Все дороги ведут в Рим - Страница 52

Александр посмотрел на складной стол. На нем валялось несколько оберток от шоколада и стояла фляга. Александр на цыпочках подошел к столу. Взял флягу, понюхал. Пахло дешевым вином. Юноша приложил флягу к губам. Но лишь одна-единственная капля скатилась на его губы – центурион все вылакал сам.

Александр тихонько поставил флягу на место и оглянулся. Аптечки! Он взял ближайшую и стал сдирать обертку. Бумага предательски громко шуршала. Александр втянул голову в плечи и оглянулся. Центурион продолжал храпеть. Александр хихикнул. И уже не таясь вскрыл коробку. Внутри лежала плитка шоколада, завернутый в целлофан стерильный пакет с марлей и бинтами, металлическая коробка с ампулами йода – каждая ампула как крошечная бутылочка в нитяной оплетке, залита стеарином да еще обернута плотным картонным кольцом. Флакон с таблетками для обеззараживания воды. И две коричневые продолговатые маленькие коробочки с надписями красными буквами.

«Морфин»…1/2 грана. Передозировка может быть опасна. Возможно привыкание. Произведено фирмой «Макрин и сын» для нужд римской армии. Собственность римского государства. Инструкция по употреблению…»

Дрожащими руками, не веря в свою удачу, Александр открыл коробочку и вытряхнул на ладонь шприц-тюбик. Сорвал прозрачный колпачок с иглы и тут же всадил себе иголку под кожу. Потом бросился к другой аптечке. Еще коробочка и еще… сколько же их… счастье! Надо же! Возможно привыкание. Он потрошил аптечку за аптечкой, уже не скрываясь. Колол себе один шприц за другим и не вытаскивал иглы. Боли не чувствовал. Какая боль? Боль – это путь к счастью. А краснорожий центурион все храпит в своем спальнике. И так прохрапит до зимы. Александр подскочил к спящему и пнул пониже спины. Центурион лишь рыкнул угрожающе, перевернулся на другой бок, зачмокал сладко и принялся досматривать свои армейские сны.

– Вставай! – Александр вновь ударил, но не зло, а ради забавы.

Все его сейчас веселило. Весело будет, если центурион встанет. И центурион встал – вылез из мешка красный, весь облепленный пухом: ткань спальника была дешевая, и пух сквозь нее так и лез. Однако спальник был жаркий. Зачем центурион забрался в спальник в этот летний день, было совершенно непонятно. При виде облепленного пухом центуриона Александр стал хохотать. Так хохотал он, помнится, когда с друзьями – им было по четырнадцать – пили вино во время пикника на берегу Тибра в Мартовские Иды. Сколько чаш в тот день выпьешь, столько лет и проживешь. На дне одной из бутылок мальчишки нашли дохлого мышонка и стали блевать – один за другим. При воспоминаниях об этих фонтанах, бьющих наперебой изо ртов, Александр хохотал все безудержней.

Центурион не понял его смеха. Мрачно глянул на возмутителя и приложил Александру кулаком по скуле. Не узнал нового префекта претория начальник склада.

Их встреча могла показаться случайностью. Но, во всяком случае, один из них к этой встрече стремился. Может быть даже, что стремились двое. Но гении ни за что не раскроют своих замыслов людям. И друг другу тоже. Так что каждый изобразил, что не ожидал этой встречи на улице возле фонтана с бронзовыми дельфинами.

Гюн сильно изменился с того дня, как гении перестали быть наперсниками богов. Гэл же, напротив, остался все тем же – красивым, дерзким, насмешливым и теперь больше походил на Постума, нежели на Элия. Но все же сходства с Элием не утратил, что было довольно-таки странно, учитывая нынешний образ жизни Гэла.

Но никто из них не сделался богом, как мечталось.

– Давно не виделись, – Гэл положил руку Гюну на плечо.

– Давно. – Гюн оглядел собрата с улыбкой. – Понял, что дело твое никчемное и пришел.

– Ну, вроде того. Император уехал и меня бросил.

– Вспомнил про своих?

– Я всегда помнил. Но пришел не просто так, – Гэл подмигнул собрату. – Пришел с известием. Очень важным.

– Каким же? – Гюн говорил снисходительно. Когда-то он был гением бога, а Гэл – всего лишь гением человека, пусть и одного из Дециев. Но с тех пор, как они уравнялись в правах, Гюн вообразил себя богом. Ну а кем вообразил себя Гэл – неведомо.

Бывший гений Элия сделал вид, что не заметил пренебрежительного тона.

– Через три дня преторианская гвардия покинет Рим.

– Ты уверен?

– Это точно.

За это известие Гэл мог поручиться: он сам доставил послание императора второму префекту претория. Постум требовал, чтобы его гвардейцы прибыли для охраны императора в Виндобону. Второй префект не мог не подчиниться.

– Значит, в Риме останутся только вигилы, – прошептал Гюн. – И исполнители. Но Макрина в Городе нет. И Бенита нет…

Гении смотрели друг на друга и ухмылялись, все понимая без слов.

– Что ты хочешь взамен? – спросил Гюн, продолжая морщить свои безобразные губы, что означало улыбку.

– Как что? Как всегда – власти.

– Значит, мы вновь союзники?

Гюн пожал плечами:

– Вроде того.

– На многое не рассчитывай, – предупредил Гюн.

– Я всегда был на вторых ролях, – с притворной покорностью отвечал Гэл.

Исполнитель накануне напился по-гречески – то есть вусмерть. Утром в принципарий он брел на ощупь. Никого из исполнителей он не встретил, если не считать постовых у ворот. Во всем лагере – никого. И куда они все подевались? С вечера подались в Субуру и к утру наверняка не вернулись. В принципарии тоже никого. Исполнитель уселся за стол. Нудно гудела муха, мечась от одной стене к другой. Голова тоже гудела так, будто муха металась внутри. Исполнитель швырнул в нее нож. Не попал. Муха продолжала кружить по комнате. Исполнитель стал искать нож на полу. Ножа почему-то не нашел. Отыскал скомканный лист бумаги. Расправил, достал графитовое стило. Принялся чирикать. Выходило что-то мерзкое, черное, паукообразное.

– Орк, – пробормотал охранник и принялся тыкать стилом, изничтожая на бумаге врага.

– Орк совсем не таков.

Неведомо откуда явилась нелепая голова, венчающая мощное тело: рыжие волосы кустиками, глаза серые в оранжевые крапины. На щеках лиловые и розовые пятна. Руки длинные с пальцами, на которых фаланг не счесть. Не пальцы – черви. Человек – если его, конечно, можно было назвать человеком – одет в линялые разноцветные тряпки. Туника длинная, брюки едва до колен. Ногти на ногах такие, что продрали матерчатые сандалии. Не ногти, а когти. Наверняка бывший гений. Исполнитель и сам был гением. Но внешне абсолютно как человек. И всегда старался таковым казаться. Даже пил для того, чтобы больше походить на человека. А вино он переносил плохо.

– Орк не таков, – повторил незнакомец. – Он – премилое существо. Как и ты. Только у него все время насморк. Непрерывно сморкается. А все потому, что в Аиде сквозняк. И холодно. – Гость поежился. – Я тоже терпеть не могу холода.

Охранник невольно шмыгнул носом.

– А у тебя, гляжу, тоже проблемы со здоровьем. – Неожиданно рыжий ухватил двумя пальцами нос «исполнителя» и вывернул так, будто закручивал кран с горячей водой. От болевого шока исполнитель грохнул головой о стол и обмяк. А гость ухватил голову за уши и грохнул пару раз лицом по столешнице.

– Орк не такой. И Дит не такой. Все не такие. Одни личины. Смерть – она другая. Люди не могут ее видеть. Чтобы видеть смерть, надо видеть мрак. Но созерцать мрак могут только слепые боги. А нельзя друг мой, нельзя, нельзя, чтобы боги слепли.

Гость болтал непрерывно: и пока снимал ключи с пояса потерявшего сознание исполнителя, и пока отворял дверь.

– Эй, «Нереида», «Нереида», мои бессмертные дружки, я пришел за вами. Заждались небось. Вы меня не узнаете. И я вас не узнаю. Ну, ничего, как-нибудь. Зато теперь мы будем вместе. Вместе хорошо.

Гость спустился в подвал. Здесь было сыро и темно. Гость поежился и включил фонарик. Он боялся темноты. Да, с некоторых пор он боялся темноты, хотя не должен был бояться ничего на свете. И этих черных лоскутьев, что копошились, как живые, у его ног – тоже не надо опасаться. Гость распахнул зев огромной сумищи, что принес с собой. Черные тряпки подползли ближе. Вскоре вокруг гостя образовалась огромная черная лужа. Она непрерывно шевелилась и росла. То там, то здесь мелькало что-то похожее на лицо или рот.