Все дороги ведут в Рим - Страница 48

Император нахмурился:

– Не встречал в своей жизни более бестактной особы. А Гет еще считает, что я должен на ней жениться!

Марго сначала показалось, что она ослышалась. Потом…

– Что говорил Гет? – переспросила, теряя свою восхитительную дерзость.

– Что мне выгодно заключить с тобой брак. Ты – единственная дочь покойного императора Руфина, и будет здорово, если я, сын Элия, женюсь на тебе. Что-то вроде примирения, прощения. И прочая ерунда. – Постум отставил чашу и поднялся. – В принципе, я ничего не имею против этого плана. Вот только… Вдруг я не выдержу и прикончу тебя после очередной твоей идиотской фразочки?

– Дурацкий розыгрыш! Зачем ты это придумал?!

Постум пожал плечами: не хочет быть дочерью императора – пусть не будет. Его даже не удивило ее возмущение. Он чего-то такого ожидал и почти понимал ее: обидно узнать, что ты не тот, кем считал себя так долго. Однако Постум рано начал ее жалеть: мысли Маргариты сделали совершенно немыслимый скачок:

– Раз я дочь Руфина, – заявила она, – значит, я могу…

– Нет, ты ничего не можешь. Ничего! – он сделал запрещающий жест перед ее лицом. – У тебя есть только имя. Как у Нормы Галликан. Только у нее одна репутация, у тебя – другая.

Она почему-то более не стала протестовать, присела на ложе и попросила жалобно:

– Оставь Гета с нами.

– Ты смеешься! Как я могу его оставить? Он сожрет весь остров, а потом сам сдохнет с голоду.

– Я отправлюсь на войну!? – воскликнул Гет обеспокоено, выползая с кухни. Голова его уже была в триклинии, ну а хвост еще рылся в совершенно пустом кухонном шкафчике. Опять подслушивал по своему обыкновению. – Я, что же, возьму винтовку и буду стрелять в варваров?! Чем мне прикажешь нажимать на спусковой крючок? Хвостом?

– Друг мой, ты мне нужен как военный советник. Как политический советник. Как гений, – прибег Постум к обычному в таком случае средству – к лести.

– В чем я ничего не понимаю, – признался Гет, – так это в военном деле.

– Но в политике и философии тебе нет равных. Поговорим о философии, Маргарита. – Постум сел рядом с девушкой, взял ее за руку.

– О философии? – Ее голос дрогнул.

– Да, о том, что добродетель сама по себе является источником счастья. Выходит, тот, кто награжден добродетелью, уже награжден сверх меры. Как ты. – Он обнял ее и привлек себе. Нежно, но настойчиво. Она не сопротивлялась.

– Тебе нужна награда?

– О да… Ведь у меня нет твоей добродетели. – Он прижался щекой к ее щеке. Его голос звучал тихо, вкрадчиво.

– Но добрые дела… которые… – Голос ей вдруг изменил. – Когда ты их творишь… они…

– Добрые дела… – эхом отозвался Постум и коснулся ее губ.

Она и не думала его оттолкнуть. Поцелуй следовал за поцелуем, Постум не торопился. Жаль только, что он должен утром уезжать. Всего одна ночь!

Ее губы послушно открылись, дыхание слилось с его дыханием. Уступая его напору, она опрокинулась на ложе.

Она не сопротивлялась. Как она могла сопротивляться? Он – Аппий Клавдий и ее Ицилий в одном лице.

– Э, ребята, здесь очень тонкие перегородки, – попытался предостеречь их Гет.

Но поздно! На пороге триклиния уже стояла Норма Галликан.

– В моем доме прошу вести себя прилично, Август! – Голос ее дрожал от возмущения.

Маргарита вырвалась из объятий Постума и бросилась вон.

Ну вот… А ведь она готова была на все.

– Один невинный поцелуй, – сказал Постум, дерзко улыбаясь Норме. – На прощанье.

И спрятал за спину кинктус Маргариты. Это все, что он успел…

Марция встала, накинула персидский халат и вышла на галерею. Сад был залит утренним солнцем. Лучи пронизывали пышную тропическую зелень. Там и здесь прятались в изумрудной листве мраморные скульптуры. Марция спустилась в сад. Вымощенная цветными камешками дорожка вела к фонтану. Козлоногий сатир предавался Венериным утехам с молоденькой Нимфой. Могучий торс сатира, его руки с рельефной мускулатурой контрастировали с уродливыми ногами. Лицо сатира с тонким носом и высоким лбом исказила мучительная гримаса. Все тело его изогнулась в ожидании Венерина спазма. А нимфа, казалось, и не замечала, что сатир тешится с нею – одной рукой она опиралась на крепкое плечо любовника, другой придерживала раковину, изливавшую на голову мраморного сатира струю воды. И оттого лицо сатира казалось живым.

Этот мраморный фонтан Марция изваяла сама.

Несколько мгновений она вглядывалась в лицо сатира.

– Почему ты оставил меня, Элий? Ведь я тебя любила…

Но мраморный сатир не ответил. Он был занят своей Нимфой. Марция сделал шаг в сторону, чтобы лучше видеть лицо сатира. И чтобы он мог ее видеть. Может быть, тогда он ответит? Но сатир молчал. Журчала вода.

Смуглолицый юноша в пестрой накидке подошел и с поклоном отдал Марции записку. Она развернула. Ряд цифр. Какие-то значки. Посторонний не понял бы ничего. Она поняла. И улыбнулась. Дела шли очень хорошо. Даже слишком.

– Тебя хочет видеть доминус Пизон, – сообщил мальчик.

Вот как? Марция не удивилась. Почти. Все когда-нибудь случается. И даже приходит минута торжества. Хотя и запоздало приходит.

Она кивнула едва приметно, и мальчишка убежал. Она отвернулась, делая вид, что любуется фонтаном. На самом деле следила краем глаза за дорожкой.

А по дорожке к ней шел Пизон. Он состарился, похудел, постарел. Прежде наглое, теперь лицо его было почти печальным. То есть наглость сохранилась, конечно, но появилось что-то новое. Он смотрел на Марцию с каким-то молитвенным выражением. Она улыбнулась ему. Надо же. Кто бы мог подумать! Она желала его видеть! Годы могут изменить многое. Годы, они как освещение. Свет меняется, черное кажется белым, белое погружается во тьму.

– Говорят, ты стал втрое богаче прежнего? – спросила она вместо приветствия.

– Раз видеть тебя, боголюбимая Марция. Ты стала еще прекраснее.

– А ты еще больше разбогател.

– Ты счастлива здесь?

– Я безмятежна.

Пизон глянул на мраморного сатира. Заметил сходство или нет? Заметил, конечно. Он неглуп. Очень даже неглуп. Может, поэтому Марция за него и вышла когда-то. Пизон еще больше нахмурился.

– Чем он тебя так привлекал?

Марция улыбнулась.

– Глубиной души.

– А может, глубиной проникновения в вагину?

– Может быть. Поговорим лучше о деньгах.

– Тебе нужны деньги? Сколько? Миллион? Три? Десять?

– Ты готов дать мне десять миллионов? – Марция перестала улыбаться. Если Пизон готов при первом требовании выложить для нее десять миллионов, это значит – с ним случилось что-то серьезное.

– Готов, – сказал он тихо. – Но только на что?

– Я жертвую огромные суммы на детские приюты, – она сделала заметное ударение на слове «детские».

Он знал об этом. Он многое про нее знал – и про приюты, и про то, что она дала три миллиона на приют для инвалидов армии Руфина.

– Хочешь, позавтракаем вместе? Мой повар варит прекрасный кофе.

– От кофе я не откажусь. – Пизон был смущен и неловок. Таким она его не видела. Даже при первом свидании он был куда больше уверен в себе. – Хорошо, что я тебя увидел. Хорошо. – Он вновь глянул на сатира. – И, пожалуйста, уйдем отсюда.

– Тебе неприятно на него смотреть?

– А ты как думаешь?

Они прошли на террасу. Слуга в просторной белой тунике принес кофе.

– Расскажи, чем ты занят. Много заработал на строительстве канала? – спросила она насмешливо.