Все, что вы хотели, но боялись поджечь - Страница 33

— Простите меня, Саша. Пожалуйста.

— За что? — спросил он. — Ты права абсолютно, за это ты мне и нравишься.

Я покачала головой и продемонстрировала ухмылку, выражающую полное недоверие.

— Только, Саш… — доктор вдруг начал постукивать пальцами по столу. — Я не предлагаю тебе трахаться. То есть я понимаю тебя, понимаю, что тебя оскорбляет эта ситуация, и твоя личная, видимо не самая простая, история подсказывает тебе именно это… Но тут дело не в том, чтобы трахаться…

— А в чем же? — с интересом спросила я.

— Я предлагаю тебе попробовать… Со мной.

— Что попробовать? — я изумленно на него уставилась. — Отношения? Встречаться?

— Ну да, — он неуверенно улыбнулся. — Я же вижу, что я тебе нравлюсь, и ты мне нравишься…

— Саша, — я смотрела на него в полной растерянности, — но… Папа, вы… Вы понимаете, что вы мне предлагаете? Это как-то вообще…

— Мне тоже страшновато, — признался он. — Но терять-то особо нечего. Мне, по крайней мере.

— Я не очень вам подойду на роль любовницы, — сказала я, — вам нужен кто-нибудь помоложе, кто меньше страдал, чья жизнь еще не слишком изгажена другими мужчинами, с кем вам будет хотя бы повеселее.

— Саш, разговор о том, кто кому лучше бы подошел, он изначально бессмысленный. Есть я, ты и вот эта жизнь. Другого нам не дано. Надо просто рискнуть, потому что очень хочется. Может быть, потом мы пожалеем, может, даже расстанемся, но нам будет очень хорошо, я знаю.

Я молчала. Мне не хотелось ничего говорить и в то же время очень сильно хотелось посмотреть на Александра Андреевича. Какие у него, оказывается, красивые руки. Серые глаза, но не стальные, как у Самолетова, а теплые, как кошачий мех, я бы даже сказала, оттенка серой кошки. Лоб с двумя продольными морщинами, русые волосы, щеки и подбородок подернуты ровной голубоватой щетиной, как бывает у мужчин, которые бреются электрической машинкой. Шея, кадык, под черным пиджаком — белая майка.

И он уверяет, что нам будет очень хорошо.

— Когда я увидел тебя там, в холле больницы, во мне как будто что-то щелкнуло, — заговорил Александр Андреевич, — ты выглядела такой естественной, красивой, нежной… У тебя яркая внешность, теплая, кожа смуглая, ямочки на щеках. Я решил, что у тебя наверняка кто-то есть, что я еще мог подумать. Явно не то, что ты сжигаешь литературу в состоянии алкогольного опьянения и это твое хобби… Ты мне безумно понравилась, с первого взгляда. И когда ты согласилась пойти со мной пообедать, я был просто вне себя от радости. Я понимаю, что все как-то слишком сумбурно, быстро, не к месту, но, Саша… Ты мне очень, очень нравишься. Давай попробуем?

— Саша, мне очень страшно, — сказала я, посмотрела ему в глаза и заплакала.

Спустя час мы шли по Петровскому бульвару, доктор обнимал меня за талию.

— А как там папа? — спросила я.

— Получше, — сказал он, — ты его навестишь?

— Да. Думаю, да.

— Ты — умница.

Тополиный пух крутился в воздухе, как снег в стеклянном шаре. На лавочках обнимались мужчины и женщины, в открытом кафе играла музыка, матери везли коляски с младенцами. И много чего еще происходило, но это подробности уже другой истории. А моя закончена.