Все будет хорошо - Страница 74

Когда раздался входной звонок, он был уверен, что это, наконец, она. Он даже не подумал о том, что она не знает адреса его дома, — ей были известны только телефон и квартира, где они проводили свои вечера. Он забыл, что не привозил ее сюда ни разу. Мысленно она была уже здесь, с ним. Он быстро вышел из дому, прошел по дорожке, еще мокрой от вечернего дождя, и распахнул калитку,

— Гражданин Шумейко, вы задерживаетесь по обвинению…

Он слушал и не слышал слов. Он был так уверен, что это она приехала! А она не приехала. Что они от него хотят? Постепенно он приходил в себя, но единственной его мыслью все равно было то, что она все-таки не позвонила.

— Скажите, Шумейко, за что вы убили своего брата?

Все им нужно, во все они лезут. И эта рыжая, которая раздражает его безмерно… Она, похоже, это поняла, вышла и оставила его с этим немного сонным майором по фамилии Банников. Второй тоже был ничего, но с этим Банниковым ему было проще.

— Так все-таки почему, Олег Григорьевич? Деньги? Так он вас вроде не обижал. У вас все было. Машина, дом. Вы же получали все, что хотели.,

— Получал, что хотел? Конечно! В этом и дело. Он мне все давал! Давал! С барского плеча. — Олегу уже было все равно, раз она не позвонила. Так он хоть выговорится. Этим двоим, этому быдлу милицейскому, все равно его не понять, но ему будет легче. — Я хотел сам, — сказал он уже тише. — Сам. Но он все время давал мне понять, что я — никто. Брат своего брата. Когда родители разбились в этих чертовых горах, Юрка уже был взрослый. И он меня вырастил. Понимаете? Вырастил. Как другие выращивают кошек или собак. Я был его собственностью. Понимаете? Собственностью. Его щенком. Он выбирал, какие мне носить штаны, какую прическу. Какой ошейник, в конце концов. В какой институт поступать. Он все знал лучше меня. Мое мнение его не интересовало. Он уже тогда начал зарабатывать деньги, настоящие деньги, и я тоже хотел. Я тоже хотел много денег. Нет, даже не денег, я просто хотел жить своей жизнью. Я хотел жить своей жизнью, понимаете вы это или нет? Он мне все давал, как вы изволили заметить, — сверкнул глазами Шумейко, — все! Все, кроме того, что я хотел. Он не мог меня отпустить. Он все время говорил: что сказали бы мама с папой, если ты не будешь учиться! А сам в это время делал деньги, а я просиживал штаны в институте. Он мне все давал! Понимаете? Давал. А каково мне было брать? Я не хотел учиться в этом его сраном институте торговли, мне были интересны совсем другие вещи. Но он утверждал, что хотя бы один из нас должен быть дипломированным специалистом. Специалистом! Я думал, что это правда, что, когда я окончу институт, он позволит мне заниматься своим делом. Или хотя бы пустит к себе по-настоящему. И я учился изо всех сил, идиот. Стал, как он говорил, специалистом. Дипломированный специалист! Да он как держал меня мальчиком на побегушках, так все и осталось. Он делал так, как считал нужным, а не так, как советовал я. Зачем я учился? Собачку учили танцевать! Если у вас ученая собачка, значит, вы умный человек. Он никогда мне ничего серьезного не доверял. Привези то, поедь туда. Смотри не перепутай! Все перепроверял. Он даже этой своей безмозглой клуше давал больше свободы, чем мне. Она имела свое мнение, я — нет. Он купил мне такую машину, какую считал нужным. И такого цвета, какой считал нужным. Он выстроил мне такой же дом, как у него самого. Все — по справедливости. Все — поровну. Кроме свободы. В институте он давал мне на карманные расходы. Теперь он тоже давал мне на карманные расходы, правда, сумма несколько увеличилась! Говорил, что, когда я женюсь и заведу детей, вот тогда… А я не хочу жениться! Я не хочу детей! Вы думаете, я жадный? Или мне хотелось больше, чем он давал? Мне просто хотелось справедливости. Если бы он дал мне уйти! Но он не давал мне уйти. Потому что ученые собачки не живут на улице вместе с дворнягами. Ученые собачки смотрят хозяину в рот. Я пытался, пытался уйти. Но не мог. Он всегда говорил мне: маме с папой это бы не понравилось. Братья должны быть вместе.

Он выдохся, но все еще держал лицо; картинно закинув ногу на ногу, он взял со стола зажигалку.

— Можно прикурить?

— Курите, Шумейко. — Майор придвинул к нему сигареты. — Ну, а Кузнецов-то вам чем помешал? Только тем, что увел у вас девушку?

— Да что вы знаете о девушках. — Шумейко презрительно скривил губы.

— И поэтому вы послали Кашубу убрать Кузнецова? Думали, что после этого ваша бывшая невеста к вам вернется?

Опять эта рыжая! Невыносимо! Он вспыхнул. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали.

— Я никого не убивал. Ни своего брата, ни этого… Кузнецова.

— А вот Кашуба утверждает…

— Этот псих? — Он все-таки обернулся и посмотрел на рыжую с нескрываемым злорадством. Она что, хочет его поймать? Поймать и посадить в эту их вонючую тюрьму? Ничего не выйдет. С такими деньгами, как у него, в тюрьме не сидят. Все продается и покупается, нужно только дать хорошую цену. И Кузнецов тоже имел свою цену. И Лика к нему вернется. Он за нее дорого заплатил. Хотя бы тем, что сейчас сидит здесь, в этом их жалком кабинете.

— Вы не отрицаете, что знакомы с Виктором Петровичем Кашубой? — спросил Банников.

— Не отрицаю. Он регулярно отоваривается у нас… то есть у меня. На оптовой базе.

— А почему вы назвали его психом?

— А кем же еще? Он и есть псих. Бурная фантазия. Пистолеты, пулеметы. Как он себе танк еще не завел на этом своем огороде, удивляюсь.

— Так вы знали, что у Кашубы дома есть оружие?

— Да это все знали! Он же псих. Покупал и хвастался на каждом углу.

— Но он же был вхож к вам в дом?

— Еще чего! От этого Кашубы не знаешь, чего ожидать. Виделись у нас на базе, и все.

— Но вы ведь вроде собирались отдать ему машину, которую купили у Нечаева.

— Отдать? Продать — да. Он ко мне давно приставал с этой машиной, еще с того времени, когда я ее купил. А почему, собственно, я должен перед вами отчитываться? Это что, допрос?

— Пока мы с вами, Олег Григорьевич, просто беседуем. Вы можете не говорить, если не хотите.

Психологи чертовы. Можете не говорить. Они ведь видят, что ему хочется. Хочется обо всем этом говорить. Но он действительно понял, что сейчас лучше всего помолчать. Завтра утром приедет его адвокат, и тогда он будет с ними разговаривать. Но уже по-другому. У него лучший адвокат в городе. Все можно купить за деньги. И он не будет сидеть здесь, нет. Он завтра же выйдет под залог, что бы там ни наговорил этот Кашуба. Шуба! Мелкая сошка. Он использовал его, а теперь он не нужен. Его собственная ученая собачка. Ну, не такая уж ученая, как оказалось. Его место как раз здесь. А он никого не убивал! У него алиби. На все три случая алиби. И они это прекрасно знают, поэтому и ловят его сейчас. Но им его не поймать. Его адвокат легко докажет, что он никого не убивал. Он выйдет отсюда и будет жить дальше. И она вернется к нему. Она обязательно к нему вернется.

— Я что-то плохо себя чувствую, — с вызовом сказал он, гася сигарету. — Сердце прихватило, знаете. Вы ведь не имеете права меня допрашивать, когда я плохо себя чувствую, правда?

— Не смеем вас задерживать, Олег Григорьевич, — сказал сонный майор с нескрываемым сарказмом в голосе. — Сейчас препроводим вас в санчасть. Там вас, г-хм, полечат!

Банников и так уже понял, что Шумейко больше ничего не скажет. Теперь за него будет говорить адвокат. Этот молодой парень, сидящий здесь, перед ними, совершенно обдуманно и спокойно убил своего брата. Убил Феликса, о котором никто не заплачет. Убил Сергея Кузнецова. И если его отсюда выпустят — а очень возможно, что его все-таки отпустят, он и дальше будет убивать всех, кто ему мешает. Он вошел во вкус. Очень трудно будет сделать так, чтобы этого Шумейко все-таки посадили. Они, конечно, сделают все возможное. И даже невозможное. Но слово Кашубы будет против слова Шумейко. Кузнецов убит, и он уже ничего не скажет.

Майор Банников всегда был реалистом. Он нажал кнопку и вызвал конвой.