Все будет хорошо - Страница 69

— Это же самоубийство! — Толстяк с хрустом сложил свою толстую газету пополам. — Вы хоть это понимаете? Вы подумайте, что вы делаете, Алексей Иванович! Одно дело — убийство в состоянии аффекта. Крим пассэ, так сказать, преступление страсти! Отсидите немного, будете себя хорошо вести и выйдете через пару лет, а то и через полгодика по амнистии какой-нибудь. А другое — «два года хотел». Это уже с заранее обдуманным намерением! Это же статья какая, Алексей Иванович! Это ж от звонка до звонка! На что вы себя обрекаете! Вы же голову на плаху кладете!

— Я бы ее, суку, еще раз убил, — мрачно заявил Алексей Иванович.

Толстяк буквально онемел, а потом шепотом сообщил Кашубе:

— Он жену с любовником зарезал. Двадцать семь ножевых ранений. И это только у жены!

Мужик вдруг снова улегся и закрыл голову пиджаком. Виктор сидел молча, переваривая услышанное. Толстяк все осуждающе покачивал головой и закатывал маленькие глазки. Потом снова потянулся к своему чтиву.

— Извините, Аркадий Борисович. — Виктор вдруг решительно встал и пересел на койку толстяка. — Вы меня не проконсультируете?

— Витя, Витя, — осуждающе шептал Аркадий Борисович, — ну что вы как маленький, ей-богу! Зачем вы их покупали, пистолеты эти! И сколько! Это же незаконное хранение оружия! Криминал! Статья! — Он сокрушенно покачал лысой блестящей головой. Лишь по краям обширной прогалины слабо кудрявилась неопределенного цвета поросль. — Молодость! Романтика! Я все понимаю. — Он положил второй подбородок на жирную грудь и прикрыл глаза. — Детство без игрушек. Наверное, и без отца…

— Без отца, — подтвердил Кашуба. — Мать только у меня, инвалид второй группы. В деревню переехала четыре года назад. Тетка домик ей отписала. Огород там у нее, свиньи… — Виктор, промолчав больше суток, теперь испытывал потребность выговориться.

— Это очень хорошо, очень хорошо, — зашептал толстяк. — Не то, конечно, хорошо, что вы, Витя, без отца выросли, нет, Боже упаси! Но то хорошо, — продолжал он, — что вы у матери один. Вы ведь один?

— Один, — подтвердил Кашуба.

— Прекрасно! Прекрасно! Так вот. Вы один, мать инвалид второй группы. Вы — единственный ее, так сказать, кормилец. Вас, наверное, и в армию не призывали?

— Не призывали, — подтвердил Виктор. Аркадий Борисович расцвел.

— Замечательно! Замечательно! Единственный кормилец в семье. Тяжелое детство. Матери было не на что купить вам игрушки. В армию вас тоже не взяли, хотя вы рвались послужить отчизне. Так?

— Так. — Кашуба неопределенно пожал плечами.

— Вот! Вот! — Пух вокруг лысины Аркадия Борисовича воспарил. — Вы, уже повзрослевший, но в душе такой же ребенок, как и раньше, покупали себе игрушки и играли в этом своем подвале. Никому не делали плохого. Просто играли! По голове вас никогда не били? — поинтересовался толстяк.

— Боксом занимался, — пожал плечами Виктор. — Так как же не били?

— Очень хорошо! Очень хорошо! Толковую психиатрическую экспертизу! Да! Да! У хорошего адвоката зал будет рыдать! Отделаетесь условным сроком, это я вам говорю, Аркадий Борисович! — Толстяк потирал руки. — Вы ведь по живым людям никогда не стреляли, правильно?

— Да вроде нет, — с некоторым сомнением в голосе подтвердил Кашуба. — Только по мишеням, к-хм. — Он неожиданно закашлялся. — Курить так хочется, сил нет! Они деньги у меня нашли, — сказал он, понижая голос.

— С ними можете попрощаться. — Толстяк загнул вниз уголки губ. — При любом, так сказать, даже самом благоприятном стечении обстоятельств их вам не вернут. Издержки, так сказать, пенитенциарной системы.

Ладно, черт с ними, с деньгами, главное сейчас, чтобы мать поскорее приехала из этой своей деревни и наняла адвоката. Всех денег они все равно не нашли. А вот подвал! Дурак, дурак, сам им свет еще включил! Делал вид, что ничего не боится. Еще раз помянув недобрым словом эту «старую курицу», бабку Полину, он несколько успокоился. Этот Аркадий Борисович, похоже, большой дока. Интересно, он-то за что здесь сидит?

Между тем день совсем уже склонился к закату. Снова принесли баланду, а за Виктором так никто и не пришел..

На этот раз он сам съел свою порцию, к неудовольствию хмурого Алексея Ивановича, который, выхлебав быстро все из своей миски, безучастно отправился наверх. Кашуба все посматривал на двери. Наконец он не выдержал.

— Аркадий Борисович, — спросил он привычным уже шепотом, пододвигаясь ближе к толстяку. — Чего они меня не вызывают? Что, ночью будут допрашивать?

— Что вы! Что вы! — замахал ручками Аркадий Борисович. — Ночью допросы строжайше запрещены! Только в особо важных случаях и только с санкции прокурора! Эта та маленькая, но сладкая косточка, которую бросает нам их пенитенциарная система! Ночью всем надо спать. — Он поднял вверх пухлый нечистый палец. — Пока они сделают экспертизу по всем вашим… игрушечкам. — Он многозначительно покосился на Виктора. — Пока заключение выдадут эт цетера, эт цетера. То есть и так далее, и так далее, — перевел он Кашубе. — Им торопиться некуда! Жизнь проходит, Витенька. — Он поджал губы и поморгал такими же неопределенного цвета, как и пух вокруг лысины, глазками. — А системе подавления личности нет до этого никакого дела! Мы с вами невелики птицы, с нами можно не торопиться! Ну вот, стихами заговорил, — расцвел он.

— А вы, — осторожно спросил Виктор, — за что здесь, Аркадий Борисович?

— Аферист он, — вдруг заявил с верхотуры хмурый мужик и стащил с головы пиджак. Он, оказывается, не спал и все слышал. — Сволочь! Что вы его все слушаете! Ничему хорошему он тебя не научит. Сволочь поганая! Я вот честно пойду и скажу — да, я убил! И хотел убить. Два года хотел! Честно пойду и скажу! И буду сидеть! А он — аферист! Ничего напрямую не говорит! Все шепотком! Все с подковырочкой! Нормальный человек ничего и не разберет. Сволочь! Всегда выкрутится! — Мужик наклонился, и Виктору показалось, что он сейчас плюнет Аркадию Борисовичу на лысину. — Не слушай ты его, парень! А!.. — Он умолк на полуслове, лег и снова закрылся пиджаком.

— Нервный срыв, — прокомментировал Аркадий Борисович шепотом. — Боже мой, боже мой… Несчастный человек. Давайте спать, Витюша.

Оптимистические прогнозы Аркадия Борисовича так успокоили Виктора, что он было пропустил самое важное. Три «тэ-тэшника», два «Стечкина», ПСМ и «Хай Пауэр». «Хай Пауэр» был его гордостью, его он держал, так сказать, для души, а не для дела. И вдруг он почувствовал себя так, как будто пропустил прямой в голову. Три «тэтэшника»! Три! Откуда — три? Он точно помнил, что их должно было остаться два. Сначала четыре, потом три, потом два. Два, а не три! Им его не запутать. Откуда взялся третий? Менты, падлы гребаные, подкинули! И он только сейчас заметил, а там, дома, все подписал!

— Интересная какая картинка, — радовался носатый, сверкая пронзительными голубыми глазками. — Целый склад оружия, патроны, глушаки! А мишени, мишени какие! Может, ты маньяк?

— Не маньяк я, — буркнул Виктор, не зная, как начать говорить про тяжелое детство и готовность послужить отчизне. — Просто стрелять люблю. Там и обычные мишени были, — с вызовом сказал он, глядя куда-то мимо остроносого.

— Были, были, — согласился капитан Лысенко. — Все внесли в протокол, не волнуйся. И обычные были, как же. Аккуратные такие. Сам рисовал?

Виктор снова промолчал, но носатый, видимо, и не ждал ответа, а разливался прямо-таки соловьем.

— Мне лично вот эта особенно понравилась. — Он достал из ящика стола изрешеченный лист и аккуратно его расправил. — Глянь, Коль! Майкл Тайсон! — радовался он. — Ну, точно, маньяк! Покупал плакаты и шмалял в свое удовольствие.

Под психа не хочешь закосить, а? Так нам даже интересней будет. Там еще и братья Кличко были. Тоже не в лучшем виде. Их-то ты за что? А вдруг они узнают? — скоморошничал голубоглазый, явно наслаждаясь ситуацией.

Кашуба обиженно отвернулся. Второй находящийся в комнате, огромный, под два метра ментяра, назвавшийся майором Банниковым, снисходительно смотрел на это представление.