Всадники «Фортуны» - Страница 3

Да, Эдуару Мортеле было чем гордиться!

И, конечно, чего опасаться. Кто все время идет впереди, тот в любой момент может получить удар в спину. Поэтому когда директора «Лароссы» разбудил звонок и он узнал, что на трассе его команды, где спустя четыре часа должен начаться заезд на Гран-при Великобритании, произошел взрыв, то не заорал как сумасшедший: «Что?!» и не кинулся принимать сердечное. Сердце у него, слава Богу, крепкое. Директор деловито сказал: «Сейчас буду!» и, одевшись со скоростью армейского сержанта, через две минуты был в машине, а через десять минут (благо, жил вблизи Килбурна) – уже в боксах «Лароссы». По дороге он успел сделать несколько нужных звонков, не потратив на каждый разговор и сорока секунд.

– Пока не поздно, нужно звонить президенту ассоциации, Эд! – мрачно проговорил, пожимая руку начальника, технический директор Грэм Гастингс – второе лицо команды. – Пусть распорядится, чтобы дали объявление о переносе заезда.

– Ты уверен, что это необходимо? – быстро спросил Мортеле. – Мать твою, Грэм, такого еще не бывало! Машины на трассе взрывались, но заездов не отменяли… Впрочем, они взрывались во время гонки, а не до гонки. И по всяким там понятным причинам, а не леший знает из-за чего!

Гастингс энергично взмахнул рукой.

– А что еще можно придумать? Дерьма, конечно, не оберешься, но оно все же мягкое. Лучше уж вляпаться в него, а не резануться лбом в стену! Оно конечно, это скандал: билеты раскуплены и все такое. Но Галлато должен понять: иначе никак. Во-первых, представь, что почувствуют гонщики, которые через полчаса уже будут здесь! Что им полезет в башку? Теракт? (Теперь же все поголовно помешаны на терактах и террористах!) А во-вторых, машина каким-то образом снесла часть барьера безопасности! Представляешь?

– Ничего себе! – присвистнул француз. – Это уж вообще ни в какие ворота: барьер-то как-никак бетонный! Что ее, тротилом набили, машину эту?

– Да бетон на этом участке тонкий – место-то практически безопасное! – краснея от ярости, воскликнул технический директор и отчаянно сплюнул. – А по инструкции, не восстановив стенку, разрешать старт нельзя. Не знаю, что скажут директора всех команд, но Рик Линкольн мне уже звонил и заявил, что он в такой ситуации не выпустит на трассу гонщиков «Балтимора».

– Откуда он пронюхал? Когда успел? – почти с испугом спросил Мортеле.

Ведь несчастье произошло не только с его механиком, но и на его территории, поскольку Килбурн был резиденцией «Лароссы» и трасса принадлежала ей. Но вот уже подробности просочились и к конкурентам!

– Кто-то из охраны по телефону болтанул, – скривил губы технический директор. – Да какая теперь разница? И без того через полчаса все съедутся сюда. Будешь звонить Галлато? Сообщение в прессу и на авторадио нужно дать, пока трибуны не начали заполняться. Кто-то, конечно, не услышит и притащится, но хотя бы не такой будет переполох. И не так много вони!

– А патрону ты уже позвонил? – Мортеле втайне надеялся, что волевой и решительный Гастингс успел взять эту пренеприятную ответственность на себя.

– Рискнул, – оправдал его надежду Грэм. – Гедеоне, по-моему, просто очумел от такой новости. Переспрашивал три раза. Потом ругался такой смесью испанских, английских и хрен знает каких еще выражений, что я, кроме самых неприличных слов, вообще ничего не понял. Ну, я выслушал все это и спросил – можно ли потребовать от ассоциации, чтобы она перенесла Гран-при на следующее воскресенье? Мол, мы – хозяева трассы и не ручаемся за ее безопасность.

– И что? – прищурился француз, почти наверняка зная ответ.

– Ну как – что? Он сперва опять выругался, потом сказал, чтоб переносили, если ты поговоришь с Галлато – от своего имени, не ссылаясь на руководство «Ларосса-корпорейшн». А ты как думал?

– Вот хитрый латинос! – не выдержал Мортеле. – Опять все свалил на чужие плечи. Ну что, Грэм, вспомни: каково было при Веллингтоне, а? Он бы и сам уже сюда примчался!

– Вспомнила бабушка, как девушкой была! – хмыкнул технический директор. – Надо исходить из данности, а не из воспоминаний. Кстати, Веллингтон-то как раз примчался, да не тот. Ларри уже здесь и уже вылез на трассу – посмотреть, что осталось от Джанни. И не знаю, как ты, а я буду настаивать, чтобы он сегодня в любом случае не стартовал. Сын покойного патрона – юноша с чувствительной психикой и пламенным воображением. Одно слово – лорд!

Ответом было шипучее французское словцо, которое, как было известно Гастингсу, переводилось вообще-то безобидно: «верблюд». Но он знал и то, что со времен египетской кампании Наполеона это слово в устах француза – очень обидное ругательство.

– Возиться с лордом мне сейчас и подавно некогда, Грэм. Так, нужно звонить! – директор команды, тяжело вздохнув, выудил из нагрудного кармана телефон. – Ф-ф-у, как я не люблю итальянский акцент! А ты, верно, слушаешь и думаешь: «Твой-то акцент чем лучше, лягушатник надутый?»

– Господи, Эди, да жри ты хоть лягушек, хоть соленых скорпионов! Только звони – или будет поздно. Прости, но дело-то хреновое…

Набрав номер, Мортеле сперва долго ожидал ответа, потом еще дольше выслушивал возмущение президента гоночной ассоциации Пьетро Галлато по поводу столь раннего звонка, затем коротко и четко изложил ситуацию. И совсем уже долго держал трубку возле уха, хмурясь и временами кивая, будто собеседник мог его видеть.

– Галлато отменяет заезд, – сказал Мортеле, захлопнув мобильник и убрав его в тот же кармашек. – И сам распорядится насчет всех нужных сообщений. Давай теперь думать, что делать нам. Полиция здесь?

– Будет с минуты на минуту, – отозвался Гастингс. – И, пожалуй, самое паршивое после гибели механика – это то, кого Скотленд-Ярд сюда направил. Ты слышал такую фамилию – комиссар Тауэрс?

– Что? Ну, это уже слишком! – впервые директор «Лароссы» не сдержался по-настоящему. – Господи, ну за что? Для чего нам здесь этот монстр?!

– А он всегда выезжает на особо сложные дела, – пожал плечами технический директор. – Мне так пояснил префект местной полиции, который в Лондон и звонил. «Фортуна» – слишком важное явление не только в спортивном мире. Так что придется двадцать раз почесать в затылке, думая, что и как говорить. Я мало знаю о Тауэрсе, но что это хитрейшая и очень умная ищейка, говорят все. Да еще и с принципами, дьявол его забери!

Эдуар Мортеле вполне разделял опасения Гастингса. Его познания об английской полиции тоже были крайне скудны, с ней, по счастью, он почти никогда не сталкивался, но легендарную фамилию Тауэрс слыхал не раз. Этого комиссара считали начисто лишенным трех качеств, без которых полицейский, по мнению большинства законопослушных граждан, превращается в «робокопа». А именно – страха, уступчивости и корысти. Многие говорили, что он никогда не проявляет и жалости, с кем бы ни имел дела. Что в острой ситуации предпочитает стрелять первым, не пытаясь ни уговорить, ни усовестить преступника. Говорили, что его имя внушает всем нарушителям закона почти мистический страх, – за четверть века службы в полиции комиссар Тауэрс не провалил еще ни одного дела, обладая уникальной, не объяснимой даже его опытом интуицией.

И вот такое чудовище явится сейчас в святая святых «Лароссы» – в ее гаражи и боксы, будет там рыться и ковыряться, узнавать все и обо всех. И, Бог знает, что он может накопать и вынести на свет Божий! Ведь нет такой крупной и преуспевающей компании, которая бы не предпочитала кое-что о себе держать за семью замками…

Мортеле и Гастингс не успели закончить своего тревожного разговора, как за оградой пит-лейна взвизгнула сирена, и полицейская машина с синей мигалкой возникла в широком проеме первого бокса.

К машине сразу метнулся коротышка-префект – только что не стал услужливо распахивать дверцу перед грозной столичной знаменитостью. Верно, просто не успел – дверца распахнулась очень быстро. Точнее – обе дверцы – передняя и задняя. Из первой выскочил подтянутый молодой человек в форме, из второй показались двое: светловолосая женщина в черном брючном костюме и за ней, немного замешкавшись, – седоватый мужчина в широком темном пиджаке, с увесистой тростью и в больших темных очках.