Время жестоких чудес - Страница 5

Пологие холмы вокруг чертога заросли травой и редким кустарником. Положенный ров начали было копать, но невольников не хватило, а местных жителей привлекать не решились. Недавно покоренные племена не следовало дразнить.

Двое мужчин, неторопливо прогуливающихся вдоль стены, привычно прятали озабоченность под равнодушием. Это равнодушие было как боевые маски пустынников – дарейши. Даже если церковник поменяет рясу на мирскую одежду и замаскирует ауру, его всегда можно будет узнать по выражению невозмутимой уверенности на лице.

Со стороны могло бы показаться, что двое мужчин играют в какую-то странную игру, правила которой состоят в том, чтобы слова звучали как можно больее бесчувственно. Интонация лишь предполагалась, иногда обозначаясь подчеркнуто скупой мимикой.

– Он очнулся, – сказал патэ Киош в который раз, словно все никак не мог поверить в этот факт.

– Рано, – отозвался патэ Ламан.

– Чудо, что он вообще очнулся. – Никакой радости в равнодушном голосе старшего церковника не было, только намек на удивление и неудовольствие. – После того, что мы с ним сотворили, он в лучшем случае должен был тихо отойти…

– А в худшем? – едва заметно усмехнувшись, спросил патэ Ламан. Это был мужчина в рассвете мужских зрелых лет, недавно разменявший шестой десяток, с темными глазами и упрямым подбородком. Пепельные волосы были длиннее, чем полагалось носить патэ.

– В худшем он бы остался умственно искалеченным на всю жизнь – как Мосес или Филипп…

Они помолчали.

– Староста настаивал на эвтаназии, эш, что за неуклюжее слово, на убийстве, согласно их обычаям, – сказал Ламан. – Признаться, в этих старых обычаях что-то есть… Он отстал от меня, когда я сказал, что вероятность того, что мальчишка выживет, составляет один к десяти…

– Эти пастухи умеют считать? – Бровь патэ Киоша приподнялась не удивленно, обозначая удивление. Патэ Ламан искривил уголки губ, не улыбаясь, но подразумевая улыбку:

– Надо же им как-то считать овец в своих стадах… Ну и что мне теперь говорить старосте?

– Мы не в Центральных землях и не обязаны отчитываться, – сухо сказал старший пастырь. – Преступление Александра было, и наказание заслужено, но то ли Свет осиял его, то ли мальчишка сложнее, чем мы думали. Так или иначе, решение будем принимать не мы. И уж конечно, не староста. Скажи им, что мальчишка выжил… если спросят. Я решил сам съездить с докладом.

– Это моя обязанность. – Патэ Ламан не удивлялся и не протестовал, просто сообщил старшему то, что он и так знал. Киош дернул плечом:

– Смотри за ним хорошенько, подмечай все странности. Я поеду на следующей неделе с обозом…

Они подошли к мышатнику. Невольник, смотревший за зверьками, вскочил и поклонился.

– Писем нет!

Ламан сам поймал в клетке большого нетопыря, привычно прикрепил к лапе зверька послание – металлический цилиндрик с полоской бумаги. Нетопырь зашипел, нацелился мелкими острыми зубками в палец патэ. Ламан взмахнул рукой, подбрасывая чернушку в воздух. Летучая мышь сделала круг над головами, бесшумно устремилась на восток. Патэ Ламан, не меняя каменного выражения лица, сложил губы трубочкой и неожиданно по-мальчишески свистнул вслед летуну. Киош покосился неодобрительно, мальчишка в восторге открыл рот и уронил себе на ногу щетку.

Пастыри вошли в жилые помещения чертога. Патэ Киош скинул плащ и уселся в резное деревянное кресло.

– Проводник побери уложение Ар Атме Палл… Будь у нас слухачи… или хотя бы гелиографы, послания доходили бы куда быстрее…

Патэ Ламан кивнул, разливая по стаканам настойку матери Александра. Ценит ее Киош, но настойка и впрямь неплоха…

– Сколько раз уже предлагали, но старичье цепляется за старое…

Киошу было без неполного десятка сто лет, патэ уже стоял на пороге старости, но стариком себя не считал. Среди мирян старость начинается в этом возрасте, но пастыри живут долго.

– Даже мечи и ножи не разрешают носить… – пожаловался он, принимая стакан.

– Зачем вам меч, патэ? – усмехнулся младший коллега. – Вы и без меча перебодаете дюжину здешних вояк.

Киош ухмыльнулся, повертел в руках стакан тонкого фарфора. У Церкви всегда все самое лучшее.

– У Церкви всегда все самое лучшее, – сказал Киош вслух. – Никогда не задумывались, как сие сочетается с провозглашенным отречением от мирских благ и служением людям – но не человеку?

Ламан промолчал. Когда старший коллега в хорошем настроении, от него можно услышать очень интересный рассказ, кусочек Настоящей Истории. Которую не преподают в Школе, которой нет в архивах, о которой даже в Кайве, даже в Крепи говорят вполголоса и с оглядкой. Патэ Ламан не строил иллюзий. Все эти занимательные, шокирующие и страшные рассказы были продолжением обучения. Молодой пастырь знал это… но всегда ждал, когда патэ Киош хитро прищурится и задаст риторический вопрос.

Второй день бытия его-нового, нового Александра… Он лежал, чувствуя огненный шар Солнца над линией горизонта, набираясь сил у рассвета. Как в сказках и химнах радоничей о волшебниках и героях прошлого. Испил богатырь силы у рассвета, восстал с каменного ложа, дивясь непомерной силе своего тела…

Испил Александр силы у рассвета и восстал с кровати, дивясь белизне и худобе своего тела. Пошевелил пальцами ног, оперся о спинку кровати и встал.

Колени отчаянно тряслись, сердце заходилось, глаза застилала мутная пелена… Но он смог встать, смог сам!..

На спинке кровати, тоже украшенной священной вязью, висела одежда из грубой некрашеной крапивицы, какую только и можно носить Избавленному. На то, чтобы одеться, ушла вся сила.

Немного отдохнув, Алек сделал шаг, отпустил спинку кровати, шагнул еще… Ноги подкосились, и он брякнулся на пол. Произнес нехорошие слова, которыми всегда подбадривал себя отец, если у того что-то не ладилось. Слова подействовали, сил прибыло, но он решил не рисковать, на корточках вернулся, взгромоздился на кровать, посидел с закрытыми глазами…

Кто-то идет

Алек привычно попытался разглядеть людей через стену и застонал от нахлынувшей боли. Хлопнула дверь.

– Эй, с тобой все в порядке? – встревоженный девичий голос. Алек придушил боль и открыл глаза.

– Я в порядке…

Девушка взяла его за руку, беззвучно пробормотала что-то, другой рукой перебирая деревянные заклинательные четки целителя. Алек непроизвольно закрылся, в ее карих глазах мелькнуло изумление.

– Я только хотела помочь, – сказала она виновато, бусины скользнули по нити, щелкнули. Алек покачал головой, скривился от нового прилива боли:

– Спасибо, но я лучше сам…

Девушка помедлила и кивнула. Немного старше его, явно метиска, а то и вовсе нездешняя. Тонкие черты красивого лица неуловимо чужие, рыже-каштановые волосы странно коротки, да и выговор чуточку неправильный. Невольница? Едва ли, слишком свободно держится, да и ошейника нет…

Потом он обратил внимание на ее наряд. Рубаха и штаны из грубой небеленой крапивицы – такие же, как у него…

Раньше ему как-то не приходило в голову, что девушки тоже могут быть Избавленными. Когда гостья отвела взгляд и нервным движением руки откинула с лица волосы, Алек сообразил, что такое пристальное разглядывание незнакомой девушки не очень-то вежливо. Он посмотрел на второго гостя.

Кати было не по себе. Она ожидала увидеть мальчишку, разбитого и лишенного воли к жизни. А увидела… сильного духом почти мужчину, разве что исхудавшего до невозможности…

Как раз это и поправимо.

Девушка выдвинула из-за спины Макшема.

– Светлого дня тебе… – поздоровался он, ногой пододвигая табурет и водружая на него свою ношу – поднос с несколькими мисками.

– Светлого дня вам обоим. – Алек внимательно разглядывал высокого ладного парня. Пепельные волосы, прямой взгляд темно-серых глаз, твердый подбородок. Явно из чистокровных… И имя самое радонское.

– Меня зовут… Александр. – Собственное имя прозвучало как чужое, ровесники и старшие всегда звали его Алеком, а учителя лэем Доражом.