Время жестоких чудес - Страница 10

Смотрительница вошла, когда он, чисто вымытый и благоухающий столичными духами, приканчивал отличный обед.

– Все сделала.

– Скоа ы эт?

– Простите?

Патэ одолел огромный кус мяса:

– Сколько ей лет?

– Десять.

«Невеликий из тебя знаток детей, патэ, – подумал Киош. – Десять. Многовато, однако. Ладно, Дораж тоже поздно начинал, и полюбуйтесь-ка, что из него вышло?»

– Как зовут?

Смотрительница улыбнулась странно:

– Она сказала, что ее зовут Дикарка.

Патэ Киош пришел в восторг.

– Покажите эту Дикарку.

В просторной белой тунике и белых же штанах, босая, перед ним предстала Дикарка. Патэ ощутил сильный запах мыльного корня, за которым тонкий нежный аромат дурманики, снадобья, утишающего боль, был заметен только тренированному обонянию. Карие глаза были затуманены действием наркотика, девочка чуть пошатывалась, щурилась на светильники и то и дело порывалась потрогать начисто выбритую голову.

– Очаровательно, – оценил патэ. – Любой тролль разжалобится.

Дворец был выстроен на вершине рукотворного холма. Все здания Церкви служили двум целям – внушать благоговение подчиненным племенам и послам соседних стран, и по необходимости послужить военным укреплением. Дворец окружал ров, сухой, но в случае осады в него можно было впустить реку. Мосты поднимались, двери запирались каменными плитами, а то и железными балками. В вентиляционные отверстия и трубы не всякая кошка пролезла бы, кованые кружева оконных решеток только казались тонкими и хрупкими, в обязанности окномойщиков входила тщательная шлифовка зазубренных листьев и отточенных лепестков железных растений особыми составами…

Дворец был начинен ловушками, которые можно было привести в действие одним движением рычага. И тогда балконы упадут на головы врагам, стены коридоров уронят град отравленных стрелок, плиты пола повернутся под ногами дерзновенных, открывая тусклоблестящие острия пик…

И все это смертельное изобилие повинуется одному человеку, сидящему в кабинете в самом центре цитадели.

Наместник провинции Радон и стратиг Каррионы стал легендой еще в те времена, когда патэ Киош был лэем, послушником…

Стагор Матис не мог похвастаться спокойным прошлым. До того как стать сампо, он еще баиром служил на знойном юге, сражаясь со смуглокожими, не знающими человеческого языка. Империя часто вела войны, о которых было неизвестно ее гражданам. Потом он провел несколько лет во влажных джунглях, кишащих странными и страшными созданиями. Полуразумные обезьяны, коварная живая трава и крылатые темные призраки, ночные кошмары добропорядочных граждан Каррионы, считались здесь самыми безобидными тварями…

По возвращении его посвятили в сампо и почти сразу же в патэ. Матис сражался бок о бок с Фременами и против них, дрался с эльфами, участвовал в подавлении восстаний. Отличаясь каким-то мрачным бесстрашием, он лез под пули и стрелы, сходился с самыми сильными воинами противника, словно искал смерти, но, как это часто бывает, Избавительница словно не замечала ищущего ее дарующих покой объятий.

Зато его заметили другие. В одном тяжелейшем бою он принял на себя командование двумя тысячами солдат и выиграл сражение, а позже выяснилось, что и войну. Матис стал стратигом.

Когда Совет решил, что Матис уже достаточно навоевался, ему предложили титул наместника недавно покоренной – не без его участия, кстати – провинции Радон. Стратиг согласился без особой охоты – мирная жизнь была не по нему. Много лет назад он сам приговорил себя к смерти, но к смерти в быстротечном бою, в угаре сечи, в опьянении Светом. Он вовсе не хотел умереть в своей постели от старости.

Солдаты дружно взяли на караул, патэ Киош миновал их и вступил под гулкие сумрачные своды. Коридор только казался пустым, патэ почувствовал, как его касается чья-то мысль. Он открылся, позволяя заглянуть поглубже. Взгляд ушел, а через миг перед ним появилась темная фигура, словно сгустившись из сумрака.

– Следуйте за мной, патэ, – прошелестел голос.

Дверь в конце коридора была приоткрыта, здесь патэ Киош всегда шел быстрее. Он знал, что при нажатии кнопки на сторожевом посту массивные створки сомкнутся, словно челюсти дракона.

– Я доложу о вас.

Патэ кивнул, оглядывая убранство приемной. Церковь не жалела денег на то, чтобы пустить пыль в глаза просителям и послам других стран, и даже в далекой от Крепи провинции чертоги и обиталища властей предержащих были произведением зодчего искусства и собранием сокровищ.

Роскошь угнетала пожилого священника. Они променяли Церковь – гарант мира и спокойствия – на все эти изящные резные столики, напольные вазы из Камшира, богато инкрустированное и оттого мало полезное оружие.

Единственное, что стоило внимания – картины. Патэ Киош прошелся по галерее. Сюжеты из Книги чередовались с батальными сценами. Победы Церкви, победы самого Матиса. А здесь – дипломатия. Люди в странных одеяниях подписывают пергамент. Заключение мира со Статом, с Камширом, временный пакт с дарейши… На переднем плане, рядом с человеком в нелепом наряде, возвышается стратиг, а в том углу, второй слева, стоит патэ Киош, тогда он был еще сампо.

– Сэнир ждет вас, – почтительно поклонившись, сказал лэй. Патэ Киош поморщился – в его времена было меньше церемоний и больше дела.

Стратиг может позволить себе многое, но он был воином и священником, а не представителем купеческой гильдии. Его кабинет представлял собой резкий контраст с приемной и напомнил Киошу о старых временах. Голые стены, только за креслом висит нордан в скромных ножнах, который стоит больше, чем все парадные ножички приемной. Большой дубовый стол, такие же полки с книгами.

И человек, который воздвигся из-за стола во весь свой немалый рост, также казался грубо высеченным из дерева. Не из дуба, а по меньшей мере из железного. Патэ однажды был в Крепи и видел Предстоятеля. Согбенный старик в алом балахоне, но Свет пылал вокруг него, аура была исполнена скрытой мощи. От главы провинции исходила такая же сдержанная могучая сила, как и от главы Церкви, но его сила была на самом пике.

– Патэ Валентино Киош.

– Сэнир стратиг.

С тех пор, как патэ Валентино Киош в последний раз имел удовольствие служить под началом Матиса, прошло немало лет, но стратиг почти не изменился.

– Думаете, выйдет из нее толк? – поинтересовался наместник, потирая шрам на подбородке. Такие неровные метки остаются после удара огненной мыслью.

Патэ сперва изумился, потом покачал головой.

– Есть что-нибудь, чего вы не знаете?

– В своем городе я стараюсь знать все. Итак, выйдет ли толк из маленькой Дикарки?

– Возможно. Конечно, ей много лет…

– Я начинал еще позже. Она и в самом деле сшибла с ног взрослого мужчину?

– Пролетел метра два. Сильна девочка.

– Я буду следить за ее карьерой. Итак, с чем пожаловали, патэ, если не считать спасения юной перспективной жизни?

– С налоговым обозом и весьма странным делом…

В тяжелой тишине здания резко звякнул колокольчик. Звякнул опять, когда направленная мастером через два этажа и несколько каменных стен линия Узора задела серебро. Один из двух дежуривших на выходе пошатнулся и оперся на своего товарища, принимая телепатему.

– Слушаю и повинуюсь, мой господин, – сказал он исчезающему мысленному прикосновению.

Библиотека и архив были устроены с учетом расширения империи. Ряды полок, уходящих под потолок, были заняты лишь наполовину.

Пожилая худощавая женщина с повязкой на левой пустой глазнице выслушала невольника, шевельнула пальцами. Ее мысль устремилась вверх, и с полки под потолком в руки госпоже архивариусу упала тонкая папка, помеченная тремя разноцветными лентами. Через минуту папка эта лежала на столе стратига.

– Александр Араган Дораж… Дораж? Часом, не потомок бывших доров?

– Последний. Его дед был сыном младшей жены последнего дора.