Время, вперед ! - Страница 38

А в это время с другой стороны опустившийся ковш опять загружают из тачек песком, щебенкой и цементом.

Пока опустошенный, но продолжающий вращаться барабан принимает прежнее положение - ковш ползет вверх. Барабан наклоняется. Ковш опять автоматически опрокидывает в него сухую смесь. Опять пускают воду. И все без остановки начинается сначала.

- А ну-ка, включи, - сказал Корнеев.

Моторист повернул рычаг.

Барабан пошел с мягким, маслянистым шумом.

- Хорошо. Поверни.

Продолжая крутиться по вертикальной оси, барабан наклонился к желобу. Корнеев заглянул в его горло, как доктор.

- Хорошо. Поверни обратно. Так. Дай ковш.

С лязгом и грохотом полез вверх по рельсам ковш, опрокинулся над плавно вращающимся барабаном и спустился вниз.

- Хорошо.

Мося не удержался:

- Будьте уверены, товарищ командир!

Корнеев подергал носом.

- Воду, - коротко сказал он. Воды не было.

- Воду!

Мося одним духом взбежал по трапу на помост. Он был страшен.

- Воду... вашу мать! - закричал он неправдоподобным голосом, срывая с себя кепку. Он с такой силой ударил ею по перилам, что из кепки вылетело облако пыли.

И тут же, заметив внизу Винкича и Георгия Васильевича, сделал совершенно любезную улыбку и заметил:

- Я, конечно, очень извиняюсь за такое некультурное выражение, товарищи журналисты.

Он очень уважал журналистов. Он был с ними льстив и любезен. Он страстно мечтал попасть в газету. Но вместе с тем он щеголял перед ними грубым пафосом крепких выражений, вполне извинительных в такой боевой обстановке.

Тем не менее воды не было.

- Вода? - спросил Корнеев, розовея.

- Водопроводчики задерживают, товарищ прораб.

Корнеев вырвал из кармана часы. Вместе с часами вылетела записка. Она упала. Он ее не поднял.

- Половина четвертого, и нет воды!

Он бросился к водопроводчикам,

Они свинчивали последнее колено трубы. Он наступил на ванночку с суриком.

Одна туфля сделалась красной.

Между тем внизу перед помостом плотники настилали дощатую площадку.

Это было нововведение, придуманное и разработанное Маргулиесом и Тригером. Идея нововведения, собственно говоря, была чрезвычайно проста.

До сих пор материалы подвозили к ковшу бетономешалки на тачках по специально проложенным узким доскам. Тачки постоянно соскакивали и сталкивались. Это замедляло загрузку, создавало путаницу, нарушало ритм.

Не проще ли было сделать сплошной настил?

Конечно, эта простая мысль носилась в воздухе. Но простые мысли тем и трудны, что их благодаря простоте и очевидности редко находят.

Маргулиес и Тригер пришли к идее сплошного настила разными путями.

Маргулиес - по странной ассоциации, наблюдая за подвозкой огнеупора и думая

о нововведении Фомы Егоровича, располагавшего материал в порядке, обратном порядку кладки.

Тригер - чисто умозрительно, вписывая в тетрадку все воображаемые и возможные причины задержки темпов бетонной кладки и устраняя каждую такую задержку воображаемым, но возможным способом.

Их проекты совпали.

Тотчас Маргулиес вызвал дежурную бригаду плотников. Пока они работали, Тригер не отходил от них ни на шаг.

Он обмеривал карманной рулеткой и проверял площадь настила. Он подавал гвозди, пилил доски, торопил, подгонял, просил, требовал, ругался.

От него было трудно отделаться. Маленький Тригер был цепок и настойчив. Особенно в тех случаях, когда требовалось на практике подтвердить то, к чему он пришел теоретически.

Настил был готов.

Тригер с наслаждением пробежал через него, оставляя на свежей лимонно-золотой тесине пыльные следы сандалий.

В конторе прораба переодевалась бригада.

Первым оттуда выскочил Сметана.

Он был весь в грубом, твердо стоящем брезенте спецовки. Большие, твердо стоящие брезентовые рукавицы делали его руки похожими на ласты.

Сметана с восторгом осмотрел настил.

- Вот это здорово!

Он схватил тачку, поддал ее коленом, вскинул на настил и с грохотом покатил по диагонали, по твердой, негнущейся деревянной площадке.

- Это я понимаю! Красота!

Он круто повернул тачку и погнал ее в другую сторону.

Он наслаждался легкостью ее движения и прочностью пола.

Играючи и пробуя силу, он бегал с визжащей тачкой по всем направлениям настила, оставляя за собой следы колеса и ног.

Он испятнал всю площадку.

Маленький Тригер стоял в стороне, любуясь легкостью и поворотливостью тачки.

- А ну-ка, Сметана, погоди, попробуем на пару.

Тригер взял другую тачку и погнал ее навстречу Сметане.

- Держись правой!

Они ловко вильнули тачками каждый направо и лихо разъехались, как автомобили на узкой дороге.

- Шикарно работать!

Из конторки прораба гуськом выбегали переодевшиеся ребята.

Все в твердом, стоячем, брезентовом, - неуклюже размахивая ластами рукавиц, - они забегали по настилу, притопывая чунями и башмаками, пятная тесину толстыми следами, резвясь, и разминаясь, и пробуя силы, как перед матчем.

XXXIX

Они объехали вокруг озера.

По пути остановились на той стороне, как раз против середины строительства.

Отсюда, за озером, оно лежало еще шире и грандиознее.

Все в дымах и смерчах, в бегущих пятнах света и тени, все в деревянных

башнях и стенах, как Троя, - оно плыло, и курилось, и меркло, и снова плыло движущейся и вместе с тем стоящей на месте, немой панорамой.

Они вышли из машины и погуляли вдоль берега по зеленой степи, подходящей вплотную к самой воде.

По озеру плыла неуклюжая лодка. В лодке пели.

Степной бальзамический воздух кружил голову.

Мальчики купались с берега.

У пловцов в воде вырастали зеленые лягушечьи ноги.

Налбандов стоял, облокотясь на горячий радиатор автомобиля. Он всматривался в панораму строительства. Он искал тепляк Коксохима, где сейчас готовились к рекорду.

Он нашел его.

Тепляк казался отсюда небольшой желтой полоской.

- Вавилон, Вавилон, - со вздохом заметил мистер Рай Руп, вслух отвечая на свои мысли. - Неужели мир не прекрасен? Чего не хватает людям?

- Здесь, на этом месте, где мы сейчас стоим, через год будет социалистический город, - сказал Налбандов четко.

Мистер Рай Руп машинально посмотрел на то место, где они стояли, и увидел в траве странный предмет.

Он ковырнул его тростью, зацепил и поднял.

Это был старый, растоптанный, ссохшийся лапоть.

Мистер Рай Руп с пристальным любопытством смотрел на него и, наконец, сказал:

- Ах да, я понимаю. Это род русской национальной обуви. Очень интересно. Но я забыл, как это называется, Леонард.

- Это называется по-русски лапоть, - сказал Леонард Дарлей.

- Да, да. Я теперь вспоминаю. Ляпоть, - по-русски повторил Рай Руп. Ляпоть. Крестьянский ляпоть. С одной стороны - Вавилон, а с другой - ляпоть. Это парадоксально.

Налбандов сказал еще раз упрямо:

- Здесь будет социалистический город на сто пятьдесят тысяч рабочих и служащих.

- Да, но разве от этого человечество сделается счастливее? И стоит ли это предполагаемое счастье таких усилий?

"Он прав", - подумал Налбандов.

- Вы не правы, - сказал он, холодно глядя на американца. - У вас недостаток воображения. Мы победим природу и возвратим человечеству потерянный рай. Мы окружим материки теплыми течениями, мы заставим Ледовитые океаны вырабатывать миллиарды киловатт электричества, мы вырастим сосны вышиной в километр...

XL

- Ох, Костичка, не доеду.

- Доедешь.

Она покусывала губы от боли и страха.

Он - от нетерпенья.

Они ехали слишком долго. Родильный дом находился на другом конце строительства.

Феня клала голову на плечо мужа, щекотала волосами ухо.

Обнимая ее за спину, он полностью чувствовал на себе живой и теплый вес ее тела.

Иногда боли отпускали ее. Тогда она становилась оживленно-болтлива. Жарким и торопливым шепотом она рассказывала Ищенко все свои сегодняшние впечатления.