Время. Ветер. Вода (СИ) - Страница 70

Выпустив Зенкевича, Тифон ухватил Дубенко за грудки и поднял на ноги.

— Короче, ещё хоть одно неловкое движение в её сторону, — он кивнул на меня. — И объяснять буду подробно. С черепно-мозговыми и челюстно-лицевыми.

Дубенко замахнулся, но Тифон, ловко отклонившись, ударил его вначале в живот, а, когда тот согнулся, коленом в лицо. Дубенко снова упал.

Во взгляде у Тарасова читалась полная растерянность: он всё ещё хотел вмешаться. А Зинкевич явно слинять.

Гроза всей школы, крутой и страшный Дубенко валялся на земле, как ребенок. Из губы у него пошла кровь.

И я почувствовала то, из-за чего месть называют «сладкой». Подняла телефон, чтобы заснять это комичное зрелище, но Тифон сказал:

— Иди домой. Мы тут без тебя договорим.

— Я уже думала, ты не придешь.

Глаза хитро улыбнулись.

— У меня всё под контролем.

Я сказала «спасибо» и ушла.

========== Глава 24 ==========

Прошло почти две недели. На дворе вовсю стоял май. Цвела сирень, и тёплые вечера наполнились томительным ожиданием лета.

В школе ко мне больше никто не совался. После долгих лет унижений и издевательств Дубенко в один момент напрочь позабыл о моём существовании. Как отрезало. И всего-то нужно было, чтобы кто-то поговорил с ним на его же собственном языке.

Я поблагодарила Элю за Тифона и признала, что она была права, предлагая дать Дубенко отпор, но Эля клятвенно заверила, что ни о каком Тифоне не знает и ни с кем не договаривалась. Это было немного странно, но в последнее время я уже ничему не удивлялась.

Стоило, наверное, позвонить ему и спросить, откуда он взялся, но после всего, что произошло, я не была уверена, что хочу это знать.

Пропущенные уроки я наверстала быстро и к итоговым контрольным неплохо подготовилась. С Элей мы снова сошлись. Не так близко и доверительно, как прежде, но вполне достаточно, чтобы разговаривать на переменах и гулять по улицам.

Вот только историю про реку я ей не рассказывала. Я её больше никому не рассказывала. Она была моей болезненной и очень личной тайной, в которую я по-прежнему продолжала искренне верить.

Эля сказала, что я изменилась. Возможно, так оно и было, потому что постоянно приходилось напоминать себе о том, что всё это реально и происходит со мной здесь и сейчас: красный, постукивающий по парте ноготь химички, настенные часы с дрожащей минутной стрелкой, спокойное, больше никуда не зовущее небо за окном, потухшие стёкла многоэтажки напротив, серые голуби на площади возле метро.

Никаких чудес и восторженных ожиданий.

Приближение каникул пугало. Учеба — единственное, что могло отвлечь от воспоминаний и бесконечного вопроса: «Как же так?».

Поверить в то, что я сошла с ума, было не так уж и трудно, но отказаться от Артёма, Макса и Вики я не могла никакими силами.

Макс снился мне почти каждую ночь. Иногда с Викой, иногда один. Ничего плохого в этих снах не происходило. Ни крови, ни боли, ни реки. Напротив, в них всё было наполнено солнцем и радостью. Очень явственные, цветные и тёплые сны. О чем-то совершенно простом и приятном.

То мы вместе в магазине, то на школьном дворе, то в каком-то музее, то посреди дороги. Просто болтали, дурачились и смеялись. Макс был улыбчивый, добрый и весь светился золотом. А потом неожиданно сообщал, что ему нужно срочно бежать к маме, и мы договаривались встретиться позже. Но стоило ему уйти, как до меня внезапно доходило, что мы забыли условиться, где и когда произойдет эта встреча. И теперь больше никогда не увидимся.

Всякий раз, просыпаясь со странным смятением и тоской, я отказывалась понимать, как можно так сильно скучать по человеку, которого никогда не существовало. Вика бы сказала, что это знак или предчувствие того, что нам с ним суждено встретиться. Но Вики самой не существовало, а о знаках и предчувствиях думать не стоило.

По словам Ольги Леонидовны, они были подобны замочной скважине в двери, отделяющей реальный мир от наполненного домыслами, предположениями и фантазиями абстрактного. Мира мнимых иллюзий и самообмана. Поэтому про сны я ей не говорила. Ольга Леонидовна вообще не любила, когда я вспоминала о периоде своей «регрессии» и «примитивной изоляции». Однако, может, она и была хорошим специалистом, было определенно нечто дико несправедливое в её требовании выбросить из головы то, что значило для меня так много.

Чудесам и беспочвенным фантазиям отныне в моей жизни места не было. Мы работали над моей самооценкой, коммуникацией и управлением чувствами. Всё «лишнее» и «детское» пришлось собрать в воображаемые коробки и убрать в самый дальний чулан памяти, впрочем, так же, как и все вполне настоящие игрушки, которые папа запихнул на антресоли, оставив только Паскаля.

По вечерам, как и раньше, играли с родителями в Монополию и Скрабл, обсуждали события прошедшего дня или планировали, куда поехать отдыхать.

А когда порой ночью мне вдруг слышалась музыка, я просто лежала, закрыв глаза, снова и снова вспоминая фейерверки на деревенской свадьбе, полыхающие костры санатория, танцующую в ветвях яблонь Вику, бегущего Макса, Артёма, лежащего на капоте Пандоры, и своих белых голубей среди грязного мокрого поля.

И если бы я всё же могла что-то забыть, то забыла бы все ссоры и разногласия, обидные слова, что они наговорили друг другу и унижения, через которые нам всем пришлось пройти из-за того, что каждый стремился доказать своё превосходство.

Но забыть не получалось.

Первым шагом к выздоровлению стал слипшийся передний карман джинсов, в которых, по моему мнению, я была в те дни. После стирки я их не надевала, лишь проверила карманы в надежде обнаружить хоть какую-нибудь зацепку. Но там даже бумажных платков не оказалось, их я выкинула, когда собственноручно отправила вещи в стиральную машинку.

Однако теперь, вывернув правый карман, я обнаружила в нем остатки растаявшего шоколада с кусочками зеленовато-голубой глазури. Те самые две эмэндемки, которые Артём разделил между нами.

Для мамы и Ольги Леонидовны они, конечно же, не могли стать веским аргументом в мою пользу, но для меня самой это была очень важная находка.

А через пару дней в школе ко мне вдруг подошли две девчонки из параллельного класса, те, которые вечно ходили в лосинах. Я думала, они понятия не имеют, как меня зовут, но одна вдруг подскочила, будто мы с ней тысячу лет знакомы и, глупо хлопая ресницами защебетала:

— Вита, привет. А давай ты пригласишь своих друзей в субботу в караоке? Мы там планируем небольшой батл. Они клёвые, пусть тоже поучаствуют.

Вероятно, вид у меня был сильно приторможенный, потому что она, не дождавшись ответа, пожала плечами и ушла.

Я же застыла, как истукан в коридоре, не слышав звонка на урок и боясь проснуться.

Могла бы и весь урок так простоять, если бы проходившая мимо географичка, решив, что у меня опять закружилась голова, любезно не проводила до класса.

Голова у меня действительно всё ещё кружилась, но теперь уже совсем иначе. Мир вокруг вновь начал обретать свою статичность и резкость, как бывает, когда только спустился с карусели, и всё кругом ещё плывет перед глазами, но ты уже твёрдо стоишь на земле и знаешь, что оно вот-вот остановится.

Ольга Леонидовна старалась мне помочь, но, как и любой другой человек, она могла ошибаться. Когда всё время вынужден пребывать в чужих фантазиях, волей-неволей засомневаешься в самых очевидных вещах и уж точно перестанешь верить словам.

Меня подмывало тут же привести её к этим девочкам и попросить их рассказать всё, что они видели и знают, но поступи я так, слухи об этом немедленно поползут по всей школе. Поэтому имело смысл потерпеть и собрать как можно больше доказательств, чтобы на этот раз родители точно поверили.

И всё же от одной только мысли, что Артём существует, на душе значительно потеплело.