Время увядающих лилий (СИ) - Страница 67

Орущий сквозь рёв пламени Савонарола, проклинающий грехи человеческие, призывая не ослаблять «борьбу с таящимися в душе дьявольскими порывами». Беснующаяся толпа, среди которой не было ни одного человека в ярких, праздничных одеждах. Лишь грубая ткань, серо-чёрные тона, фанатичные лица, явно жаждущие того момента, когда вспыхнут иные костры, приправленные запахом горящей плоти тех, кого их кумир назовёт еретиками… Густой дым поднимался вверх, окутывая город, который словно замер от происходящего внутри его каменных стен.

Мало кто заметил, что как только разгорелось пламя, с площади улизнули десятка полтора человек. Скрылись незаметно, но уже менее чем через полчаса встретились, как и было договорено. Леонардо Монтальбано исполнил то, о чём говорил своему другу по университетским временам, перемолвившись несколькими фразами с каждым. С каждым из пришедших, но не со всеми, с кем хотел изначально.

— Сантуччи и Калатари не пришли, хотя их видели там, на площади, — процедил Гвидо Манзини, который до того, как потерять кисть левой руки, успел несколько лет повоевать в одной из флорентийских кондотт, а теперь являлся довольно богатым торговцем, имеющим неплохие связи с венецианцами и неаполитанцами. — Почему так случилось, Монтальбано?

— То, о чём мы говорили с Альгири — Сантуччи и Калатари не сумели выбраться из-под чар доминиканца, — печально вздохнул Леонардо. — Даже если они придут, мы не сможем им верить. Но должны улыбаться и показывать хорошее отношение.

— Не слишком ли?

— Нет, Гвидо! Неужели ты не понимаешь, что сперва горели книги, теперь «богатство», а скоро запылают те, кого Савонарола назначит еретиками?! Хотя отлучённый Святым Престолом еретик именно он. Более того, мне намекнули, что Александр VI намерен распустить орден святого Доминика, а самых главных доминиканцев объявить поддавшимися пагубной ереси Джироламо Савонаролы. А он опирается не только на слова, сказанные с высоты Святого Престола, но и на мечи своего сына, Чезаре Борджиа. Мечи, которые заставили отступить даже короля Франции. И сейчас мы должны сделать выбор — не только для себя, но и для тех, кто живёт в Ливорно. Может и не только здесь.

Собравшиеся по призыву Монтальбано понимали, о каком именно выборе идёт речь. Пусть прямо об этом и не говорилось, но намёки звучали неоднократно. Исходя из них, все они сегодня и собрались… ну почти все. Вместе с тем отсутствие двоих, оказавшихся на поверку не столь приверженными идее, что в Ливорно творится нечто совсем уж неприглядное, не являлось опасным. Пока не прозвучало ничего действительно опасного даже для ушей тех, кто полностью поддерживал Савонаролу. Более того, собравшиеся были из числа тех, кто не просто сочувствовал восстанию, но и вложил в его подготовку немало сил и средств.

Им не нравился результат, который они получили. Ожидали получить республику наподобие Венеции или той же Сиены… или Флоренции до времени, когда Пьеро Медичи при поддержке Борджиа объявил себя герцогом Флорентийским. Нормальную республику с процветающей торговлей, привычными карнавалами и маскарадами, с развитием наук и изящных искусств. Получили же… дым костров, которые усиливались и угрожали уже и казнями людей, а не вещей, олицетворяющих греховность бытия. Серые и чёрные одеяния находящихся вне дома людей, причём этого не избежали даже юные и прекрасные синьорины. Более того, поползли вполне себе достоверные опасения, что Савонарола готовит специальные отряды, которые должны будут врываться в дома подозреваемых в «жизни роскошной и неправедной», дабы настоятельно убеждать грешников расстаться с неподобающими доброму христианину вещами. Про наказания за святотатство и игры в карты и кости и говорить не стоило — они уже начали применяться. Часть из собравшихся лично видела, как на той же центральной площади Ливорно вырывают языки тем, кто был по донесению кого-то из доминиканцев или верных последователей Савонаролы обвинён в «хуле на Господа или говорящих от имени его». Игроки пока что отделывались огромными штрафами и публичным побиением плетьми, которое учиняли… добровольные помощники. Учитывая же, что в нескольких таких случаях плётка вволю погуляла по спинам отнюдь не простых подмастерьев, а видных жителей города… симпатий к новому порядку и его олицетворению у тех, кто ещё сохранял часть прежней власти, это явно не прибавило.

Власть и сколь-либо значительное влияние уходили. Утекали, словно вода сквозь пальцы. Вместо них появлялся страх, что ночью или прямо посреди дня в дом ворвутся «божьи люди» с именем своего кумира на устах, выволокут из дома всё ценное… и даже не ради наживы, а чтобы просто сжечь на площади на потеху толпы, что пока рукоплескала тому, кто провозгласил себя воплощающим царство божье на земле.

Такое следовало прекратить. Но для этого требовалось найти новую точку опоры, дабы, уподобившись Архимеду, хотя бы попытаться перевернуть мир. Не весь, на подобное они даже не замахивались, трезво оценивая свои довольно скромные даже по итальянским меркам возможности, а окружающий лично их.

Нужно было искать того, кто готов был оказать помощь против Савонаролы. Но вот кого именно? Точно не Пьеро Медичи, который, как и все члены его рода, не прощал предателей. То есть он мог бы сделать вид, что простил, а потом «прощённые», выпив кубок вина, поданный заботливым слугой, или скушав яблоко, умерли бы в страшных мучениях. Пусть Медичи не были столь искусными отравителями как юный Чезаре Борджиа, но и им был ведом секрет как кантареллы, так и ещё нескольких столь же действенных ядов, которые так легко добавить в еду или питьё и которые так сложно обнаружить. Выжить же после отравления и вовсе не представляется возможным… если, конечно, ты сам не отравитель, знающий секреты не только ядов, но и противоядий.

Венеция? Дож и многочисленные советы республики признали власть Савонаролы, он был им полезен. Про Францию и говорить не приходилось, именно французы дали обезумевшему доминиканцу прийти к власти.

Испания? Слишком далеко, к тому же связана ведущейся войной и союзна Флоренции и… Риму. Тому самому Риму, где сейчас полную власть имела семья Борджиа. И вот они то вполне могли помочь, если только правильно их заинтересовать.

— Нам придётся договариваться с Борджиа, — нехотя произнёс Монтальбано то, к чему пришёл в результате долгих раздумий. — Медичи не простят, а Испании нет до нас дела, им легче «отдать» наши проблемы тем же Борджиа.

— А Борджиа по твоему нас простят, Леонардо? — взвился было Манзини, но тут же малость приутих, уже более спокойно добавив. — Нас выдадут тому же Пьеро Медичи как тех, кто подготавливал это восстание. Или ты думаешь, что Чезаре Борджиа и его отцу-понтифику ведомо христианское милосердие?

— Я верю в разум Борджиа. Гвидо. А ещё в то, что Чезаре Борджиа, если егоубедить в выгоде предложения, даст своё слово. Для него это не просто сотрясение воздуха, он уже это показал и не раз.

— Чем будем убеждать, что дадим ненасытной утробе этих двух валенсийцев?

Вопрос прозвучал от Стефано Паротти — менялы и ростовщика, который хоть и не дотягивал до полноценного банкира, но находился уже де-то совсем рядом от незримой, но важной черты.

— То, что отняли у Медичи. Лучше Борджиа, чем разжигаемые доминиканским монахом костры, на которых мы все рано или поздно окажемся. Или убежим, сумев забрать лишь часть имущества… как побитые собаки. Беглецы из города, где когда-то имели почти всё, что только могли пожелать.

Повисло тяжёлое молчание. Сказанное Монтальбано услышали и сейчас осмысливали. Хотя чего там было осмысливать то? Все и так понимали — сейчас не до больших претензий, стоило попытаться сохранить хоть что-нибудь из того, что имелось раньше. И избежать участи беглецов конечно.

— Хорошо, Леонардо, пусть мы согласимся на Борджиа, — вновь подал голос Паротти. — Что помешает ему потом передать нас Медичи? Они союзники Борджиа, почти вассалы.

— У кого-то из нас есть влияние в Венеции, у кого-то знания о нелицеприятных делишках кое-кого во Флоренции, у других должники во Франции или Испании. Соберём всё это и перечислим Борджиа. Покажем, что мы можем ему дать в обмен на безопасность себя и своих семей тут, в Ливорно и других городах… уже не республики. И надо поспешить, пока мы ещё что-то можем тут. Чем больше промедлим, тем дешевле будет стоить наша поддержка.