Время, пространство и знание - Страница 32

Вместо этого мы должны учиться правильно понимать немедленное присутствие как «познающего субъекта», так и «познаваемых объектов», не держась за видение их, как этих вещей. Мы можем видеть их как преподнесение («времени») вместе с нами самими, как с частью каждого предъявления. Тогда прежде скрытая динамика имеет возможность появиться как внутри ситуации, так и в качестве нее. Во-первых, все надоевшие предметы, факты и тенденции могут стать живыми вдохновляющими символами, как только что было отмечено. Они уже не представляются как порожденные «горизонтальной» временной серией и привязанные к ней. Так они в их данности с нами могут указывать в направлении, которое вначале кажется другим, более вертикальным и освобождающим. Тогда они не имеют ни особого содержания, ни отправных пунктов (ссылки вдоль или внутри обычной серии). Скорее они сигналят о начале раскрытия пути к неведомому, прочь от наезженной колеи. Вторая фаза этого пути состоит из конкретных представлений и манифестаций, указывающих на то, что менее прозаично и более динамично, а именно на манифестирование и преподнесение.

Это «манифестирование» — первый способ правильного понимания «временной» динамики, представляющей (делающей настоящим) ситуации, составляющие нас и наши жизни. Это можно назвать «овремениванием», в отличие от пережитка, оставшегося от понятий нашего первого уровня, состоящего в том, что вещи происходят и должны быть чем-то сделаны последовательно. Действие времени демонстрирует все черты данного преподнесения как взаимозависимые, но не в смысле, подкрепляющем идею взаимодействия отдельных элементов (items) (как в случае обычного времени).

Каждое встречаемое присутствие или существование можно принимать как объект-грань преподнесения (предъявления). Каждое предъявление является оцениваемым по достоинству воплощением активного «преподнесения». Таким образом, каждое конкретное преподнесение есть вид знания, непоколебимый свидетель-носитель предъявляющего характера времени. Временной динамизм можно оценить тогда как выражение открытого гостеприимства Большого Пространства. Более точно преподнесение само по себе есть правильное понимание, высокая оценка «времени», допущенное Пространством и, в свою очередь, выражающее Пространство. Дополнительного акта признательности не нужно.

«Время» на этой второй стадии может рассматриваться как сущностная сила, дающая моменту сменяться моментом, и как фактор, позволяющий составляющим внутри ситуации или момента обладать своими собственными тождественностями. Дискретные идентичности вещей, как обычно говорят, зависят от их взаимоопределения и взаимоконтрастирования. Но можно спорить, что, игнорируя первичность «времени», можно преуспеть в неконвенциальных попытках объяснить идентичность и «вещность» вещей в терминах их определений, взаимосвязей и номинальной взаимоопределимости. Без «времени» нельзя получить и самих подлежащих рассмотрению отличий и взаимозависимостей.

Ранее предполагалось, что может оказаться трудным увязать друг с другом сущности, очерченные терминами философии (или физической науки), поскольку как сущности, так и сами термины — лишь грубые наброски или наружность более тонких структур «времени». Это предположение можно теперь расширить, применив его более широко ко всем вещам нашего мира. Все взаимосвязи, наблюдаемые или вводимые общепринятыми дисциплинами, зависят от «времени».

Итак, без «времени» мы не можем иметь обычного присутствия «вещей». Но, что довольно парадоксально, более глубокая оценка, восприятие «времени» показывает, что способ, которым оно представляет тождественность, различия и взаимоотношения, является прямым вызыванием к жизни «пространства», «не-вещей», не-множественности.

Некоторые системы мысли полагают, что взаимосвязанность вещей (в некотором отношении их относительность) показывает их нереальность как отдельных сущностей. В обычном контексте это представляется неоправданным заключением и служит недостаточным основанием для любого нового отношения к привычной видимости. Та же проблема встает перед некоторыми исследованиями, проводимыми физическими науками; они работают с динамическими взаимозависимостями, оставляя нас тем не менее жить в том же самом мире отдельных «вещей». В связи с тем, что такая конвенционально наблюдаемая связанность зависит от обычно невидимого «времени», она сама по себе не является в действительности фундаментальной. Таким образом, ни привычные наблюдения, ни экзотические открытия взаимоотносительности (или объединяющее сведение до некоторого «вещества» базового уровня) не способны изменить нашего восприятия «вещей». Такая конвенциональная связанность не стимулирует немедленного контакта с трансцендентальным единством в сердце реальности. Для такого вида реализации нам необходимо еще больше открыться «времени».

«Временное» качество может продемонстрировать глубокое единство и невещьность. Благодаря пониманию «овременивания» факт, что нет независимого «я» или личности как «субъекта», вдохновляет на правильное понимание открытости. «Я» демонстрируется как открытое, «не-я». Без интуиции в «действие времени» попытки показать, что нет твердого «я» или «субъекта» (так как «субъект» взаимозависим с объектом), безуспешны. Такие аргументы просто указывают на то, что необходима осторожность — что характеристика «субъекта» применима к «реальным людям» лишь в ограниченном смысле. Солидную реальность людей и «я» нельзя поставить под вопрос одной лишь логикой. Таким образом, утверждение о «не-я» или «не-вещь-ность», базирующееся на конвенциональной взаимозависимости субъекта и объекта, должно быть только предметом метафизики. Оно не задело бы ориентацию на «я» на практическом уровне, если только оно не было бы поддержано потаканием «я» в игре самоукрощения или смирения. Но если «время» понято прямо, тогда само понятие, что есть сущности, подобные «я», оказывается оставленным позади.

Время выражает мир, в котором объекты и сущности обладают тождественностями, независимы, воздействуют как часть своей независимости, и отличны от своих просто лингвистических характеристик (значений и определений в пределах обычного времени). Но оно совершает это строго особым «характеризированием» (т. е. «овремениванием»). Оно выдает (times out) свой собственный исчерпывающий вид «смыслов», которые есть «вещи» в том отношении, что оставляет их как «ничто» — как целиком открытые.

Когда мы видим, что связывающие, сцепляющие моменты, а также «вещи» внутри моментов — это «время» и что «время» демонстрирует Большое Пространство, мы можем увидеть и то, что «время» обеспечивает третий вид связи. Оно — мост к другим сферам, целиком отличным от нашей обычной сферы.

Все временные соединения внутри ситуаций и между ними пронизаны пространством. Можно обнаружить, что каждая часть нашего сцепленного мира полна пробелов или разрывов непрерывности, что позволяет нам выйти из обычных процедур так, что мы можем порадоваться в какой-то степени нестандартному контролю. А если далее мы оставим обычные построения («знания») и утилизацию этих пробелов, т. е. если мы позволим всему явиться как Пространству, разрывы непрерывности станут еще поразительнее. Установленная в «рабочей» модели выразительность действия» времени становится менее консервативной и менее ограниченной в тяготении к обычным паттернам. Утвержденное в отношении расширения перспективы способствует получению большего «знания», а это демонстрирует больше «времени» внутри каждого замороженного и крошечного момента обычного времени.

Важно не поздравлять себя, когда случаются разрывы непрерывности и чудесные события. Их не следует принимать ни за достижения, ни за нечто, против чего «нам» следует консолидироваться, тем самым блокируя их. Любой из этих подходов, включающих попытку поддержать «я» на весьма шатком фундаменте, с большой вероятностью ведет к психологической дезориентации, поскольку, как всегда, «время» работало бы против такой консолидации.

Бреши и разрывы непрерывности не являются «реальностью», угрожающей нашему взгляду на мир или подрывающей его. Они — лишь переходное видение и обязаны факту, что во временном раскрытии за пределами знакомого нам окружения мы стараемся освободиться от него. Мы восполняем ментальность «пролома». Вследствие нашего обусловливания мы все еще в какой-то степени слепы к тому, что присутствует, так что мы видим (и ищем) только пробелы. Но мы можем обнаружить, что Большое Пространство много больше — и положительнее, — чем такая проникающая пустота или разрыв непрерывности.