Время не ждет (сборник) - Страница 3

Приезжаешь в Москву, выходишь на станции «Арбатская», и вот они, кришнаиты. Красавцы. Размалеваны под индейцев – или под индийцев? Молодые ребята и девушки, чем они занимались у входа в метро? До сих пор не могу понять. Маленькие детки с бритыми головками и разрисованными мордочками. Книжек своих никто из них мне не предлагал.

Однажды со мной из Москвы в электричке ехал целый вагон кришнаитов. Хорошие такие ребятки, но очень уж чудные.

Здесь же возле «Художественного» суетятся цхашники. «Церковь Христа», это они себя так называют. «Вы хотите получить ответы на самые важные вопросы в жизни?» Конечно, хотим, только знаешь ли ты ответы на эти самые вопросы, дружок? Больно ужу тебя вид жалок. С такими глазами все чаще у церкви попрошайничают, а не человечество спасают.

Никогда не забуду ребятишек из «Белого братства», вот тех мне действительно жалко. Вроде неглупые лица, а нацепили на себя простыни и стучат в маленькие медные тарелочки. Вовсю пиарят свою «богиню» с коброй на голове. И ладно если бы только они. Открываешь газету, какой-нибудь «Труд», уважаемое некогда издание. А там на всю страницу: маленькие человечки слетаются к большому человеку, стоящему на облаке. Это «белобратчики» встречают своего бога на небесах. Под картинкой реклама конца света с конкретной датой «полета».

Шутки шутками, но в одной столичной газете в разделе криминальной хроники читал, что в Москве одна бабушка голову себе сломала, как же ей конец света встречать. В обозначенное время легла она на кровать и лежит ждет, а входную дверь запирать не стала. Должны же как-то к ней ангелы попасть. Простая душа, привыкла верить любимой газете «Труд». Заходят два мужика, глядят на бабушку. А та им:

– Ну вот уже и ангелы прибыли. Сразу полетим?

«Ангелы» тут же смекнули:

– Полетим-полетим, только из вещей кое-что собрать нужно.

И кого потом винить? Этих «ангелов», комсомольскую «богиню» с коброй на голове или газету «Труд», что печатала всякую ерунду?

Нет, и все-таки хорошее было время. Наше предприятие окончательно развалилось, и я ушел работать на железку простым рабочим, как Славкин отец. Крестился, стал ходить в храм, пел на клиросе и был счастлив. Через несколько лет поступил учиться в богословский институт. Сегодня это уже уважаемый университет, а тогда нас было мало, и мы все любили друг друга – и студенты, и преподаватели.

Сейчас иногда возвращаюсь памятью в те годы, годы романтиков, годы поиска. Никогда уже больше в храмы не приходило столько людей, как тогда, в начале 90-х. Сколько одних только москвичей ехало в далекие епархии – принимали сан, служили в деревнях, поднимали разрушенные храмы. Годы прошли, многие из них перестали быть романтиками, суровые будни все расставили по своим местам. Но кто-то все равно научился летать.

Каждая эпоха имеет для меня свой зримый образ. Годы революции ассоциировались с крейсером «Аврора», Великая война – с плакатом «Родина-мать зовет», а вот начало 90-х у меня неразрывно связано с такой картинкой: время полдень, подземный переход от метро «Арбатская» к Новому Арбату. Народу в переходе, как сейчас в метро в час пик. Еле идем, дышим один другому в затылок: пробка. Людской поток, медленно поднимаясь вверх по лестнице, вынужден обтекать какое-то препятствие. Подхожу ближе, а препятствие – это бомж. Сидит здесь же на ступеньках и читает книжку.

Думаю, чем же ты так зачитался, человече? Пробрался к нему и заглянул через плечо, а это Евангелие от Луки. Вот он, наш тогдашний символ: спившийся и обобранный человек, утративший образ, сидит против сметающего все на своем пути людского потока с Евангелием в руках. И поток ничего не может с ним сделать. Ругается, толкает, но смиряется и вынужденно обтекает его, словно утес, и в этом мне до сих пор видится надежда.

Размышляю над своей судьбой и понимаю, что если когда-нибудь у кого-нибудь вдруг, даже по совершенно непонятной для него причине, появится самое малое желание быть с Ним или даже не желание, а просто вырвется невольный вздох сожаления, что до сих пор это не так, то в тот же самый миг Христос немедленно выйдет ему навстречу. Пройдет сквозь тернии и годы, для того чтобы ответить на этот вздох, и сделает все от Него зависящее, чтобы эта встреча обязательно состоялась.

Путешествовать автомобилем удобно, и с этим фактом не поспоришь. Зато нигде, как в плацкартном вагоне, ты не встретишь такого количества потенциальных собеседников. В машине крути баранку и слушай авторадио, а в поезде слушаешь голоса реальных людей. Тем более что вагонные встречи, как правило, дальнейшего развития не имеют. Потому и собеседники нередко доверяют друг другу самые сокровенные сердечные помышления.

Во всяком случае, так было раньше, надеюсь, так будет и впредь.

Уже в последний момент к нам в купе заселились молоденькая мамочка с десятимесячной девочкой. Подумалось: «Ну вот ты и поспал».

Наверняка то же самое подумали и остальные. За что и были впоследствии посрамлены. Потому что этот кудрявый ангел за все время дороги не то что не заплакал, она даже ни разу не закапризничала. Постоянно веселая девочка улыбалась нам непосредственной очаровательной улыбкой, в ответ на которую и нам, людям взрослым, тоже хотелось улыбаться.

Я почти не помню, как выглядела младенчиком моя дочка. Зато помню, как ездил за продуктами в столицу, как простаивал в очередях, чтобы раздобыть какой-нибудь еды. Как мы ее лечили и как учили. А вот о том, как укачивал ребенка на руках минут по сорок, гулял с коляской и еще многое другое, – уже и не помню.

Только однажды, и это почему-то отпечаталось на всю жизнь, ей тогда было немного больше годика, мы пошли гулять на стадион. Дитя ходило еще совсем неуверенно и поминутно присаживалось на травку. Тогда я взял ее на руки, стал кружить и подбрасывать малышку в воздух. Девочка смеялась, а я, приближаясь своим носом к ее маленькому курносому носику, заглядывал в ее широко открытые глазки. От этого ребенок смеялся еще громче, а у меня в душе все замирало от счастья. Но дети вырастают быстро, и за всей этой житейской суетой не успеваешь насладиться их детством.

Мы растим детей и справедливо рассчитываем в старости на их ответную благодарность. Но иногда слышишь, как сетуют старики на невнимание внуков. А это уже, извините, перебор. Внуки даются нам, старикам, в радость, как награда. Дедушкам и бабушкам не нужно думать, как и чем накормить ребенка, нас не касаются бессонные ночи, это уже их, родительская проблема, нам же остается только наслаждаться общением с маленьким человечком. Вот и подумаешь, кто кому должен быть благодарен? И я не понимаю людей, добровольно лишающих себя счастья общения с внуками.

Одна молодая женщина жаловалась мне на свою маму. Дочь практически одна поднимает двоих маленьких девочек-погодок, муж вынужден работать и днем и ночью. А мать, живя от них в десяти минутах ходьбы, не зайдет, чтобы проведать.

– Она что, старая больная женщина?

– Нет, батюшка, моей маме всего пятьдесят, но она устраивает свою личную жизнь. Собирается замуж, и на нас времени у нее уже не остается.

Что же, бывает и так. Хочется верить, что и у них со временем все образуется.

Гродно встречал меня прекрасной солнечной погодой. Бабье лето, тепло. Я иду по улочкам старого города и наслаждаюсь. Когда живешь в этом городе и наблюдаешь его каждый день, то и не замечаешь происходящего вокруг. А такому, как я, приезжающему сюда раз в год, все изменения немедленно бросаются в глаза. В этот раз Гродно превзошел самого себя.

Готовясь к нашей встрече и желая меня порадовать, он украсил себя множеством цветов. В местах, где в прошлые годы велись реставрационные работы, все они как-то разом завершились, и стены домов старого города обзавелись яркими свежими расцветками. Словно все они раскрасились одновременно в течение нескольких последних дней.

И это тот Гродно, который в годы моей юности я привык наблюдать только в серых тонах. А если на этот серый нанести еще и несколько мазков в виде часто моросящего унылого дождичка, то можно понять, почему мой старый школьный приятель Серега Ломов однажды в зоопарке, указав мне пальцем на одинокую печальную птицу марабу, сказал: