Время не ждет (сборник) - Страница 20

Была у него одна странность, кто-то принимал ее за чудачество, и все же. Отец Симеон считал, что во время выборов его бюллетень должен непременно первым попасть в урну для голосования. Потому в шесть часов утра он уже появлялся у дверей избирательного участка, куда были приписаны и монахи, живущие в монастыре.

Быстро проголосовав, батюшка доставал из кармана подрясника сколько-то денег и клал на стол перед членами избирательной комиссии.

– А это, – указывал он на деньги, – на дело мира.

Ребята из комиссии, наши же семинаристы, звонили отцу эконому и спрашивали:

– Батюшка, отец Симеон дал нам денег на «дело мира», что нам с ними делать?

– Выполнять благословение, – шутил отец эконом, – купите себе что-нибудь к обеду и мирно между собой поделите.

Даже в дни праздников, когда уставом за трапезой полагалось вино, отец Симеон мог встать и предложить тост за мир во всем мире:

– Отцы, страшное это дело – война, станем молиться, чтобы Бог хранил наше отечество.

Старенький отец Симеон слыл опытным духовником, потому я ходил к нему на исповедь. Однажды прихожу каяться, встал на колени. Батюшка открывает требник читать слова чина исповеди, и у него из книжки выпадает листок бумаги. Он парит в воздухе и ложится прямо передо мной. Конечно, не скромно читать чужие бумаги, но я не удержался и взглянул.

Передо мной лежала телеграмма. В ней на куске телетайпной ленты было напечатано: «г. Мурманск архимандриту Симеону. Сердечно благодарю за помощь фронту. И. Сталин».

Отец архимандрит, смутившись, быстро убрал телеграмму назад к себе в требник.

– Прочитал? Удивлен, наверное? Ладно, чтобы тебе не изнывать от любопытства, расскажу, как я ее получил.

После закрытия лавры я служил на севере в городе Мурманске, был настоятелем и одновременно единственным служащим священником. К нам тогда ссылали множество отцов, но официальное разрешение от властей на совершение треб имелось только у меня. Помолиться в алтаре приходили и ссыльные владыки. Иногда во время службы возле престола стояло с десяток архиереев, а воздевать руки мог только я один. Очень это было тяжелое время.

Батюшка рассказывал, как он старался молиться и везде успевать, ведь за ним, единственным тогда легально служащим священником, стояла огромная паства. Одного только не хватало отцу Симеону: он никогда не проповедовал. Боялся, как он говорил, своего скудоумия и не решался наставлять тех, кого считал выше себя. И в одну из ночей во сне он увидел Пресвятую Деву, Она и укорила его в том, что он всегда молчит.

– Что же мне делать, Матушка, не способен я слово говорить.

– Тогда бери написанные проповеди и читай.

– Кого же мне читать, Матушка?

И в ответ Пресвятая назвала ему имя автора одного из сборников проповедей. Этой книги у него как раз-то и не было.

Утром в храме он рассказал псаломщику о своем сне, тот отвечает:

– Есть у меня такой сборник.

И вечером принес его отцу Симеону

– С тех пор я на каждой службе стал читать очередное краткое поучение известного проповедника. Вы бы видели, как плакали люди от его незамысловатых слов.

Не было в лавре другого такого любителя проповедовать, как отец Симеон, даже если он сам не говорил с амвона, так обязательно приходил послушать других. Не пропускал и учебных студенческих проповедей. Все уже устанут и разойдутся, а батюшка все будет тихонечко стоять где-то поодаль и слушать.

Мой знакомый священник в те годы, будучи учащимся семинарии, в один из таких дней слушал поучение отца Симеона. Молодежь любила пообщаться со старым монахом. Неожиданно он повернулся к моему знакомому и сказал остальным:

– Позвольте представить, перед вами будущий ректор N-ской семинарии.

Какой ректор, какой семинарии?! 70-е годы, церкви дозволялось существовать в строго очерченных границах отведенного для нее гетто. И вдруг N-ская семинария, которая тогда не могла существовать ни при каких условиях. Ребята посмеялись над шуткой старика. Только теперь этот батюшка действительно вот уже много лет несет послушание ректора N-ской семинарии.

Года три назад его пригласили в Швейцарию выступить на христианском конгрессе. Католикам и протестантам хотелось услышать историю подвига Оптинских старцев. А потом, когда ему задали вопрос, сталкивался ли он в своей жизни с подвижниками такого уровня, батюшка и рассказал об архимандрите Симеоне.

А тот, как началась война с немцами, сразу объ явил о начале сбора пожертвований. Причем не только в своем храме, но по всему Мурманску и окрестным поселениям. Много ездил, просил жертвовать, и люди отзывались. За короткий срок батюшка набрал два мешка денег крупными купюрами.

Надо их как-то в Москву переправлять – а кому такую сумму доверишь? Время военное, а деньги неучтенные. Вот и решился отец Симеон сам отправляться в столицу.

Не знаю, как уж он там добирался, но представить могу. 1941 год, немец стремительно приближается к Москве. Идущие на фронт эшелоны с солдатами, а назад – бесконечные составы с беженцами. И среди этого бескрайнего человеческого моря маленькая фигурка немолодого уже человека в рясе с крестом и двумя большими мешками в руках.

– Куда ты, отец? Что дома-то не сидится?

– В Москву еду, к товарищу Сталину, народ пожертвования собрал, надо фронту помочь.

Таким образом, батюшка добрался до Москвы и заявился в Кремль. Правда, к самому товарищу Сталину его не пропустили, но деньги приняли и выдали расписку в получении за печатью ответственного финработника. А вернувшись в Мурманск, отец настоятель вскоре и получил благодарственное письмо за подписью Верховного главнокомандующего.

Но самое необычное воспоминание из всего того, что связано в моей памяти с отцом Симеоном, случилось во время посещения лавры «черным папой», главой ордена иезуитов, посетившим Советский Союз».

Конечно, отец Павел называл мне и год, и даже вспоминал имя того «черного папы», но я, увы, не удосужился записать.

«В лавру свозили всех гостей, посещавших Москву, особенно тех, кто имел хоть какое-то отношение к Церкви. Привезли и генерала ордена иезуитов. Небольшого роста, в черной сутане, все время своего посещения он ходил, сцепив пальцы за спиной и взглядом уткнувшись в землю. То ли ему было откровенно скучно, то ли таким видимым образом он выражал свое снисходительное отношение к возрасту наших святынь. Попробуй удивить пятнадцатым веком того, кто каждый день из окошка своего кабинета смотрит на развалины Колизея.

– Перед вами церковь преподобного Сергия с Трапезной палатой, построенная в семнадцатом веке.

Гость, поджав губы, мельком бросает взгляд в сторону храма и снова смотрит в землю.

– Рядом – знаменитая колокольня, возведенная по проекту князя Ухтомского, высота восемьдесят восемь метров, что на шесть метров выше колокольни Ивана Великого в Москве.

В глазах иностранного гостя никакого интереса, хотя было заметно, как внимательно он всматривается в лица попадавшихся им навстречу монахов.

Неожиданно иезуит остановился. Боковым зрением он заприметил идущего по соседней дорожке отца Симеона и принялся поедать того глазами. Отец Симеон почувствовал к себе внимание человека в незнакомом ему облачении, хотя, конечно, его ответный интерес был вызван вовсе не облачением – слишком часто бывали в лавре официальные делегации, и все к этому привыкли. Просто в глазах странного гостя было что-то такое, мимо чего не смог пройти старый монах.

Они стояли молча и внимательно вглядывались один в другого. Потом одновременно сделали шаг навстречу, потом еще шаг, и вот два совершенно незнакомых, не говорящих на одном языке человека, широко расставив руки, побежали друг к другу и обнялись. Как сияли их глаза, сколько в них было радости!

Стало понятно, что ходил и искал в лавре «черный папа», – он, словно тот Диоген, хотел найти человека, святость искал.

Когда делегация высокопоставленных иезуитов покинула монастырь, батюшка подошел ко мне и спросил: