Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 2. Часть 4 - Страница 2

Молотов, опять ставший мининдел, не проявлял инициативы, и я решил взять ее на себя. Прежде всего обменялся мнениями с Микояном, поскольку считал его опытным и разумным человеком. С ним интересно было обмениваться мыслями, а другой раз и поспорить по вопросам международной политики или по внутренним проблемам. Я спросил Микояна: "Как ты, Анастас Иванович, смотришь на вопрос о заключении мирного договора с Австрией?". Выяснилось, что он рассуждал так же, как я. Не помню, в это ли время советовался я с Маленковым. Но у меня сложилось убеждение, что нельзя более в этом вопросе ограничиваться разговорами и тянуть, что ненормальность следует ликвидировать, срочно заключив мирный договор с Австрией, вывести оттуда наши войска. Тем самым развязать себе руки, чтобы в полный голос вести пропаганду против военных баз США, которые разбросали свои войска по разным континентам и странам и вели агрессивную, жандармскую политику в отношении стран, находившихся в сфере их влияния, сохраняя на их территории и военные базы. Чтобы говорить в полный голос, организовывать общественность всего мира на борьбу против таких порядков, нам самим следовало увести свои войска с чужих территорий.

Вопрос в первую очередь встал об Австрии. Германия занимала тут особое положение. Австрия же была вовлечена в войну, тогда как Германия по своей инициативе начала ее. И я обратился к Молотову: "Вячеслав Михайлович, хочу с тобой посоветоваться. Как ты смотришь на заключение мирного договора с Австрией? Следовало бы приступить к переговорам с австрийским правительством, уточнить детали и подписать такой договор". Последовавшей реакции я не ожидал: Молотов очень резко отреагировал на мое обращение, доказывая, что нельзя подписать мирный договор, пока у нас существуют разногласия с США по Триесту. Я ему: "Надо бы прийти к какому-то решению и устранить все препятствия, ты и сам это знаешь. Нечего ссылаться на Сталина, он в последний год своей жизни неоднократно поднимал вопрос о мирном договоре с Австрией". Правда, он поднимал сей вопрос в то время, когда Молотов уже не входил в круг людей, которые постоянно бывали у Сталина.

После XIX съезда партии Молотов вообще был исключен из ближайшего сталинского окружения. Сталин с ним теперь не только не беседовал, а вообще не терпел его присутствия. Молотов сначала появлялся на даче у Сталина сам, без приглашения, по старой памяти. Некоторые из нас, старых членов Политбюро, содействовали этому и хотели как-то примирить их. Однако Сталин резко предупредил нас, чтобы мы бросили свои проделки и более подобного не устраивали: откуда иначе Молотов знает, когда и где мы находимся, и приходит без приглашения? И мы перестали Молотову и Микояну сообщать, когда и где Сталин собирает нас. Они уже не приезжали, наступил полный разрыв. Поэтому Молотов мог, полагаю, не знать новой точки зрения Сталина на мирный договор с Австрией, которой тот придерживался в последние месяцы своей жизни. Однако полагаю, что еще до XIX съезда партии, когда Сталин общался с Молотовым, он высказывал соображения о необходимости ликвидировать состояние войны СССР с Австрией.

Итак, Молотов резко возражал. Известно, что он вообще был человеком резким. А когда убежден в своей правоте, то бывает не только резким, но и несдержанным. Его резкость проявлялась не в какой-либо оскорбительной форме, а в его страстности, в чувстве осознания правоты: именно так должно быть решено, как он думает! Возможно, он еще считал по-старому: что вы суете свой нос во внешнюю политику? Я стал политическим деятелем значительно раньше, чем вы ступили на эту стезю, прошел большой путь как министр иностранных дел, столько раз встречался и вел переговоры с крупнейшими государственными деятелями по всем вопросам, определяющим жизнь нашей страны. И вдруг сейчас, после смерти Сталина, вы не прислушиваетесь ко мне, а навязываете свои идеи, неправильные и вредные. Я вновь говорю ему: "Вячеслав Михайлович, ты выслушай спокойно. Я не понимаю твоих аргументов, они для меня не убедительны. Повторяю: надо подумать о заключении мирного договора с Австрией".

В то время я был уже первым секретарем ЦК партии, и мой голос был весомым. Само мое положение обязывало меня теперь проявлять инициативу. И я начал настаивать: "Не понимаю отсрочки, вопроса о препятствии сейчас нет". К тому времени проблема Триеста была согласована с Югославией, и Тито отказался от претензии на него, согласившись, что Триест должен войти в состав итальянского государства. Кажется, Югославия уже заключила на этот счет какой-то договор с Италией[2]. Таким образом, вопрос был практически решен. Спор, из-за которого мы не подписали в свое время договор с Австрией, не имел под собой почвы. Главные заинтересованные в этом деле государства сами между собой договорились. Молотов, конечно, знал это. Однако такая черта поведения как раз была характерна для него. Он - как заведенная пружина. Если ее натянуть, то будет работать, пока крутятся шестеренки и движутся маховики. Пока не выйдет весь завод пружины. Очень угловатый, негибкий в своем мышлении человек. "Товарищ Молотов, нельзя же так подходить к решению вопросов!

Здесь мы проявляем просто бычье упорство. Вопроса-то нет, он снят и не существует более, ведь заинтересованные страны договорились между собой. Как же мы можем сейчас выступать с позиции сталинских времен, утверждая, что не подпишем мирного договора с Австрией, пока Триест не будет включен в состав югославского государства? Югославия отказалась от претензий на Триест, а мы - против?" Однако ничего не помогало, и пришлось нам решать вопреки позиции, которую занимал министр иностранных дел СССР. Сейчас это звучит настолько неправдоподобно, что люди, которые будут знакомиться с моими записями, могут усомниться. Я, как некогда поступали верующие в подтверждение правильности изложения своих слов, клянусь на Евангелии! Человек я неверующий и Евангелия не признаю. Не признавал его, когда еще и не был членом партии. Всегда был атеистом. Но в народе привыкли пользоваться таким доказательством. Дело, однако, состоит даже не в моей аргументации. Просто любой здравомыслящий человек может сказать: "Хрущев, видимо, несколько злопамятен и поэтому приписывает такую ересь Молотову. Молотов-то не глупец, как же он мог отстаивать такую ересь?".

К сожалению, все было так. В свое время я с очень большим уважением относился к Молотову. Он при жизни Сталина был в моих глазах смелым и принципиальным человеком, который иной раз подавал голос против позиции Сталина, причем не раз в мою строну, когда Сталин проявлял вспыльчивость в отношении меня. Бывало и наоборот. Так, когда я работал на Украине в 1939 г., Вячеслав Михайлович уговаривал меня перейти на работу в Совнарком СССР и стать его заместителем. Он работал тогда в течение ряда лет председателем Совета народных комиссаров. Я уговаривал его не делать этого. Он обратился к Сталину, уговорил Сталина, Сталин согласился. Тогда подействовал только мой последний аргумент: перемещение нецелесообразно, потому что мы приближаемся к войне, она вот-вот разразится. А я уже привык к Украине, и Украина привыкла ко мне, а тут придет новый человек, зачем это делать? Возникнут трудности для человека, который еще не узнал Украины. Сталин согласился со мной и сказал Молотову: "Брось, Хрущев прав, пусть остается на своем месте". Вот какие у нас были отношения.

Потом, после XX съезда КПСС, они вылились в другую форму, но не я был инициатором, не я виновник тому. К резкости суждений в своем кругу мы ранее уже привыкли за время совместной работы с Молотовым. Однако к слову "тупость" я отнесся бы осторожно. Эту характеристику Молотову нам навязывал Сталин. Он, бывало, взбесится в словесной схватке с Молотовым, и тогда это слово выступало его последним аргументом. Мы порой в какой-то степени были согласны с этим. Конечно, такой вопрос не обсуждался между нами и Сталиным, но иной раз Молотов действительно проявлял невероятное упорство, вплоть до тупости. Так получилось и в австрийском вопросе. Я понял, что с Молотовым договориться мне не удастся, и предложил: "Поставим проблему на Президиуме ЦК, обсудим, учтем твою точку зрения, там ты ее выскажешь. Но вопрос будем решать, потому что далее тянуть не следует. Затяжка с заключением договора наносит нам только вред. Это не идет на пользу нашей международной политике, не помогает улучшению наших отношений с Австрией, с австрийским народом".