Время льда и огня - Страница 9

Двинулся дальше, не имея пока особого плана. Пункт первый — убежать — был вроде бы выполнен; неясно, правда, надолго ли… Наверное, существовала возможность перепрятываться в технических этажах, среди всяких там бойлеров и кабелей, но ведь это не навечно… Можно бы подумать и о возвращении — да-да, именно о возвращении домой, ведь между южанами и Терминатором шла оживленная торговля, и можно было — теоретически! — спрятаться в каком-либо трейлере с товарами. Но все это пока предстояло отодвинуть на потом, ибо главное сейчас — найти убежище, затаиться, залечь на время. Я сознавал, что теперь шеф разведчиков уж наверняка не даст мне ни малейшей оттяжки. Тем более что и узник-то я, так сказать, неполноценный, неофициальный, с такими удобнее не морочиться.

Навстречу мне чернокожий медленно катил тележку с полуфабрикатами, на меня он и не взглянул. Я подумал, что для всех эпох и народоустройств всегда есть типичный образ — негр с тачкой барахла.

Я шел, по сути, без определенного направления, стараясь не привлекать ничьего внимания, осторожно ступая по рифленому металлическому полу — если не приглядываться, обычной рабочей кухни, из третьеразрядных. За соседней стенкой плескалась вода, сквозь матовое стекло проглядывали нагие женские силуэты — никогда не думал, что может быть столько голых женщин сразу. Но это спровоцировало меня на другой подвиг: раз при кухне имеется женская душевая, значит, где-то неподалеку есть и мужская, следовательно, есть возможность поменять свой гардероб! Едва обнаружив таковую (надо сказать, не столь полную, как женская), я вошел туда и спешно разделся у свободного шкафчика, после чего с огромным удовольствием залез в душевую кабинку. В соседних кабинках тоже вовсю мылись усталые люди, никому ни до кого дела не было. Я вылез, оделся, стал под фен и весьма долго сушил волосы, пока намеченная мной жертва — парень примерно моего роста и сложения — не скрылся в душевой кабинке в дальнем углу. Тогда я, оглянувшись туда-сюда, деловито подошел к его шкафчику, сложил его одежду в его же сумку и столь же деловито вышел. Переоделся я в первом же удобном закоулке. Все оказалось впору, более или менее, лишь обувь не подошла. Я завернул слишком маленькие ботинки в свое старое барахло — оно и в самом деле имело весьма засаленный вид после всех моих мытарств — и зашвырнул небольшой тючок в люк для отходов — они мне там часто попадались. Как потом оказалось, это была ошибка.

Я продвигался дальше, в места все более утилитарные. Здесь уже не шла речь о ресторанах и музыке; на ярусах и в лифтах (а я еще несколько раз прошвырнулся вверх-вниз) было все больше пролетарской публики — какие-то строители в касках, сварщики; женщины почти не встречались; и здесь я опять стал выделяться своей (чужой!) одеждой среди однообразно облаченного рабочего класса. Видимо, мой парень был чрезмерно фатоват, что не редкость среди официантов. Тогда я постарался ретироваться из этих мест, однако вышел из лифта на совершенно безлюдном ярусе, где лишь гудел, содрогаясь, огромный хобот воздуховода да торчали округлые туши газгольдеров. Во всем этом чувствовалась чудовищная мертвая мощь.

Как ни странно, это полное безлюдье и даже отсутствие признаков опасности смутило меня больше всего. Я опять двинул по диаметру и вниз, примерно в те районы, откуда дал тягу. И почти обрадовался, оказавшись снова на таких же великолепных пассажах, как тот, что был путем на допрос. Там уже встречалось мало прохожих, видать, наступало время сна. Взойдя по лестнице марша на два, я обнаружил то, что искал, — крохотную каморку уборщика с пылесосом и прочим инвентарем. Такая, говорил мне Полковник, должна быть при каждой входной нише.

Но главное — это топчан, прекрасный топчан с залоснившейся обивкой, который был (пока, во всяком случае) целиком и полностью в моем распоряжении. Предварительно заперев дверь, я растянулся на нем и почти немедленно заснул.

Часа через три (по моим внутренним часам) я проснулся — совершенно бодрый и освеженный, будто спал не в тесной каморке со швабрами, а в лоджии пансионата на морском курорте — существовали когда-то такие заведения. Я встал и осторожно выглянул наружу — все спокойно, ни настороженных патрулей, ни лающих собак… То ли Крамер не спешил с моей поимкой, то ли был уверен, что в тесном и насквозь просматриваемом пространстве южан я рано или поздно сам найдусь, — так или иначе, все спокойно спало в этом пристойном секторе, где жили привилегированные горожане. Я решил двинуть к подземке, хотя риск, что там меня обнаружат, был максимальным. И все же…

Дело в том, что сеть подземки, точнее, пневмометро южан оказалась настолько разветвленной, что контролировать ее мог разве что контингент полиции, сопоставимый по численности с количеством станций, — а ничем подобным Крамер не располагал, я в этом был уверен. И в самой толще мегаполиса я мог циркулировать в капсуле сколько угодно, не вызывая ни у кого никаких подозрений. Режим, возможно, менялся лишь на подходе к границам с Терминатором. Так я считал тогда и, как оказалось, ошибался.

Я вызвал капсулу, и она тут же, глухо ухнув, вынырнула и распахнулась передо мной. Вошел, набрал какой-то совершенно произвольный маршрут и уселся на откидном сиденье. Теперь, без конвойных, я мог спокойно рассмотреть капсулу изнутри. Это была довольно вместительная, человек на шесть, каютка округлых очертаний с откидными сиденьями по стенкам (когда они были убраны, могло поместиться человек десять) и небольшим маршрутным дисплеем с панелькой — у самого входа. Все было затянуто в серенький велюр. Богато живут южане, отметил я.

Капсула уже пролетела несколько пустых станций. Время от времени на дисплей выбрасывалась схемка ее движения, где капсула отображалась еле ползущей искоркой. Я присмотрелся к схеме и перенабрал маршрут. Мне хотелось подобраться поближе к узлу коммуникаций, где были все признаки транзита в Рассветную зону, даже какой-то пунктир пересекал коричневую полосу кордона. Каютка моя мчала по мегаполису, только свист стоял. Я все изучал схему.

Перед выходом станции на Широкую спираль — так назывался предстоящий транспортный отрезок — я решил покинуть мое передвижное убежище и, образно выражаясь, поменять лошадей. Если люди Крамера сидели сейчас у центрального пульта подземки, то могли обратить внимание на десятиминутный безостановочный проезд по направлению к границе. Я вышел на платформу, столь же пустую, как и предыдущая, и хотел устроить небольшую паузу в своем стремительном пролете, чтобы сбить с толку погоню, если таковая велась… Но не тут-то было.

Едва я вошел в прилегавший к платформе пассаж (так было меньше риска, что меня заметит и опознает потом случайный пассажир из пролетавшей мимо капсулы), я буквально спиной почувствовал чье-то враждебное внимание. Оно было вовсе не сродни ощущению, сопровождающему слежку контрразведки: враждебность там отсутствует, все происходит на обычном, безэмоциональном, я бы сказал, профессиональном фоне, — нет, это было внимание затаившейся за камнем змеи. Я внутренне отметил это качество и продолжал идти, изображая позднего гуляку, — слегка вразвалку, руки в карманах… Вот именно — кроме кулаков, у меня в карманах ничего не было. Продолжая насвистывать, я оглянулся, как бы рассеянно. Под аркой ниши стоял какой-то человек. Увидев, что я его заметил, он сделал приглашающий жест. Я махнул ему, словно бы приветствуя, и зашагал поскорее.

— Эй, приятель!

Я все шел, не оборачиваясь.

— Друг, подойди на минутку, дело есть.

Я еще раз махнул ему рукой, мол, отвяжись, и тут из арки впереди вышли еще двое. Эх, и надо ж так неудачно сойти, чтобы угодить именно на ночных стервятников! Эти двое были совсем молодые люди, лет по двадцать, не больше, тот, у входа, кажется, постарше. Я шел навстречу юношам, как бы не соображая толком, что к чему.

— Постой-ка на момент, — сказал тот, что повыше, а в руках у его друга что-то блеснуло.

— Ребята, в чем дело? — спросил я, как бы только сейчас стряхивая флегму и хмель. — Я вас, кажется, не знаю…