«Время и бремя тревог». Публицистика Валентина Распутина - Страница 6

В начале 1960-х в журналистском творчестве В. Распутина оформляются две основные тенденции миромоделирования: героико-романтическая и лирико-онтологическая. Первая возникает в 1960-м – в репортажах и очерках о жизни бодайбинских приисков и строительстве Братской ГЭС, и развивается в период работы В. Распутина в «Красноярском комсомольце». Вторая воплощается в цикле очерков о Тофаларии, которые начинают публиковаться с 1961 г., и ряде других работ. Обе тенденции органически вытекают из всего предыдущего опыта работы В. Распутина в «Советской молодежи» и свидетельствуют об увлечении начинающего прозаика поисками оригинального стиля.

Героико-романтическая тенденция миромоделирования связана с изображением молодым корреспондентом ударных комсомольских строек в Сибири: «Журналистский блокнот В. Распутина заполняется приметами новых городов, картинами жизни, быта новоселов Сибири, вбирает в себя трудовые ритмы 60-х годов, ритмы нового грандиозного освоения сибирского края»[57]. Как вспоминает сам писатель, «слова "таежная романтика" не сходили тогда с газетных страниц, и я тоже отдал дань этому увлечению»[58].

Для стиля очерков о комсомольских призывах, все больше приобретающих черты художественной прозы, характерна риторическая патетика, гиперболизация позитивных черт главных персонажей, повышенная экспрессия. Авторская манера письма становится возвышенно романтической: «Строитель приходит первым. И ставит колышек. К нему прибивает дощечку. На ней пишет: завод такой-то или город такой-то. А никакого города, никакого завода еще нет. Но строитель зажигает один огонек, второй, десятый, сотый. Как новогоднюю елку, он освещает огнями городов и строек некогда глухую сибирскую тайгу. А сам уходит дальше – в бездорожье, в безуютье и снова ставит колышек»[59]. Эпическое начало сложно взаимодействует с лирическим, личность рассказчика выдвигается на первый план и полностью идентифицируется с авторским «Я», что связано, во-первых, со спецификой журналистских жанров, во-вторых, с мироощущением В. Распутина. Однако очерк характеризуется нормативностью поэтики, идеологическим формализмом в решении тем освоения Сибири, односторонностью взгляда.

Герои очерков строители Братской, Мамаканской ГЭС, Дивногорска, железнодорожных трасс Абакан-Тайшет, Решоты-Богучаны, заполярного Талнаха, прокладчики ЛЭП – 500. Как правило, это приезжие люди. Сквозь все публикации проходит тема испытания Сибирью. В. Распутин подчеркивает избранность и исключительность новых покорителей Сибири среди себе подобных (обывателей), представляет их как людей переднего края. В публицистике создается обобщенный образ «тысяч и тысяч друзей», «наших лучших ровесников», «которые осваивают самые глухие уголки и идут в самые трудные места»[60] – «Коллективный образ народа-строителя»[61], который конкретизируется в десятках персонажей. Жизнь такой личности проходит на пределе человеческих возможностей, предполагает абсолютную реализацию всех потенций и сводится к категорическому императиву, формулировка которого обрамляет композицию очерка «Пять последних шагов» (1965): «Каждому дано в жизни сделать большое и важное открытие, и если не каждый его сделал, – значит, где-то однажды не досидел до него последние две-три ночи или не дошел до него последние пять-десять шагов»[62].

Как и прежде, личность исследуется в социальном аспекте, характер раскрывается во взаимодействии, во-первых, с социумом, во-вторых, с природой. Этическая оценка типа совпадает с социальной. Персонажи воплощают не только социальные черты, в бытовых ситуациях показан их внутренний мир. Индивидуальность несет в себе коллективные черты, а духовное богатство коллектива заключается в разнообразии индивидуальных проявлений.

Для очерков свойственно непротиворечивое видение общественных отношений. Общее дело становится фактором, интегрирующим социальную общность: «Самые разные и совершенно незнакомые, они вдруг стали близкими друг другу. Их породнила дорога. Теперь они делали одно дело – трассу»[63]. Связь между комсомольцами имеет характер родства и дружбы, когда единая цель и общие трудности заставляют чувствовать плечо товарища. Строители сравниваются с альпинистами, которые, связанные одним канатом, страхуют друг друга («Золотые костры романтики»); семантика названия города Братска связывается с тем, что «…Братск был тем местом, где необходимо высшее братство сердец и рук»[64].

Общая цель имеет характер общей мечты; кто не имеет этой мечты («…кто не ходил по будущим шпалам и не ездил в будущих поездах»[65]), не выдерживает испытаний и убегает. При этом образ беглецов дан редуцированно и не драматизируется. Бегство предстает как результат естественного отбора («…зато остались такие, что могли работать за всех»[66]), в котором проясняется нравственная сущность человека. На место отказавшихся от своей доли ответственности – слабых и охотников за материальной выгодой от комсомольской путевки – приходят новые ребята и новые девчонки. Сибирь нравственно и физически возвышает человека.

Персонажи-строители – люди самоопределяющиеся. В очерках звучит мотив зова: «зов далекой и трудной земли»[67], который проявляется в двух основных формах – романтической мечты и осознания долга. Жажда открытий (свершений, подвигов) у героев очерков неуемна. Они не удовлетворяются достигнутым и стремятся к новым целям. Целых пять очерков[68] посвящается строителю трассы Абакан-Тайшет Володе Стофато – сыну одного из погибших в 1942 г. при исполнении служебных обязанностей изыскателей Южно-Сибирской железнодорожной магистрали К. А. Стофато. Володя с детства мечтает быть достойным мужества отца. Ему мерещится, как отец по утрам выходит к строящейся трассе и с надеждой высматривает среди идущих на работу своего сына. Сам Володя провожает поезда на восток, и ему кажется, что они возвращаются за ним. И однажды, невзирая на запреты врачей, он все-таки бросает институт и тракторный завод в Липецке и отправляется в Саяны – прокладывать железную дорогу и строить поселок на разъезде имени Стофато. Жизнь Володи обретает смысл лишь через приобщение к общему делу: «Конечно, ребята на трассе могли бы обойтись и без Володи, но Володя не мог обойтись без них. И он не мог обойтись без отца, который остался там. <…> Это был его долг, долг, перед которым он не мог отступить»[69].

Важное место в поэтике очерков занимает обращение к прошлому: истории гибели изыскателей трассы Абакан-Тайшет A.M. Кошурникова, А.Д. Журавлева и К.А. Стофато, а также Великой Отечественной войне. События, предшествующие современности, мифологизируются. Прошлое предстает как подготовка к исследуемым событиям настоящего, в свою очередь, настоящее является подготовлением будущего: «Нет, это другой человек. И идти ему теперь легче. Для этого за двадцать лет были сделаны сотни открытий и проведены сотни дорог, и люди, падая, снова поднимались и делали несколько шагов, чтобы на его долю досталось меньше тяжестей. <…> Но где-то дорога кончается и снова начинаются шаги, и время первооткрывателей продолжается – оно не кончилось, оно, расходясь от обыкновенных часов магнитными волнами, притягивает к себе тысячи и миллионы людей»[70].