Время гостей (сборник) - Страница 94

— Не смей приказывать нам, бренчащий ящик! — взорвался Смирнов. — Не забывай, машина, кто тебя построил.

— Ты и еще три тысячи специалистов, — не моргнув глазом, промолвил Эпикт. — А на последнем этапе, самом важном, я сам управлял своей сборкой. Иначе бы ничего не вышло. Я единственный знаю, что у меня внутри. Что же касается моих возможностей…

— Переходи к делу! — приказал Смирнов. — И, пожалуйста, избавь нас от своих поучений.

— Начну сначала. В 1980 году был уничтожен самый большой город в центральном регионе Америки. И погубила его не природная катастрофа.

— Всего двадцать лет назад? — прервал его Глоссер. — Полагаю, кто-то должен был слышать об этом.

— Интересно, «Сент-Луис»[23] знал, что обречен? — вспомнила Валерия трагедию конца тридцатых годов. — На лайнере все вели себя так, будто ничего не случилось.

— «Сент-Луис» не город, а корабль, — изрек Эпиктистес. — Гибель огромного города с населением семь миллионов в течение семи секунд — чудовищный кошмар с точки зрения человека. Помнится, даже я чувствовал себя не в своей тарелке. И тогда было принято решение вычеркнуть этот ужас из памяти и навсегда погрузиться в блаженное неведение.

— Не трудновато ли осуществить такой замысел? — саркастически заметил Алоизиус Шиплеп

— Трудновато. И все же он был осуществлен, — продолжал Эпикт. — Полностью и в течение полусуток. С тех пор и до сегодняшнего дня никто ни разу о происшествии не вспоминал.

— И вы, Ваше Фантазерское Величество, готовы нам объяснить, как это было сделано? — Смирнов бросил вызов своей машине.

— Готов, мой добрый хозяин, насколько это в моих силах. Руководство проектом «Убийство памяти» было возложено на Великого Мастера, имя которого я пока умолчу. Впрочем, через несколько минут оно будет названо.

— Как же удалось уничтожить печатные свидетельства, касающиеся семи миллионов жителей гигантского города? — спросил Когсворт.

— При помощи специального устройства, изобретенного тогда нашим Великим Мастером, — ответил Эпикт. — Назвали устройство «телепантографический деформатор». Даже я, с расстояния лет и под действием навязанной амнезии, не могу разобраться, как это устройство работало. Но оно работало. В справочных изданиях было уничтожено в одночасье все, что касалось исчезнувшего объекта. В результате появились дыры. А материал, которым эти дыры заполнялись, был не всегда достаточно хорош, как уже говорилось. Голографические свидетельства, то есть написанные от руки, — уточняю для Валерии, — вымарать гораздо труднее, так что большая их часть была уничтожена. Для самых важных документов применялись автоматические приборы, имитирующие индивидуальный почерк. Но имитации часто получались не очень удачные. У меня есть несколько тысяч таких примеров. И все же, в общем и целом, телепантографический деформатор был поистине замечательным устройством. Я сожалею, что он сейчас простаивает.

— Будь добр, объясни, пожалуйста, что же случилось с этой замечательной машиной? — спросил Смирнов.

— Она все еще здесь, в Центре. Вы натыкаетесь на нее, Великий Мастер, десятки раз на дню, и каждый раз восклицаете: «Чертова груда жести!» Но вы заблокированы, и потому не помните, что на самом деле представляет собой эта жесть.

— Правда, я много лет спотыкаюсь об эту штуковину, — почесал затылок Смирнов. — Несколько раз даже пытался понять, для чего она здесь.

— А ведь это вы изобрели ее. Вы, Григорий Смирнов, и есть Великий Мастер убиения памяти.

— Господи помилуй, Эпикт! Что ты такое городишь? — возмутился Шиплеп. — Убить человеческую память! Семь миллионов жителей этого города должны были повсюду иметь, по меньшей мере, столько же родных. Так что же, выходит, их не волновала судьба матерей, детей, сестер, братьев?

— Да нет, волновала. Они и правда чувствовали печаль, но не знали ее причины. Освежите в памяти то время, 1980 и 1981 годы, и увидите, сколько было тогда грустных песен. Но веселые теле- и радиопередачи скоро вытеснили беспричинную печаль. Человеческую память заблокировала насильственная тотальная амнезия. Использовали для этого теле-, радио- и более тонкие волны. Устояли очень немногие. Один из них — глухой олигофрен, упомянутый в одном из моих вопросов. Он как-то взял и нацарапал на стене имя пропавшего города, но для его окружения оно ровно ничего не значило.

— Но таких намеков могли остаться десятки миллионов, — заметил Глоссер.

— На несколько порядков больше, — поправил Эпикт. — Как показало мое исследование, огрехов было очень много. Но они бессильны пробить тотальную амнезию. Объект прочно заблокирован и заперт на двойной замок. Убита не только память, но и воспоминание о самой памяти. Мистер Смирнов — это, наверное, был величайший научный подвиг его жизни — подверг гипнозу самого себя. И окончательно запечатал дыру. Вот почему именно его тревожили смутные воспоминания, ведь он причастен к делу больше других. Но после этого моего сообщения он уже никогда не будет тревожиться по этому поводу. На сей раз запамятует все с чистой совестью. Он ничего не знает и не помнит даже сейчас. И никогда больше не вспомнит. Исчезнувший город забыт навсегда. А вот метод применения тотальной амнезии не уничтожен, он существует на уровне подсознания. И если опять случится катаклизм неприродного происхождения, он оживет и будет снова использован.

— Проклятье! — взорвался Когсворт. — Где именно в центральных штатах находился этот город?

— В том месте, которое сейчас известно как «хляби великого голубого озера», — сообщил Эпикт.

— Ответь под занавес, пучеглазое чудище! — возопил Шиплеп. — Как назывался этот город?

— Чикаго, — изрек Эпиктистес.

Ну, слава богу, у всех отлегло от сердца! Значит, все же мистификация. А они-то слушали разинув рот, что мелет этот бренчащий ящик! Валерия залилась хохотом, ее муж Когсворт закрякал — точь-в-точь альбатрос, страдающий икотой.

— Ч-чии-каго! Знаете, на что похоже? Бобер в зоопарке скользит по глинистой горке и — бултых в воду. Ч-чии-каго! — Казалось, Валерия в жизни не слышала более смешного слова.

— Только искусственный мозг с задатками юмориста мог придумать такое название, — взорвался своим петардовым смехом Глоссер.

— Снимаю перед тобой шляпу, Эпиктистес, технологичный сочинитель комиксов и небылиц! — торжественно провозгласил Алоизиус Шиплеп. — Люди, это киберустройство — тот еще фрукт!

— А я немного разочарован, — сказал Смирнов. — Тужилась гора, тужилась и родила мышь. Косоглазую, да еще в клоунском одеянии, так ведь, Эпикт? Слишком нелепая небылица даже для сказки. Чтобы огромный город был полностью уничтожен какие-то двадцать лет назад, и мы ничего об этом не знали! Одного этого уже достаточно. Так нате вам — еще и умопомрачительное «Чикаго»! Если бы ты взвесил все звуки нашего языка, а я уверен, что ты взвесил, то ничего смешнее «Чикаго» не смог бы придумать.

— Люди добрые, а дальше произойдет вот что, — гнул свою линию Эпиктистес. — Да, вы ничего не помните и ничему не верите. А когда покинете эту комнату, из вашей памяти выветрится даже это смешное название. У вас в голове будет только одно — склонная к мистификациям машина сыграла с вами веселую шутку. Катастрофы, — а я склонен думать, их было несколько, — забудутся напрочь. Помни их человечество, оно бы не выдержало и целиком отошло б в лучший мир. И все же такой город был. Очень большой город действительно назывался Чикаго. Это от него осталась дыра в венгерском энциклопедическом словаре. А в малом Ля-Руссе статья об индейцах Чибча была втиснута на место Чикаго. У города был собственный джазовый стиль, выработанный еще в двадцатые годы, — так называемый чикагский хот-джаз. Так вот, всякое упоминание о нем было отовсюду выдрано с корнем. Где-то в городе текла река Калумет, этим же именем называлась древняя индейская трубка мира, ее тоже на всякий случай подвергли забвению. В центре Чикаго располагался район под названием «Петля».[24] Канатные дороги петляли, образуя узор, похожий на морской узел, так что вымарать пришлось не только «петлю», но и «узел». А прославленная бейсбольная команда города именовалась «Чикагские щенки».[25] Посему вычеркнули и это слово. Все эти слова были опасны.