Время дождей - Страница 1

Перед Клайчевом, у Нижней дороги, обсаженной по обеим сторонам буком, снега было меньше. Здесь «газик» притормозил. С заднего сиденья Кремеру передали портфель, пишущую машинку, кто-то — он не разобрал — буркнул:

— Сервус![1] — В дороге успели перейти на «ты».

Кремер вышел — снег доходил ему до колен.

«Газик» сразу же развернулся: шофер хотел засветло вернуться на Перевал.

Еще никто не знал про Клайчево.

«В первом же городке услышат, — подумал Кремер, — сейчас, наверное, только и говорят об этом. И сумма, должно быть, известна — миллион. Кража у онколога тоже считалась «миллионной»…» Он словно видел эти расходящиеся кругами от Клайчева волны пересудов.

«Крупные кражи всегда на «миллион»…»

У Холма Кремер увидел временный контрольно-пропускной пункт. Два милиционера в новой форме — с белыми портупеями и кобурами — и один в штатском зябко притоптывали, о чем-то тревожно переговаривались.

На прибывшего они едва обратили внимание: их интересовали люди, стремившиеся покинуть город, а не те, кто, как Кремер, хотели в него попасть. Отчетливо попискивала рация.

Пустоту главной улицы подчеркнул транспарант: «Посетите выставку древнерусского и западного искусства в Клайчевском замке!» Клайчевский замок возвышался над красной черепицей, над пристроенным к нему стеклянным кубом, в котором размещались ресторан и гостиница.

Вестибюль гостиницы сверкал свеженатертым паркетом, на стенах пестрела реклама.

Кремер сбил снег с ботинок, прошел к конторке. Чистенький, отмытый до ребячьей гладкости старичок-администратор покуривал длинную трубочку.

— Мой дед курил. И дед моего деда курил, — сообщил администратор после традиционного «добрий дэнь», — и мой отец. И я, между прочим… Надо только соблюдать меру. Как вы считатете, сколько мне лет?

У него были тонкие запястья и маленькая голова подростка.

— Пятьдесят пять?

Старичок довольно засмеялся:

— Шестьдесят шесть, почти шестьдесят семь…

— Тогда мне двадцать.

— Зачем я буду обманывать? — Продолжая тихо радоваться, он взял у Кремера паспорт и придвинул анкету. — Надолго к нам?

— Дней на пять — семь. Трудно с номерами?

— Напротив, — старичок выпустил из губ прозрачное облачко и огляделся, — кататься негде. За зиму второй снег, и тот скоро сойдет. Время дождей…

О том, что зима в Карпатах выдалась неподходящей для горнолыжников, говорили всюду, только в гостиницах и туристических бюро еще делали из этого тайну.

— Работать? — Старичок показал на пишущую машинку.

Кремер отделался шуткой:

— Соседство с шедеврами! Положительные примеры прошлого…

Старичок поднял голову, мигнул, чтобы Кремер придвинулся:

— Распространяться не рекомендовано, но… — Кремер вздрогнул, он уже знал, что услышит. — Выставку обокрали…

— Да не может быть!

— Видите дверь? — Старичок ткнул длинным мундштуком в вестибюль. — Там комната экскурсоводов и лестница на чердак. Обычно вход запирается. Вор прошел отсюда, через старый дымоход спустился в зал. Понимаете? Сообщник, видимо, запер за ним дверь, потом ее снова открыли.

— Известно, что украдено?

— Четырнадцатый и пятнадцатый век. Иконы. Одна известного мастера.

Кремер молчал.

— Антипа Тордоксы… — Старичок снова мигнул. — Милиция взялась крепко! Инспектор по особо важным делам приехал. Вон он, кстати, — по лестнице спускались двое. — Ненюков Владимир Афанасьевич… Повыше который. Я его в номер прописывал. Молодой, сзади, тоже москвич — Гонта, инспектор.

Уйти было неудобно, Кремер нагнулся над ящичком с корреспонденцией. Писем оказалось немного, на видном месте лежала «срочная» из Москвы:

=КЛАЙЧЕВО ЗАКАРПАТСКАЯ ГОСТИНИЦА ХОЛМ-МАЦУРЕ РЕБЕНОК ЗДОРОВ=

Судя по дате, телеграмма лежала несколько дней.

— …В номерах холодно, я скажу, чтобы вам принесли второе одеяло. — Старичок обернулся. Увидев близко инспектора по особо важным делам, пожаловался: — Вот, говорят, туристический сезон не получился, товарищ подполковник! Винят нас, работников сферы обслуживания. А народ едет! Из Москвы товарищ.

Щеголеватый, высокий, с высовывающимися из рукавов ослепительно белыми манжетами, Ненюков кивнул. Он тоже обратил внимание на невостребованную телеграмму.

Инспектор Гонта подошел к Кремеру.

— Как сейчас на Перевале? Пробка большая?

— Я ехал через Ясиню и Рахов.

— Вы были в Ясине?

— Позавчера. Мы там ужинали.

— Где же вас застал снег?

— В Верховине, — Кремер поменял руку, в которой все еще держал пишущую машинку.

Ответ прозвучал фальшиво, но Гонта думал о своем. Выглядел он юным, не очень складным. Стоя в двух шагах от Кремера, ухитрился ни разу не встретиться с ним взглядом.

— Попутного транспорта много?

— Перед Клайчевом не было совсем.

— Не интересовались, по какой причине?

— Говорили, Перевал закрыт.

— От кого слышали?

— На автостанции. Шофера рассказывали.

Скажи Кремер, что еще несколько часов назад он был у Скотарского перевала, неизвестно, чем закончился бы разговор.

Угловатый инспектор повернулся к администратору:

— Кто из посторонних обычно появлялся в ваши дежурства? — Заметно было, как он старается укоротить каждую свою фразу.

— В вестибюле?

— Да.

Лицо старичка застыло, однако он тут же взял себя в руки, привычно вежливо подал Кремеру паспорт:

— К дежурной по этажу, пожалуйста. Должен предупредить, всех помещаем в одном крыле в целях экономии энергии и удобства обслуживания.

Кремер поблагодарил.

Подполковник Ненюков в это время о чем-то спросил инспектора, Гонта заглянул в блокнот:

— В девятнадцать. Я предупредил междугородную…

Звонок в кабинете начальника Клайчевского уголовного розыска раздался точно в назначенное время:

— Москва на проводе.

— Слушаю…

Ненюков узнал голос заместителя начальника управления Холодилина. Утром, перед вылетом в Закарпатье, Ненюков и Гонта были у него на улице Огарева.

— Докладываю, товарищ генерал. В пять тридцать во время уборки помещения выставки в Клайчевском замке обнаружен пролом чердачного перекрытия…

В кабинете сидели те, кому предстояло осматривать замок. Совещание только началось, и Ненюков успел лишь сообщить, что почерк преступника знаком и лицо это в уголовном розыске министерства условно именуется Спрут.

— Похищены произведения древнерусского и западного искусства, — Ненюков перечислил по памяти, — две картины неизвестного голландского мастера — «Оплакивание» и «Поругание Христа». Главное, иконы — «Суд Пилата», «Вход в Иерусалим», «Богоматерь Боголюбская»…

— Среди них есть иконы, интересующие нас? — спросил Холодилин, когда Ненюков закончил.

— Тордоксы? Похоже, нет. Под вопросом «Суд Пилата».

Холодилин помолчал.

— Размеры иконы?

— Метр на метр, весит около двадцати килограмм…

— В условиях снежного заноса… — Холодилин подумал. — Она где-то поблизости от вас. Транспорт еще не ходит?

— Нет, товарищ генерал.

Сидевшим в кабинете казалось, что заместитель начальника управления ограничится вопросами, но Ненюков знал — в конце последует инструктаж. Холодилин отводил ему несколько секунд, поэтому ни одно его слово не оставалось без внимания.

Так было и в этот раз.

— На обручальных кольцах, которые оставлены Спрутом в Москве и попали к нам, — сказал Холодилин, — восстановлен текст спиленных гравировок. Цитирую — буквы латинские: «Мария аппо…»

— Понимаю: «аппо» означает «год».