Время Чёрной Луны - Страница 6

…На улице вновь моросил дождь. Мальчик стоял посреди огромного пустого двора, стоял с шариком на ладони. С мокрым расколотым шариком.

– Марш домой! – крикнул в форточку отец и, закрывая ее, проворчал: – Игрушек ему, видите ли, мало…

День был пасмурный…»

Я наклонился и положил рукопись рядом с человеком, у которого было мое лицо. Глаза его продолжали оставаться закрытыми, но он не спал. Он не мог спать на каменном полу. Детская уловка. Так делают, выжидая, когда же уйдут мешающие и можно будет заняться тем, чем хочешь заняться без посторонних. Я сам часто делал именно так, притворяясь спящим.

Итак, он требовал, чтобы я отказался от дара. Чтобы я уподобился ему, поступившему таким образом много-много лет назад, пасмурным днем, ему, подошедшему к развилке и повернувшему направо или налево, и расставшемуся со мной. Наши пути все больше расходились, и были другие развилки, и на каждой из них кто-то, не прощаясь, сворачивал, навсегда удаляясь от меня. А он решил вернуться. И увлечь меня на свой путь.

Такое уже было со мной, только без угроз и каменных темниц. Некое кафе, некий Двойник, который советовал плюнуть на Необходимые Вещи, как на самообман, и смотреть себе по вечерам телевизор. Было это в совсем-совсем другом мире, где звали меня по-другому, но – было. Тогда я просто ушел, а вот теперь вряд ли бы все прошло так гладко, если бы не девушка…

Девушка!

Я обвел глазами темницу. Пистолет лежал рядом с цепью, похожей на унылую змею, нет, на сброшенную змеиную кожу, а девушки не было. Растворилась? Тихо ушла?

Дверь была приоткрыта, за дверью застыли темнота и тишина.

– Она ушла? – спросил я того, кто только что был Хруфром, кого, возможно, сделали Хруфром в наказание за отказ. – Ее имя Иллолли?

Он посмотрел на меня из-под приспущенных век и слегка усмехнулся. Я понял, что вопросы мои неуместны и бесполезны; у него была своя система координат и свой круг понятий. Правда, что-то где-то все-таки, по-видимому, пересекалось или хотя бы соприкасалось, иначе не давал бы он мне эту старую рукопись, не вспоминал бы давнюю-предавнюю историю, гвоздем царапающую по полированной поверхности того, что принято называть душой. Впрочем, не мне судить о чужой душе, даже если она была когда-то моей. Да разве и о своей можно что-либо судить?..

Я подобрал пистолет и направился к двери. И все-таки оглянулся напоследок, чтобы хоть что-то сказать на прощание. Вместо прощания.

Слишком поздно я оглянулся. Его, конечно, уже не было. Он отправился дальше, от развилки к развилке, множа и множа вселенные. Как все мы…

Интересно, сколько бы мне удалось продержаться здесь без этого пистолета? И удалось бы?..

Я окунулся в темноту и тишину за дверью, и некоторое время беспомощно стоял, стараясь услышать хоть какой-нибудь звук, увидеть хоть какое-то подобие света. Но тщетно. Решительно вздохнув, как прыгун перед разбегом к планке, я выставил руки перед собой и медленно двинулся вперед на поиски выхода. Хотя выхода могло и не быть. Я сделал всего лишь несколько коротких неуверенных шагов – идти почему-то было тяжело, словно я продвигался глубоко под водой, – а тишину уже заполнили неясные шорохи, и в темноте поплыли бледные подобия пятен. Ничего тут от меня не зависело, все это могло быть в равной мере как моими субъективными ощущениями, так и происходить наяву (если можно применить это слово), и оставалось надеяться, что я доберусь до выхода раньше, чем потеряю способность ориентироваться в пространстве.

Чтобы хоть немного отвлечься от детских страхов, всегда живущих в подсознании любого человека, я принялся считать шаги, но почему-то почти сразу же сбился со счета. Попытался что-то насвистывать, но собственный свист показался таким фальшивым и неуместным, что я прекратил это занятие. Внезапно обнаружилось, что спина моя взмокла от пота, как у персонажей бесцветных книг. Я почувствовал удушье, остановился – и тут же кто-то или что-то прошмыгнуло под ногами, задев сапоги… еще раз… и еще…

Вспотевший, задыхающийся, я стоял в темноте, сотрясаемой истерическими ударами моего сердца, а под ногами без остановки сновали невидимые страхи. Герой из меня получался явно никудышный. Разозлившись на себя, я отшвырнул ногой что-то почти неуловимое, но осязаемое, опустил руки и решительно пошел напролом, ясно осознав, что дальнейшее мое осторожничанье может плохо кончиться и Одиссей завершит путешествие, так и не увидев берегов Итаки. Я, конечно, льстил себе, сравнивая себя с отважным хитромудрым греком – не было во мне никакой отваги…

Как оказалось, напролом я пошел зря, потому что очень скоро наткнулся на преграду. Хорошо еще, что она оказалась чем-то вроде резины – подалась под напором моего тела и упруго оттолкнула, не причинив никаких повреждений. Я отлетел назад, стараясь удержаться на ногах, и воткнулся спиной в нечто такое же резиново-упругое. Восстановив равновесие, я вновь вытянул руки, чтобы исследовать окружающее хотя бы на ощупь, и довольно быстро обнаружил, что каким-то образом оказался в тесном пространстве, со всех сторон ограниченном упругими стенами – что-то вроде камеры для буйнопомешанных?

Это была ловушка. Вполне возможно, она предназначалась и не для меня, но мне от этого было не легче.

Мне явно предлагали поддаться панике, но я нашел в себе силы повременить с этим. В конце концов, можно было пустить в ход пистолет – вдруг он способен разрушить и стены? Но с пистолетом не стоило спешить – все-таки последний шанс… Удушье внезапно прошло, я получил возможность вздохнуть полной грудью и почувствовал себя почти счастливым. Как все-таки, оказывается, мало нужно для подобия счастья: даже находясь взаперти, иметь возможность свободно дышать… после удушья…

Присев на корточки, я исследовал пол – пол был холодным и ровным, и ничто больше не шныряло из угла в угол. До потолка, даже подпрыгнув, достать не удалось. Похоже было, что я угодил в какой-то колодец. Оставалось еще воспользоваться голосом – почему бы и нет? – и я воспользовался.

– Э-эй! – крикнул я, рупором приставив ладони ко рту. – Э-эй, есть здесь кто-нибудь?

Зов мой получился неожиданно громким и гулким, словно я кричал в огромной пустой трубе. Не успело еще стихнуть эхо, как над моей головой послышался шорох и возник свет – там, наверху, отодвинули крышку колодца. Вслед за тем рядом со мной упало что-то, оказавшееся веревкой. Можно было делать очередной ход. (Кем я был? пешкой? ферзем? Конечно, хотелось бы – ферзем… Но в чьей игре?)

Выбравшись из колодца, я очутился в небольшом бревенчатом срубе с плотно утрамбованным земляным полом и выстеленной ветками с засохшими листьями двускатной крышей, изобилующей щелями, сквозь которые проглядывало серое небо. Вдоль одной из стен тянулось грубо сколоченное сооружение из досок, наподобие топчана, на котором, пожалуй, могли улечься вместе человека три, а то и четыре. В окне над топчаном, скорее, не окне даже, а просто квадратном отверстии, прорубленном в бревнах, виднелась за деревьями равнина и башни на холме. Сруб, видимо, стоял на окраине одной из рощиц, скрашивающих однообразие Мира Одинокого Замка. Дверной проем был закрыт косматой шкурой какого-то животного из тех, наверное, что водятся не в наших лесах. Может быть, альтаирского однорогого ревуна или плоскозубого скитальца-мертвенника с островов блуждающей планеты Роконты, некогда подарившей Марсу его теперешние спутники Фобос и Деймос. У другой стены стояло таким же, как и топчан, неряшливым манером сработанное подобие неоструганного стола с неожиданно изящной глиняной вазой в форме ушастой головы какого-то ухмыляющегося существа инфернального вида. Два перекошенных табурета на высоких сучковатых ножках не вызывали никакого желания сесть на них. В углу, на охапке зеленых ветвей, был расстелен роскошный серебристый плащ с темной меховой изнанкой. Что находилось позади меня, я не знал, а напротив, в трех шагах от деревянной крышки колодца, стояла девушка, сжимая в руках веревку. Без сомнения, именно она и помогла мне выбраться из подземелья.