Время борьбы - Страница 6

Кроме того, всю зиму несколько человек ночевали на печке. Печка заменяла собой койки и имела свои преимущества перед ними, хотя на печке и не было пружин. Лучше пусть тверже, но теплее.

С левой стороны (при входе в дверь) вдоль стены укреплялась широкая толстая доска, называлась – лавка, для сидения и складывания одежды. Такая же лавка укреплялась вдоль другой стены, перпендикулярно клевой лавке. В переднем красном углу дома лавки соединялись в концах и были сиденьем с двух сторон стола за обедом. В этом же углу устанавливались иконы, украшенные вышитыми рушниками.

Вешалок для одежды и шкафов не было. Одежда при входе в дом снималась и укладывалась на лавке в кучу: свитка на овчинный кожух, куртка, брюки – без всякого порядка. На полу для ночлега раскладывалась плетенка из соломы и застилалась полотном вместо матраца. Под головы клали общую длинную подушку для нескольких человек. Под подушки подкладывали те же кожухи, свитки, зипуны и все другое из одежды, что лежит под руками. Утром после сна одежда разбиралась для ношения. Пол на день оставался с подушкой и покрыт дерюгой до следующей ночи.

На таких твердых, неоструганных полах, на соломенных матах, под грубыми, жесткими покрывалами-дерюгами мы рождались, росли. И только через многие годы, увидев иную жизнь, узнали, что условия нашей бывшей жизни были совсем непривлекательные, неблагоприятные, незавидные для нормального развития человека, всякого живого существа. А все же выжили, выросли.

А немало было случаев и таких, когда женщина рожала детей в поле прямо во время жатвы серпом – самой тяжелой ручной работы. Трудится весь день, нагнувшись до земли, одной рукой захватывает горсть стеблей, другой, пониже у земли, срезает серпом, укладывает в сноп и связывает. Изнурительный труд и очень срочный. Не успеешь убрать урожай с полосы вовремя – зерно осыплется. Или нахлынет скот и уничтожит все. Семья останется голодной. А тут стихийно, не планово припрет рожать. В момент из снопов составят шалаш. В нем и появляется «стихийный», неплановый ребенок. Такие случаи были нередки в прошлые времена. Родильных домов не знали, а детей рождалось намного больше, чем сегодня. И многие из них умирали.

В избах того времени было тесно, темно, холодно зимой и жарко летом.

В целях экономии в избушках делали маленькие окошки с одинарными рамами, без всяких вентиляционных устройств. Поэтому на подоконниках постоянно стояли лужи воды. Стены плесневели, загнивали. Изба служила хозяину недолго.

Через какое-то время требовалось опять хлопотать об устройстве новой избы. Новые заботы, новые трудные годы для земледельца.

Такие времена мне хорошо запомнились. В одной, предпоследней избе мы прожили около десяти лет, и она начала разрушаться. Приступили к заготовке леса. И вот тогда я, будучи подростком, с отцом в лесу (около деревни Грибовня) пилил еловые деревья. Выдыхался я, выбивался из сил. Часами возились около одного дерева, требовалось бревен очень много. Не один год понадобился на устройство новой избы.

Тяжелые жилищные условия в деревне не проходили бесследно. Постоянные простудные заболевания и большая смертность среди населения, особенно среди детей.

Был и со мной опасный случай в детстве.

Примерно в восьмилетнем возрасте я простудился и сильно заболел воспалением легких. Температура была очень высокая. Ни врачей, ни фельдшеров не было. Меня уложили на горячей печи и начали применять разные домашние средства. Давали пить настои трав. Опускали в бочку с горячим паром, делали горячие ванны и др., ничего не помогало. И тогда – недели через две болезни – мать решила меня везти в Мхиничи к фельдшеру. Фельдшерский пункт находился в этом белорусском селе, в 15 километрах от нашей деревни.

В административном отношении наша деревня не относилась к Мхиническому медпункту, и нас могли не принять, но фельдшер Колесников оказался очень добрый, принял хорошо. Но главное было в том, что происходило это в холодное зимнее время, в бездорожье. Связь с пунктом была плохая. Дороги по лесной местности занесены снегом. Проехать было очень трудно. Слабая лошадка запряжена в сани-дровни с рамой для сена. Закутали меня шубами, уложили в сани и поехали. Мать управляла лошадью.

Жалкое было зрелище. Лошадка еле передвигается. Застрянет в снегу, вырвет ноги из снега, опять остановится. Добрались до Мхинич только к вечеру. Но все-таки добрались живые. Колесников любезно принял нас, осмотрел больного, поставил банки, дал микстуры и порошков, дал хороший совет на дальнейшее лечение. Трудно было поверить, что такая трудная поездка закончится благополучно.

Дома продолжали лечение. Примерно через месяц воспаление легких прошло. Стало легче, но началось другое заболевание. Обе ноги совсем перестали двигаться. Наступил какой-то паралич ног. Продолжалась болезнь многие месяцы. Лечение применяли опять своими средствами – ванны, грелки и др.

Детские болезни, несомненно, оставили след и на дальнее время. В 30-е годы в Москве сильно заболел ревматизмом. Лечился в НИИ ревматологии у проф. Кончаловкого. С тех пор продолжал лечение сердечно-сосудистой системы, бывал несколько раз на курортах. В этом, думаю, и последствия тяжелых жилищных условий в детстве. Таковы были жизненные условия всего населения села.

Такого вида одежды, какую носили мы в нашей деревне в первом десятилетии XX века, я нигде не встречал. Ни в каких книжках, ни в музеях, ни на театральных сценах, ни на выставках не видел людей в такой одежде.

Деревенский взрослый мужчина, например, выглядел так: зимой на голове валянная из белой овечьей шерсти шапка, самодельный шарф, белая шерстяная свитка с фалдами, внизу белый кожух, штаны из белого самотканого сукна, лапти на ногах, завернутые белыми портяными онучами; до колен ноги обвязаны пеньковыми веревками.

Самое характерное в одежде крестьянина было то, что она вся была сделана из самодельного материала. Верхняя – из самодельного белого сукна. Нижняя – из льняного белого полотна.

Такая одежда в смысле защиты от холода была и не хуже городской, но в ней позорным считалось появляться в городе.

Но как быть сыну небогатого крестьянина, который решил выбраться из «низкого» сословия и попасть в число служащих, учителей хотя бы начальной школы? Положение поистине заколдованное.

И вот в такое положение я и попал при поступлении в двухклассную учительскую школу в 1913 году. В начальной школе с одеждой я еще обходился благополучно. Там все одеты по-крестьянски, кроме отдельных учеников. Мне тоже понадобились только простой кожушок, свитка, шапка, брюки простые и лапти. Отец сплетет из лык. К окончанию школы мне сшили верхнюю рубашку из ситца и брюки из крашенного в крушине льняного полотна.

Выдренская двухклассная школа находилась от нашей деревни в 15 километрах.

Начали меня готовить к поступлению и учебе. Вот тут-то мы и узнали впервые, каково нашему брату было пробиваться «в люди».

В белой свитке и лаптях в учительскую школу показываться неудобно, да и встретят там «мужика» неприветливо. А всю одежду из фабричного материала сразу приобрести было невозможно. Все-таки решились купить пиджак приличного качества за 3 или 4 рубля. Купили дешевого ситца на рубашку и кусок крепкого материала (чертокожи) на брюки. Околотили у сапожника сапоги из грубой дешевой кожи. Одеял в то время не было. Пришлось купить дешевое покрывало, чтобы покрыть грубый матрац, набитый соломой.

Так меня оборудовали одеждой «городского» типа, чтобы скрыть мое крестьянское происхождение.

Но за тяжелой историей с переодеванием меня в «городскую» одежду последовал прямо-таки трагический случай. Только отвезли меня на учебу в Выдренку, еще не перестали вздыхать о больших расходах мои родители, как в нашем школьном общежитии из шкафа уворовали мой новый пиджак.

Перед началом учебного года в общежитии ставили спектакль. Было много посторонних зрителей. В тот момент, когда мы уходили в другое помещение, воры и забрались. К несчастью, и пиджак мой привлек внимание.