Время библиоскопов. Современность в зеркале книжной культуры - Страница 24

Дизайнер Люси Норман представляет свои люстры из книг как акты «спасения от жалкой участи быть выброшенными». А художница Кайли Стиллман мыслит вырезание орнаментов на книжных корешках как «возвращение книг природе». Такое вот радение о судьбах словесности.

Персонаж романа Элиаса Канетти «Ослепление» сооружает у двери в свою квартиру цитадель из книг, поджигает и сгорает вместе с ними. В романе Карлоса Марии Домингеса «Бумажный дом» сумасшедший библиоман строит настоящий дом из книг, соединяя их с арматурой и замуровывая в стены. Постепенно разрушаясь после смерти владельца, здание являет собой поистине ужасающее зрелище. Но это и понятно – странно другое: почему в литературе подобные сюжеты вызывают отторжение, а в жизни бывают столь привлекательны?

Возможно, ответ содержится в концептуальной мотивировке арт-экспериментов с Книгой, которая придаёт им статус стройных художественных теорий. Например, «книжный хирург» Брайан Деттмер заявляет: «В своей работе я выношу содержание книги наружу, таким образом, книга не умирает, но наоборот – начинает говорить вслух» – и сравнивает свой творческий процесс с аутопсией, посмертным вскрытием и исследованием тела.

Творение Томаса Энгартнера «Meaning Minus Truth Conditions» – пол из книг и книжное гнездо – символизирует процесс формирования личности читателя и жизненный фундамент, созданный всем прочитанным. Покетбуки, превращаемые Терри Бордером в скульптурные подобия главных героев произведений, воплощают идею «беспомощности» книги и необходимости придания ей «дополнительного функционала». Франческа Лав вырезает фрагменты книжных страниц, выражая таким образом «стремление избавиться от всей ненужной информации, которую навязывают в обществе каждый день».

А. Корцер-Робинсон «Анатомия Грея»

Книжный скульптор Джонатан Коллан полагает, что «большинство предметов не кажутся настоящими до тех пор, пока он не разберётся, что же у них внутри». Дизайнер Райан Новлайн создал вечернее платье из десятков иллюстраций детской книжной серии «Golden Book», соединённых позолоченной металлической нитью. Как сообщается в релизе, «любимые американцами сказки приобрели вторую жизнь в складках красивой одежды». Маргарет Вили назвала связанную ею тунику из разрезанных на полоски страниц «Нового Завета» соединением традиционно женского занятия с идеей доминирования мужчин в христианской религии…

Подобные декларации звучат как минимум красиво, а для многих и убедительно. По крайней мере, желающих возражать или хотя бы спорить особо не находится. Однако, пожалуй, самое неуязвимое обоснование книжного апциклинга – конспирологическое: творческие опыты с книгами относят к эзотерике и определяют как ключ к познанию их сокровенной сущности. Например, Джорджия Рассел провозглашает «вторую жизнь» и «новый смысл» книг; утверждает, что бук-карвинг позволяет познавать их секретное существование и тайный язык. Александер Корцер-Робинсон уверяет, будто диплом психолога помогает ему решать «внутренние проблемы» изданий и что разъятие книг – это реконструкция процессов подсознания. По мнению создателя книжной бижутерии Джереми Мэя, страницы книг заключают большой информационный массив и эмоциональный потенциал, что «переносится» на его украшения.

Что же получается? Современный художник при желании всегда найдет «код под крышечкой», даже если его там нет, либо на худой конец изобретёт собственный код и заботливо поместит под крышечку актуального искусства.

Когда эксперименты описаны и объяснения экспериментаторов выслушаны, возникает следующий вопрос: почему же то, что раньше расценивалось как вандализм, ныне становится легитимной творческой практикой? Перепроизводство полиграфической продукции, развитие информационных технологий, виртуализация культуры, увеличение числа текстовых носителей и расширение их функционала – всё это уничтожило образ Книги как сверхвещи и суперценности, дискредитировало представления о её уникальности и незаменимости. Утрачивается и значимость отдельно взятой, конкретной книги, потому что в ридере и других электронных устройствах для чтения все тексты выглядят одинаково. Букридер воплощает образ единой универсальной «книги книг», «мировой библиотеки», поскольку в него можно закачать множество самых разных текстов.

Книги не перестали быть зеркалами эпохи, но у этих зеркал началось отслоение амальгамы. Архетип Книги деформируется, мутирует, дробится на множество производных объектов. Вторичные книгоподобные сущности заполняют и заполняют культурное пространство. Похоже на размножение раковых клеток, болезненные новообразования в культуре – онкологос.

Теряя индивидуальность и заменяясь виртуальными квазианалогами, книга становится основой для создания других предметов. И это вполне закономерно. Логика дизайнеров исходит из реально сложившихся социокультурных обстоятельств. Пост-одичание – это победа технологии над онтологией. Современности не важны никакие первоосновы – значимы лишь новые культурные формы.

Оплот классического искусства – традиции, опора постиндустриального искусства – тенденции. Следование веяниям времени, социальным заказам, изменчивым модным образцам. Установка на совершенствование индивидуального мастерства сменяется установкой на изобретение всё новых и новых техник. Книга сама по себе уже как бы «несовременна», «скучна», «неинтересна». Только чтения уже вроде недостаточно – хочется резать, рвать, разрисовывать. И тех, кого прежде презрительно называли библиоферами и библиокластами, нынче стали почётно именовать бук-карверами.

Библиофер (лат. versus – против) – человек, использующий книги не по назначению.

Библиокласт (греч. klastein – ругать) – человек, одержимый стремлением портить или уничтожать книги.

При этом едва ли не более, чем конечный результат, оказывается значим сам процесс. А ещё – представление об этом процессе его участников (художников, дизайнеров, инженеров) и фиксаторов (журналистов, искусствоведов, арт-критиков). Арт-объектом становится и альтербук (видоизменённая книга), и бук-карвинг (процедура её создания). «Общество традиций» ценило апогей творческой деятельности, итоговую завершённость культурных форм. В «обществе тенденций» становятся самоценны прелюдия творчества и отдельные его процедуры.

Именно поэтому мастера букарта всячески акцентируют сложность, трудоёмкость, энергозатратность своей работы, а зрители восхищаются прежде всего изощрённостью форм, кропотливой проработкой деталей, нередко даже виртуозностью исполнения. Постэстетика тесно связана с технологией. Состаривание (дистресс), тиснение (эмбоссинг), бумагокручение (квиллинг), резьба по бумаге (карвинг) – весь этот терминологический жонгляж напоминает набор программных приложений для ПК.

Технологии бук-карвинга – «культурный софт» для репродуцирования и переработки традиционных предметов. Здесь глубина замещается сложностью, замысел подменяется замысловатостью. И в этом заключается парадоксальная архаичность новейших арт-объектов: своей монументальностью они живо напоминают египетские пирамиды и другие масштабные сооружения Древнего мира, но начисто лишены сакральности. Вообразите общественные уборные в виде храмовых комплексов: странно и нелепо.