Время библиоскопов. Современность в зеркале книжной культуры - Страница 23

Борис Гройс в «Топологии современного искусства» (2003) очень точно сформулировал ответ на вопрос: как художник может доказать, что он подлинный творец? «Очевидно, он может доказать это единственным способом – показав, как далеко он зашёл по пути разрушения и редукции традиционной образности, насколько радикальными и иконоборческими являются его работы». И книга – с её живой архетипикой, богатейшей культурной традицией, глубокой социальной укоренённостью – оказывается идеальным объектом для «доказательства» состоятельности современных мастеров.

Работа книжного скульптора Исаака Салазара в бельгийской книжной рекламе «А для чего читаешь ты?»

Но Книга как сакральный объект сама по себе не нуждается в верифицировании и интерпретациях. Отсутствие такой потребности – одна из онтологических особенностей сакрального. Аналогично самодостаточными являются герб, знамя и другие культовые предметы.

А ещё вот что любопытно. Мы живём в светском обществе, и атеистов в нём всяко больше, чем верующих. Но попробовал бы кто заняться «резьбой по иконам» – его моментально подвергли бы жесточайшему остракизму. На каком-то глубинном, доречевом уровне большинство из нас имеют представления об универсальных запретах, общекультурных табу. Однако при этом книга как икона культуры легко подвергается всяческим посягательствам – хоть под предлогом утилизации, хоть под видом творческого переосмысления. И та же «книжная скульптура» легко используется в рекламе… самих книг. Очередной парадокс современности.

Про сакральность книги можно говорить ещё и как про сакральность человеческого тела: оно неприкосновенно, и никто не вправе нарушать его цельность. Чтобы стать вандалом, достаточно уничтожить всего одну книгу – точно так же достаточно посягнуть на одну жизнь, чтобы сделаться преступником. Книга не нуждается ни в каких преобразованиях и трансформациях – как человек не нуждается в третьей ноге.

Изрезанные книги чем-то очень напоминают «пластиноиды» – скульптуры из расчленённых мумий, скандальное изобретение немецкого анатома Гюнтера вон Хагенса. Почему? Да потому что человек есть нечто большее, чем просто сумма органов и тканей. Книга тоже что-то большее, нежели кипа бумаги с печатными знаками. В ней авторская мысль, труд издателей и полиграфистов, культурная традиция, память человечества.

Н. Рерих «Голубиная книга» (1922) Картина на сюжет русского духовного стиха о Голубиной книге – то есть хранящей сокровенные знания

Вспомним эпизод из «Братьев Карамазовых»: Смердяков, вешаясь, показывает иконе кукиш, тем самым признавая Бога, но отрицая его власть над собой. В современности вместо актов творения – креативные акции. Но сегодняшние креативщики не герои Достоевского, их деятельность не иконотворчество, а иконоборчество – ниспровержение авторитета Книги.

Эксперименты с книгами – это ещё и символические жесты, которые демонстрируют идеологическую власть и технологическую мощь актуального искусства, указывают на его репрессивный характер. Дизайн становится инструментом социального влияния, способом подчинения культурных форм, сферой перераспределения статусов и ценностей. Деконструируется не только внешний облик Книги, но и её символический статус – как вместилища знания и хранилища культуры.

Здесь уже не только постмодернистская «смерть автора», но «исчезновение» самого предмета – его замещение некоей «отсутствующей структурой», ибо книгу нынче можно превратить во что угодно.

Превратить в шутку и всерьёз, «взаправду» и «понарошку». Впрочем, как и человеческое тело. Вот австралийский художник Стеларк прирастил к своей руке третье ухо, а ещё раньше тысячи людей заключили с тем же профессором Хагенсом договор о превращении их после смерти в «пластиноидов». И разве это не пост-одичание?

Бук-карвинг и подобные творческие практики – наглядное и убедительное доказательство того, что современному художнику доступны любые инструменты, процедуры, операции: материальные и духовные, реальные и виртуальные, ретроспективные и интроспективные. В актуальном искусстве действуют те же рекламные принципы, что в сфере потребления товаров и услуг: «Введи пароль и получи код доступа в систему»; «Найди код под крышечкой бутылки и отправь CMC на номер такой-то».

На смену знаковой упорядоченности пришли семиотический хаос (утрата гармонии), семиотический разрыв (отделение знаков от их значений), семиотическая спекуляция (предъявление мнимого как истинного). Смыслы уже не извлекаются естественным путём, а искусственно производятся. Нынче арт-объектом и произведением искусства можно назвать фактически что угодно. Появился и соответствующий неологизм meaning-makers – англ. букв, «производители, изготовители смыслов».

М. Эшер «Порядок и хаос» (1950)

Какие же смыслы создаются и транслируются бук-карвингом? Творческие мотивы мастеров можно условно разделить на прагматические, эстетические, идеологические, концептуальные, конспирологические.

Прагматическая мотивация инициирует сугубо утилитарный подход к использованию книг. Якобы с перепроизводством печатной продукции и распространением букридеров значимым сделался только текст, а книга как его носитель превратилась в бесполезный предмет, кипу бумаги с типографскими значками, ненужный хлам и «пылесборник». А раз так – значит, её вполне можно употребить как сырьё или материал для творчества. Аналогичный, только более возвышенный мотив – манипулирование книгами как способ популяризации чтения. Яркий пример – масштабная кампания «Чтение через Америку» (2011): на пороге Нью-Йоркской общественной библиотеки выстроилась восьмиметровая скульптура в виде слова «Read» (призыв «Читай!») из 25 тысяч книг известного детского автора Доктора Сьюза.

Эстетическая мотивация относит эксперименты с книгой к визионерским практикам: «иновидение» обыденной вещи, «материальное воплощение» литературных сюжетов, «оживление» художественных образов и т. п. Так, Сью Блэквелл полагает, что истории обретают физическую форму посредством вырезания персонажей из книжных страниц и переплётов. А упомянутый книжный тоннель Матея Креня представлен на музейном сайте как «узкое внутреннее пространство, умноженное и осложнённое зеркалами», что «вызывает ощущение величественного террора». Производство смыслов – нынче дело нехитрое. Главное, побольше умных и красивых слов.

Идеологическая мотивация заявляет вивисекцию книг как некий социальный жест. Скажем, упомянутый горный пейзаж из Британской энциклопедии описан в прессе как «реакция художника на известие о том, что после 244 лет издание больше не будет выпускаться», и как демонстрация того, что «люди перестали видеть в литературе источник знаний и обращаются с книгами уже не так бережно, как две сотни лет назад». Да уж, точно…