Времена не выбирают - Страница 2

Первый удар колокола застал Кержака в лифте. Тяжелый и долгий голос недавно установленного Князя достал его даже сквозь толстые кирпичные стены старого здания, ударил и прошел сквозь него, заставив напрячься и без того взведенную до упора нервную систему. А когда Игорь Иванович достиг заветной двери на шестом этаже, гремели уже десятки, если не сотни колоколов новой Москвы.

«Сорок сороков? – спросил он себя, останавливаясь перед дверью. – Аллилуйя?! – Глубокий вдох, длинный выдох. И еще раз. И еще. – Сорок сороков, говоришь? Будет тебе праздник! Будет тебе Вербное воскресенье».

Кержак плавно отжал ручку двери и также плавно, замедленно, как будто плывя в густом вязком воздухе, вошел в кабинет.

Сукин Сын сидел на стуле напротив стола. Руки его были скованы за спиной и пристегнуты к ногам, прикованным, в свою очередь, к задним ножкам стула. Неудобная поза и унизительная, но Кержак на Сукина Сына как бы и не смотрел. Он поздоровался – через всю комнату – с дамой Ноэр, курившей сигару у высокого узкого окна («Доброе утро, Наталья Петровна, рад вас видеть»), пожал руку Шця («Как жизнь, Шалва Георгиевич?») и кивнул невысокому крепкому парню, стоявшему за спиной у вынужденно сидевшего Сукина Сына.

«Как его? Рэр, что ли?» – подумал он с раздражением, пытаясь вспомнить имя этого темного блондина, с серыми внимательными глазами, и никак не вспоминая.

Между тем Кержак подошел к столу и присел с краю, прямо на столешницу, не забыв, впрочем, поддернуть брюки. Вот теперь он посмотрел, наконец, на Сукина Сына открыто. Сукин Сын, как и докладывали, оказался молодым мужиком – от силы лет тридцати, – худым и жилистым, крепким. По виду он вполне мог сойти за русского, но Кержак подумал, что это, скорее всего, не так. Вот нет, и все. Вроде бы и причин сомневаться нет, и масть рыжеватая, и глаза серо-голубые, а все равно – не русак.

«Не русский ты, – окончательно решил он, рассматривая лицо Сукина Сына. – Не русский, хоть крестись по десять раз на каждую икону. А кто?»

– Тебе не повезло, – сказал он равнодушным голосом. – Ты знаешь, как тебе не повезло?

Перед глазами возник туман – кровавый туман, – и мышцы непроизвольно напряглись, но Кержак с собой справился, надеясь, что Сукин Сын его реакции не заметил.

– Давай, начальник! – огрызнулся Сукин Сын, решивший, видимо, косить под блатного. – Давай, пугай! Требую прокурора!

«Не заметил».

– Дурачок, – усмехнулся Кержак ему в лицо и оглянулся на Нету. – Вы слышите, Наталья Петровна? Клиент вспомнил о прокуроре.

– На понт берешь, начальник! – окрысился Сукин Сын.

У него был какой-то едва уловимый акцент.

«Осетин? Адыгеец? Чечен?»

– Нэт, дорогой! – включился в игру полковник Шця, старательно изображавший в России грузина. – Тэбэ же ясно сказали, мраз, тэбэ не повэзло.

– Хочешь знать, в чем? – спросил Кержак.

– Что девка эта… – Закончить Сукин Сын не успел.

Кержак ударил его по лицу. Он ударил намеренно больно – до крови – и обидно, не изменив позы, все так же рассматривая Сукина Сына равнодушными – он надеялся, что у него получается, – глазами.

– Эта девка, сучонок, моя жена.

Вот тут Сукина Сына проняло. Он даже с лица сбледнул, и испарина мгновенная выступила у него на лбу.

«Дошло», – с удовлетворением отметил Кержак.

– А ты, говнюк, убит при задержании, – сказал он вслух и полез в карман за сигаретами.

Кержак не торопился, хотя курить хотелось зверски, а перед глазами снова встало смертельно-бледное лицо Таты. Тата. Три проникающих: два в грудь, одно – в живот. Калибр – девять с половиной. Сукина Сына прикрывали три на редкость хорошо обученных боевика.

«Ну и за кем же ты пришел?» – Кержак медленно достал сигарету, слушая ставшее вдруг тяжелым дыхание Сукина Сына и наблюдая за поведением меча, стоявшего у того за спиной. Лицо у парня было спокойным, но в глазах разгорался холодный огонь. Меч был из последнего набора, и Кержак никак не мог вспомнить его имени. Зато он неожиданно вспомнил, что парень этот – его собственный ленник.

«Нехорошо, – решил он, закуривая. – Никуда не годится. Своих людей нужно знать. Всех. Вот Тата…»

Тата. Доктор – аханк – сказал, что выкарабкается, хотя раны нехорошие, потому что… Перед глазами Кержака стояло ее лицо, на которое уже легла тень смерти.

«Ох, Тата, сердце мое! – подумал он с тоской. – Но какова!»

С тремя дырками, каждая из которых была пропуском на тот свет, она взяла-таки Сукина Сына живым, пока остальные гасили боевиков из его прикрытия.

«Такая важная фигура? Или это такая новая тактика?»

– Я тебя подержу здесь, – сказал Кержак, дожимая. – Недолго, дня два-три… Это для моего личного удовольствия, чтобы ты знал, а не для дела. А потом передам тебя Цики Ёю. Знаешь такую геверет[1] ?

«Знает! – понял Кержак, с удовлетворением отмечая то, как расширяются от ужаса глаза Сукина Сына. – И с происхождением твоим я, похоже, не ошибся. Хорошая у Клавы слава, правда, в основном на Ближнем Востоке, но…»

– Ведь мог ты за ихним царем прийти? – неторопливо продолжал развивать свою мысль Кержак, как будто и не обративший никакого внимания на изменившееся душевное состояние Сукина Сына. – Вполне мог. Вот пусть она тебя и спрашивает. А я тебя спрашивать не буду. Зачем?

Он посмотрел в глаза Сукину Сыну и понял, что выиграл. Это было не его поле. Контрразведка особое искусство, а уж дознание тем более, но в условиях отсутствия конституционных гарантий…

– Я все скажу! Все!

«Боже мой, какие простые слова. И как все это похоже на кино – на плохое кино про шпионов, – вот только Тата…»