Времена Амирана (СИ) - Страница 52

Вот так же он брел на ощупь, пока не увидел свет и не встретил Фикса, Хряпу и Магомада. Теперь же, кажется, он их потерял. И от осознания этой потери Урлах чуть не заплакал. Нет, он, конечно же, понимал, что долго эта идиллия продлиться не сможет. У них свой мир, своя жизнь, линия которой только случайно и только на миг пересеклась с линией его несчастной жизни. Только на миг… Но как же хотелось растянуть этот миг еще хоть на чуть-чуть. Не вышло.

Урлах куда-то шел, но, с равным успехом, мог бы оставаться и на месте. Вокруг него ничего — ну, ровным счетом, ничего не менялось. Все та же тьма, и все те же стены, обнаруживаемые только при соприкосновении с ними. Кое-где попадались двери. Запертые двери. Двери, которые никуда не вели, ничем не отличающиеся от стен.

Тьма была вокруг, тоска была внутри. Тьма и тоска нашли друг друга, соединились и родили отчаянье. Урлах не знал куда идти, но он не знал и — зачем идти. Там, наверху, его ждала, а скорее, не ждала уже, Сердеция, пославшая его на смерть. И стоит ли ему идти туда? И что он ей скажет? И ведь, наверняка, она его опять выставит дураком. А может, он такой и есть? И стоит ли ему, такому, жить дальше? Не лучше ли?..

Остаться, что ли, тут? — Думал Урлах. — Сесть, и медленно умереть. И пусть никто никогда не найдет его иссохший труп.

— А как же мама? — Тут же приходило ему в голову. — А как же сад? Так и не узнаю никогда, приживется ли та ветка.

И так ему стало жаль себя, своей конченой жизни, всего того, чего он уже никогда, никогда!.. Что он схватился за голову и взвыл от горя.

И этот звук, несший в себе боль и страдание, тоску, одиночество, не сбывшиеся надежды, отчаянье и страх, выплеснувшись из него, понесся по мрачным трубам подземных коридоров, искажаясь по дороге и умирая во тьме.

***

Обряд подходил к концу. Заговор, произносимый Онуфрием над гробом, был очень длинным и обстоятельным. Произносить его надо было на том языке, на котором он был изначально составлен, и, если бы Преоблаженный не знал этого языка, задача выучить его была бы не из легких.

Вот сейчас он, наконец, закончит торжественным речитативом произносить эти древние слова, и они приступят к главному. Три стилета, над которыми еще там, наверху, заранее были прочитаны необходимые заклинания, три узких, острых бронзовых лезвия вонзятся этой кукле в нужные места. Одно из них — на лбу, чуть выше переносицы, поразит сам патриарх. Два других места располагались — одно в том месте, где у человека находится сердце, другое — в районе детородных органов. Древние верили, что именно через эти точки человек связан с тремя планами бытия, в которых одновременно существует. Такие вот важные точки. Такая вот вредная чушь!

Но, как бы то ни было, а, согласно древним хроникам, с помощью этого обряда удавалось загонять обратно, в могилы, вышедших оттуда мертвецов. Поможет ли этот способ в данном конкретном случае, никто, разумеется, не знал. Но попробовать стоило.

— …Иомус дате изаурум бене! — Торжественно возгласил Онуфрий.

Все! Последние слова сказаны. Три руки синхронно вознесли над гробом три смертоносных жала.

***

Время перестало существовать. Его не было, был один миг, внутри которого застрял бедный скиталец по подземелью. Поэтому когда Урлах увидел это, сказать было невозможно. Вдруг перед ним возникла светлая вертикальная полоса. Совсем не яркая полоса, но на фоне окружающего мрака она была заметна. Вот так же шел свет из той комнаты, где сидели его потерянные ныне друзья, когда он набрел на них. И вот, он нашел их снова!

Урлах радостно, чуть не бегом, достиг двери, ведущей к свету и жизни, и хотел уже с радостным воплем ввалиться внутрь, радуясь уже тому, что может, в кои-то веки, обрадовать кого-то самим фактом своего появления. Однако перед самой дверью что-то заставило его сдержать порыв и остановиться. Что-то было не так, но что именно, он еще не понял. И он осторожно, в достаточно широкую щель, заглянул внутрь.

Да, это было другое помещение. Гораздо больше того, где он угощался вином. В глубине было светлее. Там находился источник света, но его загораживала хорошо заметная на этом светлом фоне человеческая фигура. И, кажется, не одна. Нет, определенно, там было несколько человек. Интересно, что они там делают? Урлаху стало любопытно, но это любопытство было смешано со страхом. Он прислушался. Кто-то из тех, кого он видел, что-то говорил. Говорил, не прерываясь, на одной ноте, как церковники в храмах читают молитвы. Надо было или уходить отсюда, снова туда, в мрак и безвременье, или зайти с риском нарваться на неприятности.

Урлах вздохнул и тихонько, приотворив дверь чуть пошире, только чтобы пролезла его щуплая фигура, скользнул внутрь. Никто его не заметил, никому он не помешал, и это было хорошо. Это приободрило скитальца, и он сделал еще шаг, потом еще…

Шаг за шагом преодолев пространство между дверью и тем местом, где был свет и стояли люди, Урлах увидел, наконец, все. Четыре человека в черных плащах стояли вокруг возвышения. По краям этого возвышения горели свечи, а в центре, окруженный этими свечами, стоял открытый гроб.

Похоже, кто-то умер и над ним сейчас проводится прощальный обряд. Почему, вот только, здесь? В этом мрачном подвале? И кто это?

Урлах сделал еще шаг, оказавшись уже совсем рядом с тем, кто стоял к нему спиной. Он мог бы с этого места разглядеть лицо стоящего напротив, если бы оно не было скрыто в тени надвинутого капюшона. Лица того, кто лежал в гробу, он тоже не видел. Не видел он и того, что обычно бывает в таких случаях — цветов, расшитых покрывал… Гроб был какой-то совсем уж бедный. В таких гробах хоронят найденных бездомных. И покойник, похоже, лежал прямо на голых досках, чего вообще не бывает. Даже если хоронят какого-нибудь никому не нужного бродягу, внутрь обязательно хоть дерюжку, да постелют. Слишком какие-то получались экономные похороны.

Так, а что это они делают? Немногочисленные волосы зашевелились на затылке невольного соглядатая. Голос читавшего молитву сделался громче, тон его выше, и вдруг прервался. В наступившей торжественной тишине в воздух поднялись три руки, и в руке стоящего напротив Урлах отчетливо разглядел кинжал. Что они хотят?!.

Ужас парализовал грудь Урлаха, не давая выдохнуть. Руки двинулись вниз, а Урлах вдруг услышал дикий вопль, и, прежде даже, чем понял, что это орет он сам, обнаружил себя, дикими скачками убегающим от этого страшного места.

Художник со скульптором постарались на славу. Геркуланий, лежащий сейчас в гробу, получился, ну, прямо, живее всех живых. С мастерами щедро расплатились, а потом тихо удавили обоих. Не экономии ради презренного металла, а исключительно для сохранения тайны, могущей повредить, в случае ее разглашения, вящей славе Единой Правоверной церкви.

Онуфрий смотрел на восковое лицо. Вот она, та точка, куда сейчас вонзится заговоренный стилет. Он был предельно собран и сосредоточен, ни судорожно бьющееся сердце, ни мокрая спина, ни волосы, шевелящиеся под капюшоном плаща, не могли его отвлечь. Промахнуться было нельзя, рука не должна дрогнуть. И она не дрогнула. Сверкнул металл и Онуфрий ощутил, как лезвие, преодолевая сопротивление, вошло в голову.

И тут раздался вопль. Покойник, эта восковая кукла, дрогнул и закричал. И Онуфрий не выдержал. В груди вспыхнула невыносимая боль. Он увидел, как все вдруг накренилось и стало падать. И провалилось во тьму.

***

Метнувшись прочь и ничего не видя перед собой, Урлах промахнулся. Он не попал в дверь. Он оказался в углу и, уткнувшись лицом в шершавую стену, сполз вниз, сев на корточки. Он сжался в комочек, стараясь стать незаметнее, и это ему удалось. Тем более, что тем, кто там был — там, у гроба, сейчас было не до него. Да они его и не заметили, сосредоточив свое внимание на ритуале. А потом, вдруг, этот отчаянный крик, и Преоблаженный стал падать, шаря рукой по груди, словно ища и не находя свое сердце.

Они подбежали. Слабое дыхание показывало, что патриарх еще жив. Не медля ни секунды, три пары рук подхватили это нетяжелое тело и потащили прочь отсюда, наверх, в надежде, что, может быть, его удастся еще спасти.