Времена Амирана (СИ) - Страница 13

Она спускалась по лестнице, а навстречу ей то и дело попадались ее сестры.

— Принципия! — Строго сказала ей Софронея. — Когда ты научишься себя вести? Ну, куда ты идешь? Ты должна понять, наконец, что государственные интересы выше личных.

— А что случилось? Почему все идут наверх?

— Ничего особенного. Возникли временные трудности. Все проблемы будут разрешены, но требуется наше присутствие наверху. — Софронея показала пальцем вверх. — Наше место там. Пойдем!

И Софронея продолжила свой путь, гордо неся свое августейшее величие.

Следующей была Гриппина, с лицом, занавешенным полупрозрачной вуалью, должно быть, это была чадра.

— Пойдем, — сказала она глухо, — туда нельзя.

— Почему?

— Я не знаю. Но мы должны быть послушны. Сказано — нельзя, значит — нельзя!

— Ты идешь вниз? — Шепнула Принципии на ухо Сусалина, поравнявшись с нею. — Что ж, может быть, ты и права. Я теперь, право же, не знаю, где лучше. Я бы тоже пошла с тобой, но это так страшно…

— Так что же мне, идти? — Спросила Принципия.

— Иди, если хочешь. Какая разница?

Сердеция бежала, тяжело дыша, приподнимая руками юбки, чтобы не наступать на них.

— Я же тебе сказала, сиди в своей комнате. Почему ты не ждешь, когда тебя позовут? Видишь, всех уже позвали, а как же теперь позовут тебя?

— А меня уже позвали, — подумала Принципия, продолжая свой путь, — но только почему-то не туда, куда всех.

Вслед за сестрами поднимался отец. Лицо у него было усталым и озабоченным. Он окликнул ее и спросил, куда она идет.

— Вниз. — Улыбнувшись, ответила Принципия.

— А зачем? — Удивился отец.

— По-моему, меня позвали.

— Кто? А, знаю, это повар. Да, это повар. Ну конечно, это он! Это из-за него весь переполох.

— А что случилось?

— Повар сошел с ума. Он сидит и точит нож.

— Правда? И что потом?

— Когда — потом?

— Ну, когда он его наточит.

— А-а!.. — Махнул рукой Бенедикт. — Он его никогда не наточит. Я же говорю, он сошел с ума. Он точит его на своем колене. Значит, ты идешь к нему?

— Я не знаю. — Призналась Принципия.

— Ладно, передай ему, что салат он пересолил. И пусть побольше кладет чеснока в соус.

А лестница тем временем все наполнялась и наполнялась народом. И все шли вверх, только вверх.

Спешили нарядные дамы, благоухающие цветами и травами, спешили кавалеры в черных смокингах, расшитых золотом камзолах, великолепных мундирах, с шпагами и без шпаг, с бородами, усами и бакенбардами.

Но тут же, бок о бок со знатью, спешили наверх и люди более простого обличья: пихаясь и пыхтя лезли навстречу ей толстые бабы с большими корзинами — что было в этих корзинах знали они одни. Шли солдаты, возвышаясь надо всеми своими высокими киверами, с длинными ружьями за спиной и саблями на боку. Шли лакеи и горничные, мелькали поварские колпаки и фартуки, видны были в толпе матросская шапка и черная риза, украшенная большим крестом на груди.

Иногда в толпе мелькали знакомые лица: вон звенит бубенчиками дурацкий колпак Куртифляса, вот прямо на нее идет массивная и важная Марго. Увидев Принципию, Марго на секунду остановилась и, видимо, хотела ей что-то сказать, но поднимавшиеся следом не дали ей этого сделать, и, вынужденная идти дальше, Марго только улыбнулась и подмигнула Принципии. Весь ее вид говорил при этом, что ей известно что-то такое!..

Толпа становилась все гуще и Принципии все труднее становилось прокладывать себе дорогу в этом потоке. Задние напирали, понуждая передних двигаться все быстрее и быстрее.

— Я больше не могу, — думала Принципия, — надо или подниматься вместе со всеми, или искать обходной путь. Должны же быть и другие лестницы.

Ее чуть не затоптали, пока она, на очередной площадке пробралась к двери, ведущей с лестницы в коридор. Но она сумела устоять на ногах, все еще поддерживаемая той волшебной вибрацией звука, сорвавшего, сдувшего ее с постели и бросившего вниз. И теперь она брела по бесконечному коридору непонятно какого этажа. Коридор был безлюден. Это явно было не то место, которое она искала. То место было ниже, гораздо ниже.

***

— Тут дело не в чесноке, — говорил Повар. Он и в самом деле точил нож. Правда, делал это он не на колене, а на большом точильном камне, — тут дело совсем в другом. Работать стало просто невозможно!

Он все точил свой нож, как заведенный, то и дело пробуя его пальцем и яростно сверкая глазами на Принципию. Он был высокий, тощий, черноволосый, черноглазый и смуглый, что красиво контрастировало с белизной его колпака и одежды.

Принципия попала сюда, спустившись по темной узкой лестнице до самого низа. Там она попала в узкий закуток, заваленный пыльным хламом и ящиками. Из закутка вела тяжелая, обитая ободранной ржавой жестью дверь. За нею и была, оказывается, кухня.

Поначалу кухня показалась ей маленькой, но это было обманчивое впечатление. На самом деле кухня была громадна, она представляла собой целое царство перетекающих одно в другое пространств, заставленных огромными плитами и столами, маленьких, грязных каморок, холодильников, со свисающими с крюков тушами, темных тупиков и широких коридоров.

Они с Поваром шли по этому лабиринту и Повар, блестя отточенным ножом, белыми зубами на смуглом лице и голубыми электрическими молниями в черных грозовых глазах, кричал ей, силясь перекричать адский гул конфорок, рвущегося из-под крышек пара и грохота посуды:

— Посмотрите, посмотрите, ну, разве можно что-то делать в таких условиях? Коты совсем замучили! — С этими словами он яростно пнул подвернувшегося кстати под ногу огромного рыжего кота с наглой мордой и обгрызенными ушами. Кот с ревом улетел в пустое пространство под плитой. — Эти коты хуже мух, хуже мышей, хуже людей, наконец! Они шляются, где хотят, жрут, что попало, путаются под ногами, попадают в котлы. Я бы только приветствовал это, если бы они попадали туда потрошенными и без шерсти! От них хороший навар, и в соусе, например, корнифоль они просто незаменимы. Но они же падают туда со всей своей шерстью. А в шерсти кошек есть блохи, чтоб вы знали. А от кошачьих блох бульон начинает горчить. И этого привкуса не отбить уже никаким чесноком.

Котов и в самом деле было видимо-невидимо. Они шныряли по полу, дрались, прыгали. Они отчаянно орали, когда кухонные работники, то и дело забегавшие в кухню в грязных ватниках погреться и попить чайку, наступали на них своими сапогами.

— Кроме того, — продолжал разгневанный Повар, — от котов заводятся мыши. Это давно уже подмечено — где коты, там и мыши! Я знаю, есть люди, которым нравится запах мышиного помета. Но не во всех же блюдах он хорош! И, потом, его же надо специально готовить, высушивать, а вы что думали?!

Повар пнул ногой дверь и они вошли в каморку, еле освещаемую фитильной лампой. В каморке сидела баба, тоже в ватнике. Перед ней стояла корзина, полная яиц.

— Ну, что? — Спросил ее Повар.

— Ну, дык… — отозвалась баба, взяла в руки яйцо, стукнула его о край корзины и разломила пополам.

Из яйца кубарем вывалился пушистый желтый цыпленок. Он поднялся с грязного пола, отряхнулся, злобно глянул на присутствующих и, сказав негромко, но внятно: "Скоты!..", удалился прочь, прихрамывая и нервно пожимая крылышками.

— Ага, ну вот, опять! — Отозвался Повар.

Баба тем временем продолжала крушить яйца, освобождая все новых и новых цыплят.

— Вот видите, — сказал Повар, обращаясь к Принципии, — видите! И если вы думаете, что я потворствую, что я не борюсь… если вы думаете, что я не сигнализировал наверх, не писал рапортов!.. Да хотите, я вам покажу, у меня весь кабинет завален.

— Нет-нет, что вы… — пролепетала Принципия, подавленная яростным напором Повара.

Она снова чувствовала в себе зов, и понимала, что опять попала не туда.

— А моральное состояние? — продолжал, между тем, Повар свои жалобы. — Разве, по вашему, не угнетающе действует, когда штукатурка сыплется вам на голову? Или когда в полу такие дыры, что туда спокойно можно спрятать окорок? Это, между прочим, не я ворую окорока, это они сами падают в щели. Попробуй потом достань их оттуда!