Времена Амирана (СИ) - Страница 12

Кто-то должен был сделать это. Видно, кроме него, Геркулания, больше было некому. Ничего, когда-нибудь потом ему скажут спасибо. Может быть… А пока…

Не глазами даже, а заострившимся чутьем, голым раскаленным нервом Геркуланий увидел, почувствовал какое-то мгновенное изменение, произошедшее там, на той самой черте, на которую выходил, чтобы переступить ее, Ратомир. Он увидел, как тот размахивается, готовясь к броску и, еще за долю секунды до самого броска, понял, что цель будет поражена, и что они уже победили.

Он смотрел, как бежит Ратомир, теперь уже сюда, и это был другой бег, другой Ратомир, и это была, независимо от того, как там все сложится дальше — выигранная битва. Главная цель была достигнута. Оставались мелочи, вроде этих пятерых.

***

Ратомир пролетел мимо него легко и бесшумно. Геркуланий подобрался и, когда следом в темный проем ворвалась бегущая фигура, сделал то, что и собирался. Он сильным толчком уронил штабель на пол и тот с грохотом рухнул прямо за спиной того, что ворвался сюда первым. Тот инстинктивно затормозил и оглянулся, и тут же получил хирургически точный удар ножом чуть пониже груди.

Геркуланий не мог позволить себе тратить время на лишние движения. Следом уже летел и падал, споткнувшись о баррикаду из ящиков, второй, и, не успел он еще достигнуть земли, как свирепое жало поразило и его.

Оба они умерли мгновенно, не издав ни крика, ни стона. Они не спугнули третьего, упавшего под ноги четвертого.

Оставался еще один удар, и еще одна маленькая победа будет сдана в архив.

Но пятый не появлялся, и не слышно было ни топота ног, ни тяжелого дыхания. Геркуланий выглянул. Посреди двора, широко расставив ноги, стоял тот самый, что говорил с ним там, в кабаке. Видимо, он был самый умный или самый опытный, а может быть и то и другое одновременно.

Он не смог остановить товарищей, кинувшихся в западню, но у него хватило ума не лезть туда самому, и теперь он стоял и ждал, готовый сразиться насмерть. Но уже на своих условиях.

Это понравилось Геркуланию. Он уважал достойных противников. Может быть, он мог бы даже подружиться с этим человеком, но не сейчас.

Сейчас между ними легла кровь, и просто так разойтись они уже не могли.

4

Принципия бесцельно брела по какому-то бесконечному коридору, тускло освещенному настенными канделябрами. Неясная тревога гнала ее все дальше и дальше и, словно находясь в каком-то полусне, она забывала о том, где она только что была, с удивлением обнаруживая себя уже в ином и совершенно незнакомом месте.

***

Весь вечер провела она у себя в комнате. Она не понимала, что с ней. Это было похоже на лихорадку. Ее начинало знобить и она куталась в одеяло, потом пот прошибал ее и она устремлялась к окну и, распахнув его настежь, жадно пила прохладный вечерний ветер.

Ей было стыдно и больно. Ей было легко и радостно. Она снова и снова переживала про себя произошедшее и чувствовала на себе руки и губы Герка, ощущала малейшие подробности и детали их стремительного соития.

Какого невероятного труда стоило ей, оставшись тогда одной, держать себя в руках и вести себя так, как если бы ничего, кроме примерки и не произошло. Каких нечеловеческих усилий стоило выдержать обратную дорогу, когда каждое слово, каждый взгляд Марго говорил ей, что ее тайна раскрыта и по ней ясно видно, чем она только что занималась.

Оставшись, наконец, одна, она в изнеможении рухнула на кровать и, наверное, с час лежала как кукла, без мыслей и движений, в блаженном полузабытьи восстанавливая истраченные силы.

Принципия знала о предстоящем ужине и загодя стала готовить себя к нему. Надо было привести в порядок не только глаза и прическу, но и сердце, и мысли.

— Я люблю его. — Шептала она, сидя перед зеркалом.

— Я люблю его… — откликалось ее отражение в темной глубине напротив.

— И он любит меня, — шептали ее губы, — а значит…

— А значит, нет в том греха, — говорили ей глаза, смотрящие на нее.

— Мне было хорошо, — признавалась она той, что смотрела на нее с той стороны.

— Но это было только потому, что это был он, — утешала ее та, — только с ним…

— И ни с кем другим, — кивала Принципия. — Никогда…

— Никогда!

***

Она была готова. Сейчас они встретятся с ним. В большом освещенном зале, за одним столом. Еще не рядом, это будет завтра, а пока по разные стороны, окруженные родственниками. Они будут смотреть друг на друга и улыбаться. Это ничего, это можно, ведь они — жених и невеста. Все, наконец, утряслось. Все разрешилось, и теперь все будет хорошо. Всегда будет хорошо. Как им было хорошо сегодня.

Сейчас ее позовут, сейчас…

Она взглянула на часы.

— Пора. — Сказали ей стрелки.

— Пора. — Сказало ей ее отражение и кивнуло головой на прощанье.

Принципия прошлась по комнате. Что же не идут? Точность — вежливость королей, а ее отец был вежлив. Что же не идут?

Она села. Снова встала. Нетерпение охватило ее. Что же там?.. Скорее бы уж! Как они выдержат это испытание? Не выдадут ли друг друга? Ведь теперь у них, кроме любви, есть еще и общая тайна.

— Нет-нет, нет, — подумала Принципия, — ни за что не пойду! Неприлично. Надо подождать. Пусть позовут. Что, в самом деле?..

И она снова решительно села.

— А что, если что-то случилось, а я не знаю?

— Я на минутку, — сказала она себе, — я только гляну…

В малой столовой, куда она спустилась, встретив по дороге несколько спешащих куда-то лакеев с заполошными и растерянными лицами, было пусто. Стоял накрытый стол, вдоль него нервно прохаживался метрдотель в белых печатках. На хорах настраивал инструменты маленький оркестр.

Тоскливо и протяжно прозвенела струна и Принципия захлопнула дверь. Во всем этом было что-то не то. И ей стало не по себе.

Поднимаясь по лестнице, она встретила Сердецию. Сестра, похоже, спешила куда-то и, кажется, была чем-то взволнована.

— Постой, — тронула ее за рукав Принципия, — подожди, что случилось? Ты не знаешь?

— Ах, это ты, цыпленочек? — Сердеция потрепала ее по щеке. — Ужин ненадолго отложили. Ничего страшного. Иди к себе.

— А что случилось?

— Ах, да что могло случиться? Ну, я не знаю, может, что-то подгорело на кухне. Ну, пустяки какие-то. Ты не волнуйся. Иди к себе, отдыхай, нас позовут.

Сердеция выпалила это все одним духом и снова потрепала Принципию по щеке — ласковый такой жест, успокоительный. Только какой-то нервный немного. Суетливый. И рука холодная…

— Иди, иди!.. — Повторила Сердеция, словно прогоняла. Похоже, она действительно торопилась.

— Куда все спешат? — Подумала Принципия, поднимаясь по лестнице. — А мне вот, кажется, спешить совершенно некуда.

И опять она осталась в своей комнате, наедине с собой и своими мыслями.

— Прощай, моя миленькая комнатка, — тихо сказала она, — завтра я уже буду на корабле. Сегодня последнюю ночь мы проведем вместе.

— Прощай, — сказала она, присаживаясь на кровать и гладя подушку, — прощай, моя мягкая! Какие сны ты мне подаришь на прощанье?

Она прилегла, стараясь не помять платье. Как хорошо, что сегодня еще можно одеться попроще. Без этих топорщащихся крахмальных нижних юбок. Сегодня она еще девочка и ей позволителен этот скромный наряд. И, кстати, эти нижние юбки уже выходят из моды.

Что же, все-таки, случилось? Почему отложили начало ужина? Почему все бродят, как неприкаянные?

Тревога сменилась каким-то сонным оцепенением, тишина царила вокруг, ветерок врывался в окно, шевеля занавески и помешивая воздух в комнате, как чай ложечкой в стакане…

Ветерок принес с собой где-то недавно слышанный звук. Тревожный и тоскливый — звук лопнувшей струны. Этот звук вошел в нее, и вибрация заполнила ее, как легкий газ заполняет оболочку воздушного шара. Он заполнил ее и она легко, будто став невесомой, поднялась на ноги.

Ветерок дунул ей в спину и распахнул дверь, и вынес ее из комнаты в пустой, полутемный коридор, где знобящим сквозняком гуляла тревога.