Вредина, маг и обряд, пошедший не так! (СИ) - Страница 54

— Ох, зайки! — вскинула брови она, видя мое заплаканное лицо и угрюмую рожу Бора, — Чем вам помочь?

— Скажите, пожалуйста, как называется это место? — выдавила я.

— М-м-м. Конкретно у этих холмов нет определенного названия, но столица Коххо-Пьоджере находится в двадцати километрах на север.

— Коххо-Пьоджере? — задумчиво повторил Бор, а у меня в голове вдруг будто зажглась какая-то лампочка…

Где-то я это слышала. В какой-то книге.

— Это странный вопрос, но… А как называется страна? — спросила я.

Симпатичная селянка хмыкнула, но ответила:

— Тилирия. Материк, если что, Лайонасса.

И тогда я расхохоталась.

Я рыдала и хохотала, рыдала и хохотала.

— Я ненавижу тебя, Эдинброг! — наконец заорала я куда-то вверх в голубое небо. — Ненавижу за то, что ты не здесь!

— Она немного страненнькая, — пояснил Борис женщине.

— У нас таких много, — спокойно кивнула та. — Есть хотите?

Прошло три месяца.

Мы остались жить на ферме «Полевая Патока», где молодая госпожа Илая Чентри — так звали нашу первую знакомую в этом мире — выращивала злаки всех сортов, разводила лошадей, быков и индюшек, вышивала и в свое удовольствие тратила наследство почившего мужа, бывшего некогда крупным тернасским дельцом (не вполне легальным), а потом получившего шальной маг-заряд в лоб где-то в злачных кварталах Минакора.

Борис помогал Илае поднимать хозяйство: сначала чисто в финансовом плане, а потом в самых разных сферах. Ему нравилось, и у него получалось. В какой-то момент Борис Отченаш переехал из гостевой спальни в хозяйскую, и на этом его успешная ассимиляция могла считаться законченной.

Я же неожиданно открыла в себе страсть к живописи.

Ранними утрами, еще до рассвета, я выходила в пшеничное поле и рисовала. То небо, то злаки, то кромку Жемчужного моря, до которого часто отправлялась в дневные прогулки на рыженьком коне. Иногда я рисовала животных, самого Бориса и Илаю.

Мои холсты стояли на сеновале на шикарных мольбертах — эдакая хипстеркая галерея — и ее посещение было обязательном пунктом культурной программы для всех гостей фермы.

Чаще всего я писала, конечно, Артура. По памяти. Эта серия получила название «Чужак в стране чужой» (привет фантасту Роберту Хайнлайну) и пользовалась большой популярностью у зрителей — не только индюшек, но и соседей и друзей хозяйки, которые заглядывали к нам на огонек.

Говорили, мне удавалось как-то особенно изображать глаза колдуна. Получалось интереснее, чем у других людей.

Думаю, причина этому была простая.

Я рисовала глаза Артура со всем тщанием по той простой причине, что пыталась в них, нарисованных, найти ответ: зачем? Зачем ты все-таки это сделал? Если верил в себя, почему не дал мне помочь с порталами, чтобы затем уйти вместе? Если не верил… Здесь я обычно переставала спрашивать и начинала плакать.

Однажды утром — солнце еще не выползло из-за холмов — я босыми ногами прошлепала на нашу огромную кухню с массивной деревянной мебелью и окном с милыми ситцевыми занавесками, вытащила из холодильника (на магической тяге) крынку с местным аналогом кефира и собиралась выпить его на крыше курятника — странное место, но мне нравилось.

Однако, когда я открыла дверь, мне под ноги бросилось что-то серое и пушистое.

— Ауч! — ахнула я. Я еще не выучила все виды местных животных, и в первый момент мне показалась, что на меня кинулось эдакое ожившее перекати-поле.

Но перекати-поле сказало:

— Мяуууу!!!!

И я выронила крынку.

Потому что я слышала эти самоуверенные «мявы» очень много раз. Аж в двух мирах — узнаваемы до неприличия.

— Васька!! — взвизгнула я, падая на колени, хватая кота и вертя его туда-сюда, чтобы убедиться.

— МРРР! — возмутился Васька, которого я интересовала куда меньше аппетитной лужицы кефира.

А до меня вдруг дошло, что сам по себе мой котик точно не умеет ходить меж мирами. Хоть что-то — а лучше кто-то (тут сердце замерло, испугавшись ложной надежды) — должно было ему помочь.

Я отпустила кота и выбежала на крыльцо, завертела головой, щурясь и ежась на прохладном рассветном ветру. Ферма была безмолвна и спокойна, пугало на пшеничном поле улыбалось, как призрак, а розоватое, пока еще темное море на западе чинно белело пеной.

— Артур?.. — шепотом спросила я.

Но так меня бы не услышал даже Васька.

— Артур? — погромче, но все равно недостаточно убедительно.

И тут глухо дернувшееся сердце буквально заставило меня резко повернуться направо, туда, где над бесконечными тернасскими холмами алел рассвет.

И в его красном зареве четко виднелся мужской силуэт — пижонски приодетый юноша со встрепанными волосами, которые этот юноша то и дело машинально приглаживал.

— Артур! — тут уж взвизгнула я и побежала навстречу — босиком по холодной росистой траве, вместе с ветром и отступающим в ночь туманом.

Он засомневался на мгновение, но потом тоже побежал мне навстречу, все быстрее и быстрее. Мы не то чтобы встретились — мы буквально столкнулись на холме, заросшем клевером и ромашками. Я с лету врезалась Эдинброгу в грудь, и он подхватил меня и закружил, как в старых добрых фильмах, что так глупо смотрится на экране, и так сладко оказывается в жизни…

— Как ты мог? — бормотала я, боясь расцепить объятия — вдруг исчезнет. — Как ты мог нас бросить?!

Он зарылся лицом в мои волосы и расцеловал меня, прежде чем ответить.

— Я же сказал, — его медовые глаза смеялись. — Есть вещи, которые надо делать только в одиночку… Так получается лучше.

— Тогда будь добр огласить весь список, чтоб я была готова, знаешь ли! — захлебнулась возмущением я. — А то завтра утром проснусь, а ты опять свалил — дескать, завтракать тоже надо только в одиночку…

Он рассмеялся. Господи, я и забыла, какой у него шикарный, восхитительный смех.

— Не, — Артур сощурился. — Думаю, спасением мира тот список, в принципе, ограничивается. Ну еще созидание тоже штука индивидуальная. Впрочем, не все виды созидания, хм… Кое-какой нужно будет попробовать вместе.

— Эдинброг!

— Вилка!

— Ты хоть их спас, минуточку?

— Конечно, спас! А потом исчез, сразу начал искать тебя. Мэгги говорит, они там жутко тоскуют (я все-таки нашел способ посылать записки между мирами) — последнего творца продолбали… Но зато к ним больше не лезут Твари. Я конкретно так сшил эту ткань, по-мужски. Не проткнешь даже космическим шилом.

— А Аманда? А Ойгонхарт?

— Не знаю про Аманду. Ее никто не видел. Думаю, будет теперь ниже травы и тише воды. Ойгонхарт угомонился, потому что стрелы Каприза оказались с транквилизатором. Дракон тогда помог с Тварями, а теперь восстанавливает разрушенный Форван. В принципе, некоторым корпусам давно был нужен ремонт, так что все даже к лучшему…

Артур огляделся и улыбнулся:

— И, кажется, фортуна выбрала вам тогда недурной мир, верно?..

— Мир шикарный, это факт.

— Что ж, тогда можем пожить тут какое-то время. Или двинуться дальше, — он подмигнул.

— Куда? — поразилась я.

— А куда хочешь. Как там меня называли? «Ключ ко вселенной»? Теперь это чуть ближе к истине, чем было раньше. Хотя мне еще учиться и учиться до настоящего мастерства.

— О, я теперь тоже учусь, кстати! — я назидательно подняла указательный палец.

— Чему? Магии? — живо заинтересовался он.

— Почти. Одному из ее прикладных видов. Хочешь посмотреть на себя со стороны?.. — я осклабилась и деловито потащила его на ферму.

Узрев мои труды: поля, лошадок и несколько десятков своих портретов во всех стилях истории искусства, Артур ошарашенно присвистнул и так и сел все там же, на сеновале.

— Я уже говорил, что люблю тебя?..

— Тысячу раз. Но можешь сказать и в тысячу первый, я не против. Я тем же самым страдаю, знаешь ли, — рассмеялась я, опускаясь рядом.

— Какая у нас с тобой чудесная и взаимно-симбиотическая болезнь, ммм. Я люблю тебя.