Врата жизни - Страница 12

– Ну, конечно! Почему она не может этого сделать? Брак – это союз двух людей. Таков он в глазах закона. В таком случае каждая из сторон вправе проявить инициативу. Если женщина не способна обдумать выбор партнера, как сможет она понять, что поступает правильно, вступая в союз на всю жизнь? А если она в теории способна все обдумать и принять самостоятельное решение, почему лишена свободы проявить инициативу и вынуждена ждать, пока выберут ее?

Пожилая дама только ахнула и в волнении сжала руки, она была просто в ужасе от подобного заявления. Даже осмелиться думать такое – настоящая дерзость, а высказать подобные идеи вслух…

– О, дорогая моя! – простонала мисс Летиция. – Осторожнее! Думай, что ты говоришь! Некоторые могут понять тебя превратно или вовсе не понять! Хорошо, что я знаю – ты рассуждаешь чисто теоретически.

Стивен внимательно посмотрела на тетушку. Та была искренне перепугана и расстроена, а девушка, как обычно, не желала огорчать наставницу. После секундного раздумья она положила ладонь на руку дамы и умиротворяюще произнесла:

– Ну конечно, милая тетушка, это все теория. Но уж если рассуждать теоретически, я готова постоять за свою логику. – Внезапно ее поразила новая мысль, так что Стивен торопливо добавила: – А вы… сколько предложений получали вы, тетушка?

Пожилая дама улыбнулась. Такой разговор выглядел гораздо более уместным и по-человечески понятным. Кроме того, он навевал довольно приятные воспоминания.

– Несколько, дорогая моя. Но все это было так давно, я уже забыла.

– Ой, ну конечно же, вы все помните, тетушка! Ни одна женщина такое не забудет, даже если многое другое сотрется из памяти! Расскажите!

Тетушка слегка порозовела от смущения и удовольствия и ответила:

– Нет нужды вдаваться в подробности, дорогая. Скажем так: пальцев на одной руке тебе не хватит, чтобы пересчитать мои предложения!

– А почему вы отказали? – тон был вкрадчивый и ласковый, как раз самый подходящий для разговора юной девушки с женщиной намного старше ее.

– Просто я не любила их.

– Но разве не было в вашей жизни человека, которого вы любили, тетушка?

– Ах, дорогая! Это совсем другое дело. Вот где настоящая трагедия в жизни женщины, – поток воспоминаний нахлынул на нее, и мисс Летиции отказала обычная сдержанность, голос ее задрожал, когда она сказала: – Любить, причем безнадежно! Ждать, ждать и снова ждать, в то время как сердце горит в огне! Надеяться, несмотря ни на что, пока время пролетает и оставляет тебя наедине с безнадежностью. Знать, что одно только слово может открыть перед тобой небеса, но оставаться немой. Опускать глаза, чтобы их сияние не выдало тебя, следить за тоном своего голоса. И видеть, как все твои мечты и надежды рассыпаются в прах, а счастье уходит… к другой!

Стивен порывисто обняла и поцеловала ее, а потом воскликнула:

– Я понимаю! Но разве справедливо, что происходят такие драмы, тетушка? Может быть, не стоило опускать глаза? Не надо было следить за интонацией? Почему надо оставаться немой, когда единственное слово может изменить твою судьбу? Что-то неправильно в обществе, тетушка, если оно вынуждает вести себя настолько абсурдно! И ведь такое может случаться часто!

С юношеской горячностью Стивен вскочила с места во время этого монолога, глаза ее пылали праведным гневом. Едва переводя дыхание, она продолжила:

– Когда-нибудь женщины обретут свою силу, научатся преодолевать слабости и найдут собственное место в жизни! С колыбели их учат правилам, которые сковывают и лишают инициативы и свободы. Но они непременно поймут, в чем кроется их сила. Они станут самими собой. В университете я много узнала о роли женщин в мире, и это буквально разбивает мне сердце. Но уже здесь, в повседневной жизни, я обрела другой, и даже полезный, урок.

Мисс Летиция Роули воспользовалась краткой паузой и настороженно спросила:

– И какой именно урок ты получила, милая моя Стивен?

Девушка обернулась к ней разгоряченным лицом, сверкнула глазами и ответила:

– Дурные женщины лучше знают мужчин, умеют оказывать влияние на них. Такая женщина умеет сделать так, чтобы мужчина приходил и уходил по ее желанию. Они буквально крутят мужчин вокруг своего пальца. И они никогда не сомневаются, стоит ли высказывать свои желания, просить то, что им нужно. В их жизни меньше трагедий. Они научились справляться с испытаниями и трудностями, не теряя власти над собственной жизнью. Почему же хорошие женщины сами от этой власти отказываются? Почему настолько скованы условностями и страхом? Почему так цепляются за фетиши общественных приличий, жертвуя ради них вкусом и ароматом жизни, упуская прекрасные возможности? Почему сердца их разбиваются в тщетных муках любви? Придет время, когда женщины станут непринужденно говорить с мужчинами, держаться на равных. Если женщина станет равным партнером, другом мужчины, близким человеком, а не просто украшением, разве утратит она возможность быть матерью? Напротив, она гораздо больше даст своим детям. Не бойтесь, тетушка, я ведь вижу – вы смотрите на меня сейчас с ужасом! Я сказала слишком много, но, в конце концов, все это лишь теория. Утешьтесь, милая тетушка, тем, что я свободна, и сердце мое цело и невредимо. За меня не надо опасаться. Да, я молода, возможно, даже слишком молода, чтобы размышлять о подобных предметах. Но я не могу не думать о них.

Внезапно она остановилась, подхватила пожилую даму под руку, расцеловала в щеки и крепко обняла. А потом так же резко разжала объятия и убежала, не добавив больше ни слова.

Когда Гарольд закончил университет, сквайр Норманн и Стивен приехали к нему в Кембридж на торжественную церемонию. Девушка наслаждалась поездкой: все складывалось просто превосходно. По возвращении в Норманстенд сквайр пригласил Гарольда к себе в кабинет, чтобы поговорить с ним о том, что представлялось ему, как старшему другу, весьма важным. А именно – о чрезмерной скромности молодого человека.

– Гарольд, я думаю, пришло время тебе стать хозяином своей судьбы. Я очень доволен твоими успехами в колледже. Полагаю, твой покойный отец сегодня мог бы тобой гордиться.

Сквайр помедлил, подбирая слова, и Гарольд отозвался:

– Я очень старался, сэр, поступать так, чтобы отец мог бы меня одобрить, если бы увидел. И ваше мнение всегда было для меня очень важным.

– Я знаю, мальчик мой, – улыбнулся сквайр. – Я хорошо знаю это. Надо признаться, меня всегда радуют не только твои успехи, но и то, как ты находишь объяснения для них. Ты отлично показал себя в учебе, заслужил репутацию отличного спортсмена – и это тоже порадовало бы твоего отца. Полагаю, ты теперь будешь искать профессию по душе. Я готов поддержать тебя в любых начинаниях, но, честно говоря, был бы счастлив, если бы ты остался здесь. Мой дом – твой дом, и так будет всегда, до конца моих дней. Но я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным или зависимым. Оставайся здесь, если того хочешь, но только если есть желание. На этот случай я приготовил для тебя поместье в Кемпе, его подарил мне мой отец, когда я достиг твоего нынешнего возраста. Оно невелико, но позволит тебе почувствовать себя самостоятельным человеком, и доход оно приносит неплохой. Я хотел бы благословить тебя, мальчик мой. Прими его, как дар от меня и от твоего отца!

Гарольд был глубоко тронут не только самой щедростью, но и тем, как ему преподносили подарок. У него выступили слезы, юноша от души пожал руку сквайра, а когда заговорил, голос его предательски дрогнул:

– Надеюсь, ваша доброта ко мне, сэр, заслужена искренней любовью и дружбой моего отца, который необычайно высоко ценил вас. Мне трудно подобрать слова, чтобы выразить все чувства, которые я испытываю, но я постараюсь со временем доказать вам свою преданность поступками.

Итак, Гарольд остался в Норманстенде. Дом в Кемпе представлял собой очаровательный коттедж, при котором было двое постоянных слуг. Юноша то и дело задерживался в новом жилье на несколько дней, все больше привыкая к нему и осваиваясь в роли хозяина. За пару месяцев все привыкли к положению вещей, и жизнь в Норманстенде сильно напоминала ту, что была там до отъезда Гарольда в колледж. Только теперь он был не мальчиком, а мужчиной. В остальном все было по-прежнему. Впрочем, и Стивен становилась молодой женщиной, хотя окружающие и продолжали обращаться с ней, как с ребенком. Ее взросление как будто не имело значения для мужчин, проживавших с ней под одной крышей. А миссис Джерролд, которая могла бы заметить серьезные перемены в своей воспитаннице, умерла незадолго до возвращения Гарольда из университета.