Врата империи. Сага вольных городов - Страница 80

В 30-х годах в маленьких городках во время свидания молодые люди обычно ездили на машине, разговаривали, вместе перекусывали в каком-нибудь кафе; если отношения были достаточно близкими, они могли держаться за руки, невзначай дотрагиваться друг до друга, иногда целоваться. Много лет спустя Новэлин с улыбкой признавалась: •Это он умел делать очень хорошо•.

Это было задолго до того, как началась так называемая •сексуальная революция•, к тому же воззрения Роберта насчет благопристойности могли считаться консервативными даже для наиболее пуританских сект в Техасе. Поэтому Новэлин всегда чувствовала себя рядом с Бобом в безопасности, он никогда не пытался заходить слишком далеко, несмотря на ее страстную горячую натуру и несколько вольные замечания. Их отношения по местным меркам оставались безупречными, хотя Новэлин — как и любой влюбленной женщине — часто приходили в голову смелые фантазии о страстной любви.

В то время как крепла дружба Боба и Новэлин, становились все более ясными различия в их характерах. Открыв для себя, что каждый из них не совсем соответствовал тем образам, которые появились благодаря ореолу волшебства, окружавшему их первое свидание, оба они решительно взялись •переделывать• друг друга. –Как можно ближе к пожеланиям сердца», как говорил Омар Хайам, поэт, любимый ими обоими.

Новэлин была привлекательной девушкой с мягкими темными волосами и большими черными глазами, которые в гневе были способны метать молнии. Она обожала красивую одежду и одевалась чрезвычайно элегантно. Тонкая как тростинка, она тем не менее сохраняла женственную округлость форм, однако в ее порывистых быстрых движениях и неукротимой решительности не было и намека на мягкость или пассивность. Новэлин живо интересовалась происходящим вокруг и иногда выражалась крепкими словечками, которым научилась у отчима. Такая манера разговора шокировала Боба Говарда, который был одержим старомодными идеями насчет того, как должны говорить женщины, а сам редко употреблял выражения, более хлесткие, чем •черт• или •сукин сын•. Раблезианский юмор, говорил Роберт, вызывает у него тошноту.

Как и Роберт, Новэлин приобрела в Кросс Плэйнс репутацию эксцентричной особы — потому что встречалась с Робертом Говардом и потому что была требовательным, взыскательным преподавателем, всерьез желавшим привить детям любовь к Шекспиру. Каждый год в университете Техаса проходил конкурс на лучшую ораторскую речь. Новэлин так безжалостно заставляла членов своей команды репетировать целые акты из пьес Шекспира, что ученики из Кросс Плэйнс неизменно занимали на этом конкурсе первое место.

Но жители города не боялись Новэлин и относились к ней неплохо, чего нельзя было сказать о Роберте. Так как она прославила городок, люди были склонны забывать о некоторых ее странностях, например, о фантастической работоспособности и литературных амбициях. Им было трудно представить, что человек в здравом уме может захотеть сделаться писателем, но они более терпимо относились к причудам Новэлин, поскольку она была женщиной.

Между Робертом и Новэлин неизбежно начали возникать разговоры о свадьбе, но это было больше абстрактной идеей, чем реальными жизненными планами. Идея помолвки возникала у них не раз, но они никогда не говорили об этом достаточно серьезно. Когда девушка, казалось, была согласна, Говард становился нерешительным… а в следующем месяце они менялись ролями.

Отношение Боба к женщинам — тема, к которой мы постоянно возвращаемся,— усиливало его нерешительность. Говард мог яростно защищать женские права; он писал рассказы о женщинах-воинах, которые одним ударом меча могли разрубить человека так же легко, как кусок масла,— такими были Рыжая Соня из рассказа •Тень стервятника•, Валерия из •Гвоздей с красными шляпками• или Агнес де Шатильон из рассказа •Воительница•,— но от женщин, с которыми он сталкивался в повседневной жизни, ожидал безоговорочной зависимости и подчинения. В действительности большинство женщин в его рассказах были мягкими, робкими, пассивными, глупыми созданиями — как Натала из рассказа •Скользящая тень• или Мюриэла из •Сокровищ Гвалура• похоже, они и были идеалом женственности для их создателя.

Нетрудно догадаться, откуда взялся этот идеал. Всю его жизнь любящая мать была добровольной рабыней своего сына. Когда он без устали писал рассказы, мать приносила Бобу на подносе еду и безмолвно ставила перед пишущей машинкой, дабы ее мальчика не мучил голод, когда на него снисходило божественное вдохновение. Новэлин же считала, что это бесконечное прислуживание портило Роберта и не собиралась делать то же самое. Она не находила никакой радости в хлопотах по дому и не могла представить, что всю жизнь ей придется заниматься готовкой, уборкой и стиркой для кого бы то ни было. Во время одного из их споров Новэлин взорвалась: •Если бы я вышла за тебя замуж, это означало бы готовить еду три раза в день и гладить твои рубашки!•

Боб, чтобы пресечь спор, прорычал: •Полегче, девочка, если бы я был Конаном, я бы швырнул тебя на землю, схватил за волосы и хорошенько извалял в пыли!•

Несмотря на эти полушутливые угрозы, Роберт Говард относился к женщинам исключительно предупредительно: приподнимал шляпу при встрече, открывал перед ними двери, помогал сесть в автомобиль и вставал, когда они входили в комнату. Его злило, когда женщина выполняла мужские обязанности или пренебрегала его помощью.

В то время как Роберт требовал от окружавших его женщин беспрекословного подчинения, он сам, в связи с прогрессирующей болезнью матери, все больше и больше становился рабом ее капризов и прихотей. То, как Эстер Говард использовала свое недомогание, чтобы манипулировать сыном, и в то же время не уставала утверждать, что ее болезнь — сущий пустяк, сбивало Новэлин с толку и заставляло думать, что жена доктора вовсе не так уж серьезно больна. Когда Новэлин встречалась с ней, миссис Говард выглядела совершенно здоровой. Из-за яркого румянца и общего возбужденного состояния, которые на самом деле были вызваны туберкулезом, Эстер казалась для стороннего наблюдателя абсолютно здоровым человеком. Это обманчивое впечатление еще более усиливалось ее манерой одеваться. Когда бы она ни отправлялась в город по самым обычным делам, миссис Говард одевалась со вкусом; в те времена шляпу и перчатки носили лишь леди, поэтому она обязательно надевала и то, и другое.

Роберт всюду сопровождал свою мать — на рынок, в лавку, к знакомым. Для Новэлин это означало скорее желание Эстер полностью завладеть временем и вниманием сына, нежели свидетельствовало о хрупкости и беспомощности. Девушка догадывалась, что Эстер Говард давно вбила клин между собой и мужем, и чувствовала, что она использовала такие же приемы, чтобы не допустить близости между ней и Робертом. Когда они случайно встречались в маленьких магазинчиках в Кросс Плэйнс, Эстер холодно оглядывала молодую женщину и разговаривала нехотя, •рассматривала меня так, будто я была какой-то ядовитой змеей•. Не удивительно, что после таких встреч Новэлин чувствовала себя крайне неуютно.

Если у Боба и Новэлин возникла любовь с первого взгляда, то между Эстер Говард и девушкой с первого взгляда вспыхнула явная неприязнь друг к другу. Зная о враждебности между двумя женщинами, которые были ему наиболее близки, Роберт никогда не говорил с Новэлин о матери, даже тогда, когда состояние миссис Говард внушало опасения. Когда Новэлин начинала критиковать ее или ругала Боба за то, что он стал ее добровольным рабом, он умолкал, уходил в себя и выглядел чрезвычайно обиженным. Если он и говорил об этом, то лишь косвенно, настаивая на том, что за родителей нужно нести большую ответственность, чем ту, которую соглашалась взять на себя Новэлин.

Однажды, когда Боб предупредил Новэлин, что она рискует своим добрым именем, встречаясь с •местным психом•, она стала убеждать его приспособиться к местным нравам — одеваться менее вызывающе и хоть немного отрастить подстриженные коротким ежиком волосы. Свою первую •приличную фетровую шляпу• Говард купил именно по ее настоянию, хотя в письме утверждал, будто это заставила его сделать мать. Он жаловался Лавкрафту: