Врать или не врать? – II (СИ) - Страница 6
— Честно говоря, Лена, я вообще считаю, что журналисты не должны знать правду о том, что происходит во власти. Не говоря уж обо всех простых людях. У каждой газеты должна быть какая-то своя версия, отдалённо похожая на правду, и этих разных версий должно быть очень много… Но всей правды не должен знать никто!
…Так что нетрудно было догадаться, что блюдо, которым попотчевал любопытствующую общественность любимый ельцинский зять и мемуарист Юмашев, — было тоже всего лишь очередной из его многочисленных «версий» (с. 100)».
«Меня больше занимал другой вопрос. Откуда Валя [Юмашев] в 8 часов утра уже знал о том, что написано в моей статье? Разгадка нашлась быстро… И разгадка персоны «лазутчика» меня отнюдь не радовала. Потому что человеком этим оказалась наша бывшая коллега, незадолго до этого сменившая профессию журналиста на должность кремлёвской чиновницы — Наталья Тимакова (сегодня занимающая пост главы пресс- службы президента)….
— Не переживай, Ленка! — постаралась меня успокоить Ника Куцылло, как только новая кремлёвская чиновница удалилась. — Тимакова просто ревнует к нашим журналистским успехам. Она-то ведь теперь дорвалась до Кремля, информации у неё много, а писать она про это больше не может — представляешь, как ей обидно?» (С. 226).
«Самым гнусным пунктом программы были звонки из Кремля…с «добрыми советами»:
— Лен, я тебя по-хорошему предупреждаю: если ты не изменишь тон своих публикаций, то мы ведь всё равно…найдём в «Коммерсанте» людей, которые будут с нами сотрудничать и писать так, как нам надо. Ты думаешь, у вас там мало журналистов, которые почтут за счастье, если им позволят ездить с президентом?! — с какой-то пугающей откровенностью заявила мне Наталья Тимакова. — Так что советую тебе подумать. Потому что иначе мы тебя скоро вообще отрежем от всех каналов информации» (С. 281).
Вот так просто пишется кремлёвская история. Одно дело, когда требуются новые гипотезы для раскрытия запутанных следов далёкого прошлого, а с другой стороны, когда эти следы специально заметаются, чему и служат многочисленные версии. Хотя Е. Трегубова утверждает, что кремлёвские сидельцы не умеют и не любят читать книги, вероятно, сочинение К. Валишевского о Екатерине II господин Юмашев когда-то удосужился прочитать и запомнить, что ему надо: уж больно похожи лисьи следы.
Но самое трагическое в жизни кремлёвского летописца (и потомков) — он может знать всё, но доверять бумаге должен только то, что будет приятно шефу. Так и Н. Карамзин когда-то «вычитывал» первые главы своей знаменитой «Истории» тогдашнему царю-батюшке. Вроде, понравилось. Ещё бы. Не каждому так хорошо может удаться опыт превращения страдальца за Империю и жертвы Ивана Грозного в тирана и убийцу, а цареубийц — в законных преемников престола. Потому сочинение и свет увидело. Получается, что официальная история — это послушный инструмент для возвеличивания бездарных (и даже преступных) полководцев, вождей и способ унижения целых народов, добывших им власть. Может ли изучение такой истории быть полезным для общества? Может, если оно хочет, чтобы заговорщики и преступники по-прежнему правили миром, а потенциальные творцы производительного труда, семейного счастья и радости влачили жалкое существование или искали себе место на кладбище.
Интересно, что «История» Карамзина из всех самых известных дореволюционных жизнеописаний выдающихся личностей первой обрушилась в начале перестройки на головы советских читателей. Значит, автор больше всего импонировал тогдашним заговорщикам у власти.
Говорят, что собаки психологически очень похожи на своих хозяев. Что ж удивляться, когда летописцы начинают походить внешне на своих работодателей и даже предчувствовать его волю. Вот ещё пара замечаний из той же поучительной книги Е. Трегубовой:
«Лужков теперь позировал на фоне бывшего президентского пресс-секретаря Сергея Ястржембского, который, как только оказался в мэрской компании, к мистическому ужасу всех кремлёвских журналистов, начал постепенно внешне мимикрировать под Лужкова — стал как будто чуть меньше ростом, приобрёл характерную мэрскую мимику, нос картошкой, и даже хихикать стал по-лужковски» (С. 178).
«Но самое ужасное: лицо Громова начало просто на глазах мимикрировать под его нового хозяина — Путина. Мутация зашла так далеко, что вскоре в Москве даже разразился скандал вокруг репортажа НТВ о «двойнике Путина»…
С нами, журналистами, Громов тоже стал вести себя как охранник, а не пресс-секретарь: он, в основном, занимался тем, что отгонял нас от политиков и запрещал нам задавать вопросы» (С. 248).
Мне нравится у Елены вполне оптимистическое заключение: «Вот ведь прошлый век недавно кончился — и как на ладони видно, что надуть историю нельзя — можно надуть только современников. И уже всего через одно поколение про каждого Великого Диктатора все знают, что он всего лишь навсего диктатор, про каждого Великого Убийцу, — что он всего лишь навсего убийца, и про каждое Великое Ничтожество, — что он всего лишь навсего ничтожество».
Вот такая получается история с кремлёвским летописанием. Но ведь и сегодня мы ещё не пережили последствий крушения советской империи. Переживём ли? Когда-то один просвещённый европеец говорил, что Франция исчезнет с карты Европы, если одновременно будут уничтожены 500 аристократов. Не слишком ли много аристократов духа потеряла Россия только за последние 100 лет «демократических неурядиц»? Е. Трегубова, бесспорно, тот самый аристократ духа, смело написала о страданиях русских на окраинах бывшего СССР:
«Меня потрясло в Ашхабаде другое: Подсолнух. То есть огромная, метров двадцать высотой, статуя Сапармурата Ниязова из чистого золота …на башне в центре главной площади страны. Когда я вышла за оцепление…, передо мной чуть ли не на колени бросилась какая-то несчастная русская девушка:
— Я вас умоляю, помогите мне уехать из этой страны! Нас здесь убивают как кур, как только кто-то высовывает голову. Работы нет, живём в нищете, а уехать из страны мы не можем. Вы разве не знаете — они нам даже не дают загранпаспортов! Мы здесь как крепостные! И моих родных из Москвы сюда не впускают, визу не дают. Скажите Путину!» (С. 289)
А ведь точно так же, или ещё страшнее было ордынцам в Западной и Центральной Европе в течение целых 100 лет после смерти Ивана Грозного — пока почти всех не уничтожили. Убивались и сжигались на кострах не только люди, но и опасные книги, которые не вписывались в скалигеровскую версию истории. Пришла жесточайшая цензура печати, сначала у них, а затем за дело взялись Романовы. Всей правды не должны были знать ни европейцы, ни ордынцы: для них разрабатывались «версии»…
Отправимся за новой порцией информации к ФН (16).
«С. 156. В XII веке происходят важные события, описанные в Евангелиях: пришествие Иисуса Христа, его жизнь и распятие. Император Андроник-Христос (он же великий русский князь Андрей Боголюбский, он же апостол Андрей Первозванный) распят в Царь-Граде = Иеросе на Босфоре, т. е. в Иерусалиме = «античной» Трое в 1185 году, на окраине Константинополя.
Нулевым годом эры «от Рождества Христова» первоначально был, следовательно, 1152 год н. э.
Вплоть до эпохи XVII века, при записи дат, римская цифра, то есть «десять», в латинском обозначении века (например, XI век), была просто начальной буквой X имени Христос. Поэтому первоначальное сокращение «XI век» — означало «Христа Первый век». То есть: Первый Век от Воплощения Христа.
По-видимому, наиболее древним царством, смутные сведения о котором дошли до нас, является Древний Первый Рим или Ветхий Рим в долине Нила. Государство в долине Нила в скалигеровской версии истории, созданной в XVII веке, назвали Египтом. По-видимому, это неправильно. Так как библейский Египет не имеет к нему отношения. «Египет» ветхозаветного Пятикнижия — это Русь-Орда XIV–XVI веков. НО в дальнейшем библейское название Египет = Гипт = Кипчак перенесли (на бумаге) в Африку и присвоили действительно древнему царству в долине Нила. В результате возникла путаница. Столица древнего африканского царства была расположена недалеко от устья Нила и называется сегодня Александрией….Условно будем называть Александрию — Первым Римом.