Враг государства - Страница 4
– Может, у вас там крыши съехали? – усмехнулся именинник.
Но Сватко не обиделся: что он понимает в его бывшей службе! Они – гражданские. Они вообще только наполовину люди! А крыша… Крыша вполне может съехать – попробуй посиди на такой глубине в полной изоляции – хуже, чем в тюрьме! Подводная лодка и есть, только народу меньше. Переговоришь обо всем, наговоришься досыта, и все – затык. Аж тошнит от приевшихся рож. Но ругаться нельзя – за этим специальные люди следят.
– Крыши на месте были! – продолжал затянувшийся монолог Саша. – А как представишь, сколько по соседству атомных килотонн находится – поверишь, что живая. Даже атеисты, кто у нас работал, – в церковь шли креститься. А ведь тогда нельзя это было. Приходилось тайком ехать в глубинку. Но «семерка»[3] все равно все храмы на крючке держала и у попов вылавливала фамилии. Потом по партийной линии или по комсомольской нагоняй давали, да только что толку. Ребята все равно креститься ехали и детей с собой в церковь везли. Входишь в шахту, и так жутко становится, что волосы на голове шевелятся, у кого они еще остались. А у той, последней, мы только питание отключили. «Изделие» может так хоть десять лет простоять – ничего не сделается. Считай, мы с другом – Васькой-прибористом – последними эту «сатану» видели…
Зураб достал ручку и записал услышанное имя прямо на салфетке.
– Но начальство-то знает, что шахта есть и в ней ракета? – возбудился именинник. – Президент, начальник Генштаба или кто там… директор ФСБ? Не может же такое дело потеряться!
– Никто про нее не знает! Шахту ластиком стерли с секретных карт. Документы по моему объекту уничтожили – сам жег во дворе по акту. Наверх доложили о полном демонтаже, иначе Антошина бы вмиг сняли; А так – дыр под землей много – мало ли, что там замуровано, Отдел – разогнали, людей раскидали по управлениям, чтобы до пенсии дотянули. Дослуживали мы уже в ФСК – ФСБ. КГБ СССР тоже вроде как ластиком стерли е карты, вместе с Дзержинским на Лубянке.
– Но у начальства пульт управления имелся? – уточнил Макошкин.
– После объявления ГКЧП внешнее управление отрубили – чтоб политики глупостей не наделали. Объект перевели на автономную работу. Только дежурная смена могла кнопку нажать. Правда, и не кнопка там…
– И в вашей системе никакого порядка нет! – сурово заключил Макошкин, поскребывая вилкой по краю тарелки. Звук – противный.
– Порядок был! – не соглашался Сватко. – Просто как всегда получилось! Хотели сначала проблему решить, а потом уж доделать. Но вышло не так. ГКЧП посадили, как раз до девяносто третьего и держали. Генерала Антошина, который карту тогда подправил, все равно сняли. А чуть позже он в автокатастрофе погиб. Днем, между прочим, на пустой дороге. Странная смерть!
Сватко вдруг замолчал. То ли вспоминал, как было, то ли так в свой рассказ вжился, что снова почувствовал себя в том далеком времени, по которому соскучился. Будто в воду окунулся.
Мужик протер ладонью лицо, будто воду смахнул.
– Начальник отдела от инфаркта умер и все с собой унес. А в девяносто третьем Белый дом и «Останкино» полыхнули – там уж точно про ракету никто не вспомнил. Да и некому, и не с чего – официально ее нет, Думаю, и сейчас стоит она себе, родимая, как новенькая. Только команды ждет!
Сватко передохнул и вернулся к друзьям, во время сегодняшнее. Освободившись от груза чужой тайны, он даже почувствовал некоторое облегчение. Вроде и голова просветлела, и настроение поправилось.
– Похоже, генерала вашего кто-то того: специально на тот свет спровадил, – предположил Миша Белов. – А может, и полковника до кучи,
Мишка всегда делал резкие, но справедливые выводы.
– Так я не понял, – никак не хотел врубаться Митрохин, – А на хрена в Москве ракеты?
– Чего ж непонятного! Если наши ядерный залп прошляпят или диверсанты армейские шахты повзрывают, то эти ракеты все равно до Америки долетят. Как возмездие, понял!
– А-а, – удовлетворился Митрохин. Представленное объяснение показалось друзьям-охранникам вполне логичным и дополнительных вопросов не вызывало.
Но не у всех.
Зураб незаметно толкнул локтем Аслана.
– Надо узнать, где живет, – сказал он, одними глазами указав на Сватко. Аслан Эльмурзаев понимающе кивнул. Расслабленная дремота чеченца сменилась обостренным вниманием.
– Ну что – допиваем и заканчиваем? – выразил общее мнение Макошкин.
Жалкие остатки водки пустили по кругу и выпили, ничем не закусив. Не потому что алкаши – поймите мужиков правильно. Просто нечем было.
– А по пивку? – по сложившейся традиции добавил Миша Белов.
– Я пас! – решительно отказался Сватко, обнажив остатки воли. – Мне сегодня дома надо быть!
– И мне – хорош! – примкнул к отщепенцу Макошкин.
– Как хотите! – разочарованно попенял Белов. – Вот так всегда! Только разговорились!
Шумно раздвинув стулья, чоповцы поднялись, по очереди отметились в бесплатном туалете и гудящей толпой направились к выходу. Ребята чувствовали себя отлично, и даже накрапывающий дождь не создавал им неудобств или дискомфорта.
На площади распрощались с Макошкиным. Но, вместо того чтобы подойти к станции метро и там, как люди, выпить пива, уж если душе так хочется, чоповцы совершили очевидную глупость и отправились совсем в другом направлении. Их объяснимое и понятное каждому российскому мужику поведение было на руку.
Но только не им.
Впрочем, свою главную, роковую ошибку Сватко уже совершил – там, в кафе, и теперь любые варианты поведения веселой компании вели к одному и тому же знаменателю. Разница состояла лишь во времени и длине пути до конечной точки.
Зураб вышел из кафе следом за чоповцами. Стараясь не попасться им на глаза, он остановился, приподнял воротник, будто прячась от холода, и закурил. Водяная пыль противно припорашивала голову и холодила лицо.
Минутой позже из-за стеклянной двери с кривыми ручками появились Аслан с Ниязом. Медленно и неторопливо они двинулись за чоповцами, то останавливаясь и отставая, то убыстряя шаг и приближаясь к объекту наблюдения на минимальное расстояние. Они знали, что делали, потому что этому их учили на «втором курсе» диверсионной школы. Чоповцы не могли заметить слежку или вычислить в толпе наблюдателей, потому что не имели ни подобных навыков, ни позывов к их практическому применению. Их головы были заняты совершенно не этим…
Торговая палатка с напитками располагалась в глубине квартала. Вокруг темно, грязно и немноголюдно. Два студента-вечерника взяли по бутылке пива и, без умолку обсуждая какую-то девчонку, отправились к проспекту. За ними в очереди стоял мужик рабоче-крестьянской наружности – он брал красненькое. Разумеется – портвейн. Для разминки. Сунув в окошко мятые десятки и насыпав горсть мелочи, он сдавленно буркнул:
– Вон ту – поядовитей!
Голос походил на хрип умирающего от жажды путника.
Чоповцы подвалили к палатке шумно и встали за «путником». Недовольная мелочью хозяйка терпеливо пересчитала деньги работяги и подала бутылку. Тот отошел, прижимая посуду к телу, словно великую драгоценность. Хотя чего смеяться-то – для него она таковой и являлась.
Миша Белов с зажатым в руке стольником вежливо поздоровался с хозяйкой и собирался просунуть деньги в окно, как буквально из-под земли перед ним выросли два кавказца. Тот, что поменьше, грубо оттолкнул именинника от вожделенного пива и гортанно прогнусавил:
– Падажди! Сначала ми возьмем!
Ясное дело, что оголтелой наглости чоповцы стерпеть не могли. Тем более что алкогольные газы, валившие, кажется, уже и из ушей, стали для ребят сильной движущей силой – как пар для паровоза. Где-то в головах у них загудело свистком, а пар сорвал клапана и попер по трубам.
– Не «МИ»; а «МЫ»! Понятно вам, как надо говорить! – попер Белов, но был неожиданно осажен широкоплечим джигитом и оттеснен от пива еще дальше. Его просто толкнули взашей, он чуть не кувырнулся.