Возвращения домой: Герой (ЛП) - Страница 30

Дзирт начал было отвечать, но в итоге лишь откинулся назад и уставился на Киммуриэля.

— Тогда почему бы тебе не впустить меня? — спросил псионик. — Если это то, чего ты боишься, то зачем и с какой целью тебе отгораживаться от меня?

— Ты станешь убеждать меня в том, что я не уверен в собственных выводах.

Киммуриэль расхохотался. Этим он застал Дзирта врасплох. Псионик действительно смеялся, пусть даже из жалости.

— Значит, ты будешь упорствовать и потворствовать своим страданиям, потому что боишься еще больших? — спросил Киммуриэль, после чего сделал паузу и усмехнулся. — А если ты ошибаешься?

Дзирт не ответил.

— Когда это началось, Дзирт До’Урден? — спросил псионик. — А если бы ты убил Кэтти-бри и оказался не прав, что тогда? Или ты хочешь заставить эту женщину, которая так открыто заявляет о безмерной к тебе любви, убить себя? И что тогда случится с ней, и с Миликки, которая избрала её? Если ты прав, и все вокруг — грандиозный обман, то почему не вмешалась твоя богиня? — продолжал Киммуриэль. Когда ответа не последовало, он добавил: — Почему Миликки оставила тебя?

— Потому что я не убиваю детей! — прорычал Дзирт. Он вернулся в прошлое, мысленно переигрывая тот ужасный разговор с Кэтти-бри, произошедший после того, как женщина вернулась из места, именуемого Ируладуном. Все они зло, говорила она. Все гоблиноиды. И поэтому, найдя, он должен был убить их всех, даже детей. Эта мысль противоречила его чувствам. Он знал гоблина, который был совершенно не злым. Они с Бренором нашли руины города, где орки и дворфы жили в мире и очевидной гармонии. Город Палишук в Ваасе был полон полуорков, которые не воевали ни с кем из славных народов региона.

И пусть Договор Ущелья Гарумна развалился, это не отменяет добра, сделанного многими орками, истинными последователями Обальда, которые декадами поддерживали мир.

Или все это тоже было грандиозным обманом? Созданным некогда давно планом, замечательно имитирующим в разломанном сознании Дзирта течение веков?

Покидал ли он на самом деле Мензоберранзан в те времена, что воспринимаются им теперь, как столетие назад, когда Закнафейн умер, чтобы сын обрел свободу?

— Когда же? — спросил он. Слезы текли по его щекам. Он упал в кресло, больше лежа, нежели сидя в нем, словно из его тела высосали все силы.

— Скажи мне ты, — ответил Киммуриэль.

— Скажи мне ты! — потребовал Дзирт и разрыдался. Он чувствовал, словно никогда не покидал Мензоберранзан, попав прямиком в логово Ллос, которая наказала его всеми этими ложными воспоминаниями, жизнью, которую он никогда не проживал, и все это жалкая Паучья Королева творила лишь ради того, чтобы обеспечить ему невероятные муки.

Теперь он ясно слышал Киммуриэля, но у него не было ответа на вопрос. На самом деле, Дзирт оказался на самом дне пропасти.

— Выясним вместе, — предложил псионик, и Дзирт смог только всхлипнуть, не оказывая сопротивления, когда пальцы Киммуриэля легко коснулись его лба.

И псионик рванулся в мысли Дзирта, в перекрученные мечты, распускающиеся страхи и зыбучие пески восприятия раздавленного дроу, который потерял всякое понимание того, где заканчивается реальность и начинается обман.

Киммуриэль углубил поиски, направляя мысли Дзирта и крепко удерживаясь за них, следуя их быстрому течению и извилистым путям. Он искал какую-нибудь зацепку, твердую опору, которую сможет вытолкнуть на первый план, четкое различие между иллюзией и истиной, за которое запутавшийся Дзирт мог бы зацепиться.

Но моменты проносились мимо, и уверенность Киммуриэля таяла, так как каждая обнаруженная им истина становилась для Дзирта обманом демона, а каждая крупица реальности воспринималась, как иллюзия.

Киммуриэль даже задумался, как можно было не согласиться с Дзиртом? Быть может это он был единственным заблуждавшимся, а Дзирт, наконец, обнаружил страшную истину бытия. Киммуриэль лучше остальных должен был понимать силу ментального обмана.

В немалой степени реальность создается по прихоти божественных созданий.

Киммуриэль Облодра вскрикнул и отшатнулся. Он сидел и смотрел на всхлипывающего Дзирта с выражением крайнего ужаса. Он услышал, как дверь за ним с шумом распахнулась, но не отреагировал, не успел отреагировать. Вместо того он продолжал неподвижно глядеть на своего собеседника с замешательством и ужасом — ужасом от того, что сам едва не растерял все, что считал реальностью.

— Что такое? — спросил Джарлаксл, бросаясь к своему товарищу.

— Он тебя ударил? — резко сказал Громф. Его голос был полон надежды на то, что Киммуриэль ответит утвердительно. Это дало бы Громфу повод стереть Дзирта с лица земли только потому, что подобный опыт мог оказаться приятным.

Оба они знали ответ прежде, чем Киммуриэль заговорил. Хотя бы потому, что существо, сломленное существо, сидевшее перед ними, было погружено в патетические рыдания. Его фиолетовые глаза были устремлены в пустоту. Оно едва ли в состоянии было причинить хоть какой-то вред.

— Идем, — бросил им обоим Киммуриэль, проталкиваясь из комнаты и увлекая за собой товарищей, чтобы побыстрее закрыть и запереть за ними дверь.

— Что ты узнал? — потребовал Джарлаксл.

— Демаркация, — мрачно сказал Киммуриэль.

— Проведение границы? — растерянно переспросил Громф.

Киммуриэль покачал головой.

— Так называют эту болезнь проницатели разума, — пояснил он. — Они зовут её «демаркацией», однако подразумевают под этим нечто совершенно противоположное нам. Если угодно, для нас правильнее будет «потеря демаркации». В нашем языке это понятие действительно некоторым образом связано с границами, да, вроде границ между королевствами, владениями фермеров или Домами Мензоберранзана. Но в данном случае имеется в виду болезнь, из-за которой существо теряет границу между реальностью и иллюзией.

— Я знаю несколько матро… — начал было язвительный комментарий Джарлаксл, но сохранявший предельную серьезность Киммуриэль прервал его холодным взглядом.

— Мы все, в какой-то мере, больны этим, — объяснил псионик. — И многие, вроде тебя, даже пытаются передать свою болезнь другим, говоря столь убедительно, что жертвы теряют точку опоры и верят каждому слову.

В ответ на комплимент, Джарлаксл заломил широкополую шляпу.

— Иллитиды весьма уязвимы, — заметил Киммуриэль.

— Они охотятся на других, прибегая к подобной тактике, — напомнил Громф.

— Мне казалось, они менее уязвимы для подобного, — согласился Джарлаксл. — Во всяком случае, не стал бы я практиковаться в своем мастерстве на проницателе разума.

— Им дела нет до твоих многообещающих слов, да, — ответил Киммуриэль. — На самом деле, они не реагируют на большую часть, если не на все виды, предложений и уговоров. Но для них болезнь приходит изнутри. Они находят реальность в мыслях других, а потому могут легко потерять различие между собственными иллюзиями и истиной, которую пытаются скрыть или исказить.

— Самообман? — спросил Громф.

Киммуриэль кивнул.

— Таким образом, они начинают верить в собственную ложь, — сказал Джарлаксл. — Как я уже сказал, мне известно много Матрон Матерей, которые страдают подобным.

— Это другое, — ответил ему Громф.

— Отнюдь, — ответил Киммуриэль, удивляя этим Громфа и даже Джарлаксла, который, в конце концов, просто пошутил. — В обоих случаях заболевание базируется на раздутой гордыне, самом смертоносном из всех заблуждений.

— Тогда Громфу давно пора бы умереть, — сказал Джарлаксл.

— Тогда Джарлакслу давно пора бы умереть, — одновременно с ним заметил Громф.

Киммуриэль просто замолчал, неодобрительно поморщившись. Братья переглянулись и фыркнули. Сейчас они казались зеркальным отражением друг друга.

— Я никогда не замечал гордости среди пороков Дзирта До’Урдена, — наконец сказал Джарлаксл, возвращая разговор к насущному вопросу. — Он привык проявлять смирение. Зачастую переходящее всякие границы.

— Болезнь, таящаяся в его голове, пришла извне, — сказал Киммуриэль.