Возвращение в Оксфорд - Страница 15

– Не может быть!

– Вон она сидит – поэтому такая смуглая.

– И платье на ней кошмарного покроя. Видимо, у них правило: если нельзя прийти голой, оденься как можно хуже.

– Я иногда думаю, что немного здоровой, жизнерадостной порочности пошло бы на пользу большинству из нас.

В этот момент мисс Моллисон, сидевшая на той же стороне стола за три места от них, перегнулась через соседей и что-то прокричала.

– Что?! – прокричала в ответ Фиби.

Мисс Моллисон перегнулась еще дальше, так придавив Дороти Коллинз, Бетти Армстронг и Мэри Стоукс, что те чуть не задохнулись.

– Надеюсь, от рассказов мисс Вэйн кровь не стынет в жилах?

– Нет, – ответила Гарриет. – Напротив, у меня кровь стынет в жилах от рассказов миссис Бэнкрофт.

– Почему?

– Она рассказывает мне про однокурсниц.

– О! – с беспокойством отозвалась мисс Моллисон.

Появление баранины с зеленым горошком заставило ее отклониться назад, так что соседки снова смогли вздохнуть. Но, к ужасу Гарриет, вопрос и ответ привлекли внимание темноволосой, решительной женщины в больших очках и с незыблемой прической, которая сидела прямо напротив. Она подалась вперед и заговорила с пронзительно американским акцентом:

– Вы меня не помните, мисс Вэйн? Я провела в колледже только один триместр, но я бы вас узнала где угодно. Я всегда рекомендую ваши книги моим американским друзьям, которые интересуются британскими детективами, – я говорю им, что вы изумительно пишете.

– Вы очень любезны, – затравленно пробормотала Гарриет.

– И у нас есть замеча-а-тельный общий друг, – продолжала дама в очках.

О боже, подумала Гарриет. Какое еще чучело сейчас извлекут из небытия? И кто эта устрашающая особа?

– В самом деле? – переспросила она, пытаясь выиграть время и яростно роясь в памяти в попытке вспомнить собеседницу. – И кто же это, мисс…

– Шустер-Слэтт, – подсказал голос Фиби в самое ухо.

– …Шустер-Слэтт?

(Ну конечно! Прибыла в летний триместр, когда Гарриет училась на первом курсе. Должна была изучать юриспруденцию. Покинула колледж в конце триместра, потому что правила Шрусбери слишком ограничивали ее свободу. Присоединилась к Обществу приходящих студентов и милосердно избавила всех от своего присутствия.)

– Какая память – вспомнили мое имя! Вы удивитесь, но благодаря своей работе я часто общаюсь с вашей британской аристократией.

“Черт!” – подумала Гарриет. Пронзительный голос мисс Шустер-Слэтт перекрывал даже шум трапезной.

– Ваш чудный лорд Питер был очень любезен со мной и страшно заинтересовался, когда узнал, что мы с вами вместе учились в колледже. Такой обходительный мужчина.

– У него прекрасные манеры, – ответила Гарриет, но намек получился слишком тонким.

Мисс Шустер-Слэтт продолжала:

– Он с таким энтузиазмом отнесся к моей работе…

Интересно, что у нее за работа, подумала Гарриет.

– И конечно, я хотела, чтобы он рассказал мне о своих увлекательных расследованиях, но он такой скромный, из него слова не вытянешь… Скажите, мисс Вэйн, он носит это милое стеклышко в глазу, потому что плохо видит, или это старая английская традиция?

– У меня никогда не хватало нахальства спросить, – ответила Гарриет.

– Ах эта ваша британская сдержанность! – воскликнула мисс Шустер-Слэтт.

И тут же вступила Мэри Стоукс:

– О, Гарриет, расскажи нам о лорде Питере! Он, должно быть, очарователен, если хоть немного похож на свои фотографии! Ты ведь его хорошо знаешь?

– Я работала с ним над одним делом.

– Это, наверное, было восхитительно. Расскажи, какой он.

– Учитывая, что он вытащил меня из тюрьмы, – сказала Гарриет с сердитым отчаянием, – и, возможно, спас от виселицы, я, разумеется, нахожу его приятным во всех отношениях.

– О! – вспыхнула Мэри Стоукс, отшатываясь от яростного взгляда Гарриет, будто от удара. – Прости, я не думала…

– Ну вот, – перебила мисс Шустер-Слэтт, – боюсь, я была страшно бестактна. Мама всегда мне говорила: “Сэди, ты такая бестактная! В жизни не видела такой бестактной девочки”. Но я увлекающаяся натура, меня заносит. Не успеваю остановиться и подумать. И в работе то же самое. Не считаюсь ни со своими чувствами, ни с чужими. Просто иду и спрашиваю – и обычно получаю ответ.

После чего мисс Шустер-Слэтт, с бóльшим тактом, чем можно было бы ожидать, триумфально увела беседу в сторону собственной работы, которая оказалась каким-то образом связана со стерилизацией неприспособленных и поощрением браков между представителями интеллигенции.

Гарриет тем временем огорченно спрашивала себя, какой бес в нее вселился – зачем было демонстрировать все худшие свои черты при одном упоминании имени Уимзи? Он не сделал ей ничего дурного, только лишь спас от постыдной смерти и предложил непоколебимую личную преданность, не требуя и не ожидая благодарности ни за одно, ни за другое. Не очень-то красиво, что в ответ она только и способна, что огрызаться. Все дело в том, думала Гарриет, что у меня комплекс неполноценности, и, к сожалению, то, что я это осознаю, ничуть не помогает. Он мог бы так понравиться мне, если бы мы встретились на равных…

Ректор постучала по столу. В трапезной воцарилась благословенная тишина. Мисс Шоу встала, чтобы произнести тост во славу университета.

Она говорила проникновенно, разворачивая великий свиток истории, превознося гуманитарные науки, возвещая Pax Academica[43] миру, охваченному смутой. “Оксфорд не раз называли родиной проигранных битв: если любовь к знанию ради знания – битва, проигранная в остальном мире, то пусть хотя бы здесь эта любовь найдет себе верный приют”.

Это великолепно, но это не война[44], подумала Гарриет. И вдруг, позволив воображению то вплетаться в слова оратора, то уходить в сторону, она увидела это именно как священную войну, и сразу же все разнородное, абсурдное в своей пестроте собрание болтающих женщин вдруг предстало в единстве со всеми мужчинами и женщинами, для которых интеллектуальная цельность значит больше, чем материальное благополучие, – защитники цитадели человеческой души, чьи разногласия забыты перед лицом общего врага. Быть верным своему призванию, какие бы безум ства ты ни совершал в личной жизни, – это и есть путь к душевному покою. Свободного гражданина этого великого города нельзя пленить, нельзя унизить – здесь у всех равные права.

Именитый профессор, вставший, чтобы ответить на тост, говорил о том, что есть различия в дарованиях, но дух тот же[45]. Однажды взятая нота звенела на устах каждого оратора и в ушах каждого слушателя. И отчет о прошедшем учебном годе, представленный ректором, не прозвучал диссонансом – все эти назначения, степени, стипендии были домашними, бытовыми деталями, без которых сообщество не смогло бы существовать. В блеске торжественной встречи выпускников каждый осознавал, что он – славного града житель[46]. Может быть, старого и старомодного, с неудобными зданиями и узкими улицами, где пешеходы глупо бранятся о праве прохода[47], но стоит этот град на священных холмах[48], и шпили его упираются в небо.

Гарриет уходила из трапезной в приподнятом настроении, к тому же выяснилось, что она приглашена на кофе к декану.

Она приняла приглашение, предварительно убедившись, что Мэри Стоукс не претендует на ее общество – врач велел ей рано ложиться. Гарриет отправилась в Новый двор и постучала в дверь мисс Мартин. В гостиной она обнаружила Бетти Армстронг, Фиби Такер, мисс де Вайн, мисс Стивенс (казначея), еще одного члена колледжа по имени мисс Бартон и нескольких выпускников, которые окончили колледж раньше ее. Декан, разливая кофе, весело помахала ей рукой: