Возвращение с края ночи - Страница 8

В отличие от Козиных «гуру», этот мужичок никогда и никого не заставлял сидеть в позе вянущего лотоса или рожающей обезьяны. Однако ясно ощущаемый в нем самом «второй план» заставлял Воронкова с куда большим уважением относиться к «совершенствованию духа», нежели любые нравоучения.

Конечно же, невзрачный мужичонка все же что-то такое исподволь передавал своим ученикам, но всякого рода «инкарнациями» и «трансцендентальностями» свою речь не засорял. А когда Воронков спросил насчет «мышечной медитации», то услышал в ответ спокойное:

— Тебе обязательно нужно, чтобы все на свете называлось каким-то словом? Если да, то называй — но пусть это будут твои слова. Разве ты должен спрашивать разрешения у меня?

Сашка тогда смутился и отошел. А прогулки «от фонаря до ужина» все же привык про себя называть Козиным выражением.

Продолжая попытки убить время, а заодно и свои тревоги, Воронков перешел очередную улицу и, ни о чем особенно не думая, свернул в арку. Обычно такие арки вели в проходные дворы, но оказалось, что эта направила Сашку прямиком в тупик: длинный прямоугольник, окруженный тремя стенами домов разных времен постройки, но одинаково обшарпанными. Четвертую сторону двора перекрывала шеренга самодельных гаражей, общий жестяной фасад которых украшала выцветшая надпись, выведенная аршинными буквами:

Воронков хмыкнул: гаражи не только никто и не подумал убирать — их владельцы поленились даже стереть или закрасить грозную надпись.

Дополнял картину «Запорожец» без колес, но с горделивой наклейкой «Феррари Гран При» на треснутом лобовом стекле.

Ничем другим двор не отличался от сотен себе подобных. Под ногами был затоптанный до полусмерти газончик, по левую руку торчали П-образные рамы из железных труб — когда-то подразумевалось, что благодарное население будет на них сушить белье, а по правую имел место комплекс сооружений, символизирующий заботу о детях. Тоже стандартный набор: песочница почти без песка, руины качелей, железная горка и загадочное разлапистое сооружение из металлических штырей. Ну и конечно, обитый клеенкой стол с лавочками, привычное место общения мужского населения окружающих домов. За таким столом и козла забить, и пивка принять — милое дело. А что дети рядом в песочнице копошатся — так пусть привыкают. Знакомятся с особенностями взрослой лексики.

Сейчас стол обсиживала компания веселых тинейджеров. Доносившиеся до Сашки фрагменты разговора не оставляли сомнений — прошло их нежное детство в этой песочнице или в какой другой, но преемственность поколений налицо. Больше никого во дворе не было, и молодежь сразу начала коситься на Воронкова.

Уже понимая, что забрел сюда зря, Сашка деловито направился к первому попавшему на глаза подъезду и принялся изучать цифры на табличке.

«Интересно, а зачем я это делаю? — поинтересовался он сам у себя. — Мне же на этих сопляков, в общем-то, наплевать. Или дело в том, что мы все всегда стыдимся бесцельных поступков и пытаемся придумать хоть какую-то мотивацию… Хотя какое там „мы все“! Нечего свои личные комплексы приписывать всему человечеству!»

Он пожал плечами, повернулся и тормознул на полушаге. Метрах в четырех перед Воронковым стояли, преграждая путь, три лба. Непонятно, откуда они взялись, если только не крались сзади на цыпочках. Собственно под определение «лоб» подходил только один из парней, стоящий слева: желтая цепь на бычьей шее, кожаная куртка и спортивные полосатые штаны. Тот, что в центре, смотрел на мир через темные зеркальные очки и затянут в темно-серую джинсу, этакий студент-спортсмен. Правый же — вообще чума! — вырядился в костюмчик с галстучком и платочком. Прямо жених перед подъездом загса.

Странное трио глядело на Сашку с недобрым интересом, и вдоль спины пробежал холодок — не страха, а омерзения, что ли. Чем-то знакомым повеяло от этого взгляда, и в другой ситуации Сашка даже попробовал бы вспомнить — чем. Но сейчас было не до этого.

Для пробы он шагнул в сторону. Дебил с «голдой» тоже сместился, готовый пресечь попытки к бегству. Все было ясно, и Сашка несколько раз незаметно, но глубоко вздохнул, готовя организм к неожиданностям и одновременно успокаиваясь. Если они думают, что он будет суетиться, так это хрен. Пусть сами начинают, а мы посмотрим.

Троица словно услышала его мысли. Джинсовый выдвинулся вперед, поправил очки и наконец сообщил:

— Привет!

— Привет, — предельно нейтрально ответил Сашка. «Интересно, сначала закурить попросят или сразу с „Гони десять копеек!“ начнут?».

В остальном он не сомневался: вряд ли эти парни хотят узнать, как пройти в библиотеку. Ну что ж, не зря только что свои да Козины занятия вспоминались! Предстояло дело, в общем-то, житейское, хотя и весьма неприятное. Чем кончится — тоже еще вопрос. Рукопашной стычки Сашка не очень боялся, но мало ли что — вдруг у кого кастет или телескопическая дубинка. Эх, «Мангуста» бы сюда!

Джинсовый решил обойтись без вопроса про сигареты.

— А-а… — протянул он, словно ничего другого не ожидал. — Я вижу ты меня не рад видеть. Что ж так? Деньги брал — радовался, а отдавать — так сразу скучаем? Сейчас скажешь, что не видел меня ни разу, да? Во, ребят, видали?

— Нехорошо, братан, — веско встрял коренастый.

— Во-во. Ты в прятки играл, а счетчик тикал! — подхватил «студент». — Так что с тебя теперь в двойном размере. Или будешь спорить?

Сашка стоял молча. Этих трех он видел впервые в жизни, хотя подобная ситуация была знакома. Но тогда, после катастрофы, он хоть знал, почему и за что его «поставили на бабки»!

На Воронкова накатила секундная волна воспоминаний. С гибелью родителей он «поплыл», словно боксер, пропустивший удар и беззащитный перед следующим. Он мало чего понимал из того, что внушительно ему говорит узколобый жлоб, завалившийся к Сашке на второй день после похорон. Он слушал полупонятные слова о каких-то «базарах», «разборках», «отбойках», «конкретных пацанах», а видел перед собой только щетинистую харю под узким лбом. И казалось, что на этом лбу крупно и понятно написано, что, кроме своих тупых и сиюминутных шкурных интересов, эта харя ничего и никогда знать не будет и что бесполезно ей что-то объяснять, о чем-то просить…

Уже значительно позже Сашка понял, что обошлись с ним в общем-то «по-божески», сняв денег лишь вдвое против убытка. До него доходили слухи про подобные истории, кончавшиеся значительно хуже. Но от этого чувства Воронкова теплее не стали — его до сих пор передергивало, когда по телевизору начинали гнать очередной домодельный мафиозный боевик. Сразу вспоминалось: на стене фотография в черной рамке, а развалившийся под ней на диване жлоб изрекает нарочито добродушным голосом: «Короче: кота за яйца не тяни. Чтоб до конца недели я был доволен. Понял, нет?»

Зря этот кожаный ублюдок вырядился жалкой пародией на тех настоящих бандитов, которые тогда стояли поодаль, лениво поигрывая ключами от машин, пока Сашка отсчитывал жлобу деньги. Очень зря. Если чего-то и не хватало Воронкову для того, чтобы по-настоящему настроиться на бой, то именно вот такого вот золотоносца с короткой стрижкой! И чем дольше Сашка видел перед собой этого недобандита, тем сильнее накатывала на него злость — хорошая, холодная злость, способная при известной подготовке творить мелкие чудеса в особо крупных размерах.

Впрочем, это не мешало работать сознанию.

«Все-таки — это простой гоп-стоп наудачу или меня трясут прицельно? А если прицельно, то кто и зачем? Один против команды и так-то пляшет плохо и совсем не пляшет, если на личность срисовали! — быстро летели мысли. — А как узнать? Придется качнуть дурку пацанам!»

Сашка постарался улыбнуться как можно дружелюбнее и глупее, словно идиот, до сих пор верящий в людскую справедливость.

— Слушай, друг, да ты меня спутал с кем-то, наверное! Давай проверим: если, по-твоему, я у тебя долгов набрал, так скажи хоть, как меня зовут?