Возвращение капитана - Страница 8
Через несколько минут, когда мы с Марулькой уже снова были дома и снова сидели у окна, он вернулся с какими-то людьми. Они взобрались на грузовик, подцепили ломами самую большую и толстую трубу и сбросили ее на землю прямо возле наших окон! После этого грузовик легко выбрался из лужи и уехал. Представление окончилось.
Нам с Марулькой сразу стало скучно и надоело смотреть на улицу. Я стала смотреть на Марульку. Я еще раз пересчитала Марулькины веснушки на носу. Все были на месте — ни одной не убавилось, ни одной не прибавилось.
— A у Фаинки Кругловой ресницы длинные-длинные, — сказала я. — Даже обидно.
— А мне не обидно, — тут же отозвалась Марулька. — У меня тоже длинные.
— У тебя они белобрысые, а у нее черные!
— Покрасила! — сказала Марулька.
— Не покрасила, — возразила я.
— Покрасила!
— Не покрасила!
— Покрасила!
Мне спорить больше не захотелось, и я сказала, что, пожалуй, всыплю Саньке за то, что он бегает под дождем с больным горлом. Марулька добавила, что все равно его микробы не передохнут, как он не старается их уморить, и мы обе после этого замолчали. Стало тихо-тихо. Только дождь шумел, да часы в спальне тикали, да Марулькино сердце колотилось молоточком. Оно вообще у Марульки было сумасшедшим. Даже когда она пугалась чего-нибудь, оно у нее не замирало, как ему было положено, а билось, как барабан.
И вдруг позади, за нашими спинами, у двери, раздался странный шорох. Мы обернулись…
На пороге комнаты стояла высокая темная фигура в длинном сером плаще с капюшоном, низко надвинутым на лицо!
Фигура стояла, молчала и тихонько шелестела плащом.
Я боялась оглянуться на Марульку. Я думала, что она уже мертвая…
Фигура вздохнула протяжно, еще раз прошелестела плащом, подошла поближе и спросила грустным женским голосом:
— Вы одни дома, да?
Я открыла рот, я хотела что-то сказать, но я ничего не сказала, я, совсем, как Марулька тогда, по-лягушачьи шлепнула губами — шлеп-шлеп!
— А кто еще есть? — снова грустно вздохнув, спросила фигура.
— Татьяна Петровна и… мама сейчас придут, — пролепетала я наконец-то. — Вообще у нас только Виктора Александровича нет дома… Он уехал на целый месяц… Надолго…
— Уехал надолго, — как эхо, повторила фигура.
Я увидела, что из-под капюшона выглядывает самое обыкновенное человеческое лицо с маленьким острым носом. И на конце этого носа я увидела прозрачную дождевую каплю. Потом капля сорвалась вниз. «Кап!» — раздалось в комнате, как выстрел.
Потом фигура стряхнула с носа еще одну набежавшую каплю, еще раз вздохнула, плотнее закуталась в плащ и, повернувшись, направилась обратно к двери, оставляя за собой мокрые следы.
— До свидания, — сказала она уже с порога. — Я к вам еще приду.
Она уже взялась за ручку двери. Потом вдруг остановилась, посмотрела из-под капюшона на нашу жабу, стоящую, как всегда на тумбочке у окна, грустно покивала ей головой, достала что-то из кармана плаща — сначала мне показалось, пару орехов… Она положила эти орехи на столик рядом с жабой и сказала, вздохнув:
— Вот. Возьмите остальные. Мне они не нужны.
И ушла.
Я опомнилась наконец-то! Я вскочила и подбежала к тумбочке, чтобы убедиться, что глаза меня не обманывают…
На тумбочке лежали остальные божьи коровки! Две штуки! Яркие, красные, с черными крапинками, чуть светящиеся изнутри…
— Откуда она их взяла? — закричала я. — Марулька! Откуда она их взяла?..
Марулька сидела на стуле, вцепившись обеими руками в его спинку и уставившись на столик, где стояла жаба. Лицо у нее было бледное-бледное…
— Вы же… Вы же сами, — у меня даже язык заплетался от волнения, — вы же с Татьяной Петровной сами сказали, что воспоминание… И что эта… твоя тетя их туда положила…
— Да, — прошептала Марулька. — Она их туда положила… Давно… И никто не знал…
Я все поняла!
— Марулька! — завопила я, подскочив, словно меня ужалили, — Так что же мы с тобой сидим? Это же она! Это твоя тетка к нам приехала! Ты что, не узнала ее, да? Почему ты не сказала, что она может приехать? Бежим! Догоним!
Я так вцепилась в Марулькины плечи, что Марулька в другое время, наверное, запищала бы. Но она не запищала, она стерпела, она даже не попыталась высвободиться. Она подняла на меня свои глазищи и сказала такое… сказала такое, что мне до сих пор не хочется оставаться одной в комнате.
— Но ведь она давно умерла, — сказала Марулька. — Она умерла, и ее похоронили!
Через несколько минут подъехала на машине Татьяна Петровна. Мы с Марулькой выскочили на улицу под проливной дождь сразу, как только услышали, что подъехала машина.
Татьяна Петровна думала, что мы тащим ей плащ или зонтик, чтобы она не промокла, когда будет идти через двор к двери дома, а мы, как ненормальные, стали возле машины и уставились на нее и Аркадия Сергеевича, наверно, страшно глупыми глазами, потому что Аркадий Сергеевич вдруг скорчил нам тоже очень глупую рожу… Татьяна Петровна распрощалась с Аркадием Сергеевичем и теперь, не выходя из машины, ждала, когда же мы подадим ей зонтик или плащ. А мы стояли под дождем, молча хлопали ресницами и ничего не могли сообразить! А Марулька тут еще взяла и крикнула сердито матери:
— Да вылезай оттуда! Ну, чего сидишь?
Татьяна Петровна удивилась и вышла из машины. Дверца хлопнула, а мы с Марулькой разом вздрогнули. Нас и шорох теперь пугал, не то что дверца!
Пока она дошла до двери прямо по глубоким лужам, красиво держа оттопыренные пальчики на весу, она, кажется, успела рассердиться на нас с Марулькой до конца. А мы, как назло, бросились сразу за ней, топая ногами по воде так, что брызги полетели во все стороны. Моя рука, в которой я держала божьих коровок, вспотела от волнения так, что в ней даже хлюпало.
На последней ступеньке лестницы Татьяна Петровна остановилась и посмотрела на нас. Мы тоже остановились и тоже уставились на нее.
— Ну? — спросила Татьяна Петровна. — В чем дело, девочки?
— Вот! — сказала я и разжала ладонь с пуговицами.
— Ну, — вдруг как-то сразу по-грустному сказала Татьяна Петровна, взглянув на мою ладонь. — Я же говорила, что их было четыре.
Она постояла еще немного, потом почему-то пожала плечами, повернулась и ушла к себе, как всегда толкнув ручку двери двумя пальчиками. Марулька вырвала у меня из рук божьи коровки и бросилась за ней. Я тоже!
Но Марулька меня не пустила! Марулька, которая всегда липла ко мне и всю жизнь хотела со мной дружить!
Сначала она заслонила собой дверь, потом крикнула «подожди!», а потом и совсем захлопнула дверь перед моим носом. Я осталась на лестнице одна.
— Пожалуйста, — сказала я растерянно. — Пожалуйста! Я вообще могу к тебе больше никогда не приходить.
У окна, небось, сидели вместе! С фигурой в плаще разговаривали вместе! За Татьяной Петровной бежали вместе! А вот теперь взяла и захлопнула дверь!
Я спустилась во двор. Прошла сначала в один его конец, потом в другой. Заглянула в сарай, хотя мне там нечего было делать, и даже заглядывать туда нечего было — там было темно и страшно. Потом я еще раз прошла взад и вперед по двору. Посмотрела наверх, на окна Марулькиной квартиры. Они были закрыты — Марулька закрыла их еще до того, как пошел дождь. Я промокла до последней ниточки.
Пришел Санька, в руках он держал кораблик, вырезанный из коры старого дерева. Трофей, захваченный у Мишки Сотова! Я рассердилась на этого пирата, отругала его и услала в булочную за хлебом. Потом я вспомнила, что так и не начистила картошки к обеду, и пошла в кухню. В кухне было тихо. Наверху, у Марульки тоже стояла тишина.
Время шло. Платье на мне почти высохло. Картошка чистилась. И столько ее начистилось, что не хватило самой большой кастрюли. Я спохватилась, когда в ящике, где хранились овощи, осталось только три картофелины.
А время все шло… Разве это честно — взять и захлопнуть дверь перед самым носом?
Снова вернулся Санька. Но пришел он без хлеба, а с какой-то мокрой и грязной корягой в руке — опять трофей. Я отругала его, вытолкала на улицу, приказала без хлеба домой не возвращаться, но от этого мне ни чуточки легче не стало.