Возвращение Борна - Страница 2

Мурат посмотрел на своего заместителя, но Арсенов не сводил глаз с парня.

– Это фугас, – сообщил мальчик с хладнокровием, от которого даже взрослым мужчинам стало не по себе. – Его заложили русские подонки.

– Да святится имя Аллаха! Что за великолепный маленький воин! – воскликнул Мурат, одарив мальчика самой ласковой, воодушевляющей улыбкой, на которую только был способен. Именно она, словно магнит, обычно притягивала к нему людей. – Пойдем со мной. – Он поманил парнишку рукой, а потом вытянул перед собой пустые ладони. – Видишь, мы – чеченцы, как и ты.

– Если вы – такие же, как я, – спросил мальчик, – то почему разъезжаете на русских бэтээрах?

– А разве можно придумать лучший способ спрятаться от русского волка? – подмигнул Мурат и громко рассмеялся, увидев, что в руке у парня – автомат «гюрза». – Вот и ты вооружен автоматом российских спецназовцев. Подобная храбрость должна быть вознаграждена, как ты полагаешь?

Мурат опустился на одно колено рядом с мальчиком и спросил его имя, а услышав ответ, проговорил:

– Азнор, ты знаешь, кто я? Меня зовут Халид Мурат, и я тоже мечтаю о том, чтобы сбросить с шеи нашего народа российское ярмо. Вместе у нас это получится, ты согласен?

– Я никогда не стал бы стрелять в своих братьев-чеченцев, – проговорил Азнор. Искалеченной правой рукой он указал на машины конвоя. – Я просто решил, что это зачистка.

Он имел в виду чудовищные карательные операции, регулярно проводившиеся российскими солдатами, целью которых являлось обнаружение повстанцев. В ходе зачисток были убиты более двенадцати тысяч чеченцев, две тысячи человек попросту исчезли без следа, а сколько мирных жителей были ранены, замучены, искалечены и изнасилованы.

– Русские убили моего отца и его братьев. Если бы вы были русскими, я перебил бы вас всех до единого. – Лицо мальчика исказила судорога ненависти и горя.

– Не сомневаюсь, ты поступил бы именно так, – торжественным тоном произнес Мурат. Сунув руку в карман, он извлек оттуда несколько купюр. Чтобы взять их, мальчику пришлось засунуть короткоствольный автомат за пояс. Наклонившись к парню, Мурат проговорил заговорщическим шепотом: – А теперь слушай меня внимательно. Я расскажу тебе, где можно разжиться патронами для твоей «гюрзы», чтобы, когда нагрянет новая зачистка, ты был во всеоружии.

– Спасибо! – Лицо Азнора осветила улыбка.

Халид Мурат прошептал мальчику на ухо несколько слов, а затем отступил и дружеским жестом потрепал его по голове:

– Да пребудет с тобой Аллах, маленький воин, и да поможет он тебе во всем, к чему ты стремишься!

Чеченский командир и его заместитель проводили мальчика взглядом, наблюдая за тем, как он взбирается по нагромождению каменных руин, прижимая к себе рукой неразорвавшийся российский фугас. Затем они вернулись к своим машинам. С раздраженным ворчанием Мурат захлопнул тяжелую бронированную дверь, и они оказались отрезаны от того мира, в котором остался Азнор.

– Неужели тебя нисколько не волнует, что ты послал ребенка на верную смерть?

Мурат смерил его взглядом. Снег на его бороде уже растаял, превратившись в дрожащие капли, и сейчас он был похож скорее на почтенного имама, нежели на полевого командира.

– Этот ребенок должен кормить, одевать и, что еще более важно, защищать свою семью, как если бы он был взрослым. Так вот, я дал этому ребенку надежду, цель существования. Короче, я подарил ему смысл жизни.

Лицо Арсенова превратилось в суровую, горькую маску, в глазах зажегся недобрый огонек.

– Не сегодня завтра пули русских разорвут его в клочья.

– Ты и впрямь так думаешь, Хасан? Считаешь его глупцом или растяпой?

– Нет, но он всего лишь ребенок!

– Если семя посажено, всходы взойдут – даже на самой неблагодатной почве. Так было всегда, Хасан. Вера и мужество человека неизбежно растут и крепчают, а вскоре вокруг него появляются десять, двадцать, сотня, тысяча таких же, как он.

– И тем не менее наших соплеменников продолжают убивать, насиловать, избивать, морить голодом, загоняют за колючую проволоку, как скот. Этого недостаточно, Халид, совсем недостаточно!

– Ты еще не избавился от юношеской нетерпеливости, Хасан. – Халид Мурат обнял товарища за плечо. – Впрочем, чему тут удивляться!

Заметив сочувственное выражение во взгляде командира, Арсенов упрямо стиснул челюсти и отвернулся. Ветер вздымал вдоль дороги маленькие снежные смерчи, крутившиеся в исступленной пляске, подобно танцующим дервишам. Мурату почудилось, что это – некое одобрение свыше того, что он только что сделал.

– Не теряй веру в Аллаха и в этого маленького отважного мальчика, – торжественно проговорил он.

Несколькими минутами позже конвой остановился у госпиталя номер девять. Арсенов посмотрел на циферблат наручных часов.

– Почти вовремя, – сказал он. Они с Муратом, чего не допускалось правилами безопасности, ехали в одной машине, но это было вызвано чрезвычайной важностью того звонка, который они ожидали с минуты на минуту.

Подавшись вперед, Мурат нажал на кнопку, и тут же поднялась звуконепроницаемая перегородка, надежно отделившая их от водителя и четырех телохранителей, сидевших впереди. Привыкшие ко всему, те даже не шелохнулись, продолжая смотреть прямо перед собой сквозь пуленепробиваемые стекла.

– Послушай, Халид, уж коли мы решили поговорить начистоту, скажи мне, какие запреты для тебя существуют?

Мурат вздернул свои мохнатые брови, словно недоумевая, что Арсенов не понимает столь очевидных вещей.

– Запреты? – переспросил он.

– Неужели ты не хочешь получить то, что принадлежит нам по праву, то, что завещал нам Аллах?

– Кровь слишком сильно бурлит в твоих жилах, мой друг. Мне это тоже хорошо знакомо. Мы много раз сражались плечом к плечу, каждый из нас обязан другому жизнью, ведь ты не станешь этого отрицать? Поэтому послушай меня очень внимательно. Мое сердце обливается кровью от боли за наш народ, его страдания наполняют меня ненавистью, которую мне с трудом удается сдерживать. Тебе это известно, наверное, лучше, чем кому бы то ни было. Но история учит нас опасаться именно того, чего мы желаем больше всего на свете. Последствия того, что нам предлагают…

– Нет, того, что мы намерены осуществить!

– Да, намерены, – согласился Халид, – но мы обязаны просчитать все возможные последствия.

– Предосторожности! – с горечью произнес Арсенов. – Вечно эти предосторожности!

– Послушай, дружище, – сказал Мурат, взяв собеседника за плечо, – я не хочу быть обманутым. Беспечность, опрометчивость – это верный путь к гибели, поэтому ты должен научиться терпению.

– Терпение! – сказал, как выплюнул, Арсенов. – Ты почему-то не стал учить терпению того мальчишку. Ты дал ему денег и рассказал, где купить патроны. Ты еще больше настропалил его против русских. Каждый день отсрочки – это дополнительный шанс погибнуть, и для этого парня, и для тысяч таких, как он. От того, какой выбор мы сделаем сегодня, зависит будущее Чечни.

Мурат прижал указательные пальцы к векам и круговыми движениями потер глаза.

– Существуют и другие пути, Хасан. Из любой ситуации есть выход. Возможно, нам стоит подумать о том, чтобы…

– У нас нет времени! Решение уже принято, и даже назначена дата. Шейх прав.

– Шейх… – Халид Мурат покачал головой. – Вечно этот Шейх!

В машине зазвонил телефон. Халид Мурат посмотрел на своего верного друга и хладнокровно снял трубку.

– Да, Шейх, – почтительным тоном произнес он. – Мы – здесь, вместе с Хасаном, и ждем ваших инструкций.

К парапету плоской крыши здания, к которому подъехали машины конвоя, припала фигура человека. Рядом с ним лежала «Sako TRG-41», многофункциональная снайперская винтовка финского производства – одна из многих, которые он модернизировал собственными руками. Корпус из алюминия и полиуретана делал ее легкой, как перышко, а некоторые изменения, внесенные стрелком в конструкцию, – смертоносно точной. Человек был одет в российскую камуфляжную форму, которая нисколько не контрастировала с тонкими чертами его азиатского лица. Поверх камуфляжа на нем был надет легкий кевларовый бронежилет, а в него – вделан прочный стальной карабин. В правой руке мужчина держал черную пластмассовую коробочку размером не больше сигаретной пачки. Это было беспроводное электронное устройство с двумя кнопками на корпусе. Вся картина была наполнена какой-то завораживающей неподвижностью и молчанием, словно стоп-кадр немого кино. Казалось, он умеет разговаривать с тишиной, вбирать ее, подчинять себе и использовать в качестве оружия.