Возрождение - Страница 6

Впервые в жизни Клык понял, что значит совершенно оцепенеть.

— Идите сюда!

Дилан, плотно зажатый между психичкой номер один и помешанной номер два, машет мне, Газзи, Игги и Надж из-за столика, где обедает школьный крутняк.

Я нацелилась было пристроиться в сторонке, вместе с остальными белыми воронами и серенькими мышками, но Надж радостно взвизгнула, побежала вприпрыжку к Дилану и уверенно втиснулась между девчонок, явно не проявивших никакого восторга по поводу ее появления.

Это решило дело.

— Прикрой меня, — бросила я Игги и повернула вслед за Надж.

— Не беспокойся, тылы прочны.

— До скорого, пока. — Газзи круто повернулся на пятках и пошел, чтобы сесть с ребятами из его класса.

Я его понимаю. Мне бы тоже компания третьеклашек доставила куда больше радости, чем размалеванные дивы, выкаблучивающиеся перед Диланом.

— Макс! Иди скорей, — снова махнул мне Дилан. — Сара, подвинься немножко, пожалуйста.

Сара скроила такую физиономию, будто ей лучше лягушку проглотить, чем для меня место освободить. Но Дилан одарил ее своей неотразимой улыбкой, и ей ничего не осталось, как сдвинуться с места. Она даже похлопала по скамейке, мол, не стесняйся, присаживайся.

На эффект, который Дилан производит на девиц, даже смотреть страшно. Слава богу, ему самому это не понятно. Я уселась, поставила на стол свою до отказа наполненную тарелку, и за столиком воцарилось гробовое молчание. Дилан его даже не заметил — сидит и продолжает радостно стрекотать с Надж.

— Ты, наверно… голодная? — осторожно намекает девица, которую, по-моему, зовут Бетан.

Я не собираюсь особо распространяться по поводу наших потребностей в калориях, улыбаюсь и коротко отвечаю:

— Мне просто за весом следить не надо.

Что, получили?

Надж открывает бутылку сока:

— Вы вчера вечером видели на Табите те брючки капри, что в программе «Смени свой имидж»? Скажите, они на тарелку с фруктовым салатом похожи?

Все головы дружно повернулись к ней и радостно закивали.

— Никогда более кошмарных штанов не видела, — соглашается Сара.

А я между тем занялась мясным рулетом. Все равно в их разговоре мне ничего не понятно. Штаны — понятно. Фруктовый салат — понятно. Даже про Капри я слыхала, что это такой остров. Но как это все вместе сложить, убей меня бог не пойму. И тут до меня доходит: Надж и вправду вполне в этот мир вписывается. Она и сама мне об этом сто раз говорила. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

А теперь я и увидела, и услышала, как она треплется с нормальными девчонками на нормальные темы, на нормальном общем языке. Единственное, что не вписывается в общую картину, — это ее крылья.

— Как прошло утро? — повернулся ко мне Дилан, игнорируя разгоревшееся вокруг нас обсуждение «смены имиджа».

Я не спеша проглотила рулет, наслаждаясь изобилием у меня на тарелке. Если кто считает, что в школьной столовке есть невозможно, рекомендую месяцок попитаться из помоек. Сразу все на свои места встанет, и школьные фрикадельки в нектар и амброзию превратятся.

— Школа как школа, — пожала я плечами, купаясь в его восхищенных синих глазах. — А ты, похоже, на коне. — Я многозначительно скосила глаза на девиц.

Он усмехнулся:

— Все как всегда, все как всегда.

— Вот-вот. Поди, трудновато, когда все девчонки перед тобой так и падают и сами собой в штабеля складываются.

Он тронул меня за коленку:

— Так-таки уж и все?

По всему видно, он страшно собой доволен. Вот дура, что я опять ляпнула. Смутившись, я занялась соком, но, набравшись храбрости, подняла глаза:

— Не знаю-не знаю. Может, только избранные.

Он радостно мне улыбнулся, и у меня по спине, как всегда, побежали мурашки. Я знаю, что играю с огнем. Но до чего же затягивает эта веселая игривая перепалка. Флирт, оказывается, дело весьма увлекательное.

— Я прямо ушам своим не поверила, когда Терри сказала, что оранжевый — это новый черный, — тарахтит рядом со мной Надж.

— Вот именно, — соглашается с ней предполагаемая Мелинда. — Новый черный — это черный.

Надж решительно рубанула воздух:

— И я говорю, нечего новый черный искать. Черный всегда останется черным. Не старым, не новым, — вечным черным.

Наш столик одобрительно загудел. Что за галиматью они такую несут? Старый черный? Новый черный? Фигня какая-то да и только.

— А я считаю, что новый черный — это слепой, — вступает вдруг в разговор Игги, явно решив слегка сменить тему разговора.

— Что-что? — оторопело переспрашивает девчонка, которую все называют Медисон.

— Я имею в виду, что никогда бы не подумал, что здесь так много слепых учится — в этой школе, похоже, только черное и видят.

Молчание. Надж поджала губы: и кто только просил Игги в разговор встревать — все так хорошо до сих пор шло.

Я усердно принялась за пирожное.

— Мммм… — мычит Бетани.

— Я-то, понятно, слепой, — не смущается Игги, — а вам-то что все только черное да черное? — И он помахал в воздухе рукой, «случайно» опрокинув на соседок миску с зеленым горошком. Надж покраснела до ушей и с отчаянием смотрит на меня, мол, останови его немедленно.

Ладно, останови так останови. Попробую.

Игги поворачивается к Медисон:

— Это у тебя врожденное или несчастный случай?

Народ за столиком переглядывается в неловком молчании.

— Я зрячая, — отзывается Медисон.

Игги притворяется, что он совсем сбит с толку, а потом на его лице складывается мина заботливого соучастия:

— Знаешь, лучше все-таки смотреть правде в лицо. Зачем отрицать свою слепоту? Это не недостаток и не слабость — это твое «я».

— Да говорю же, я не слепая. — Медисон совсем опешила.

Надж только зубами скрипнула и уставилась в тарелку.

Ай да мы — здорово народ повеселили!

Проверила, кто из наших что делает. У Газзи сегодня, естественно, научный кружок. Пусть только попробует взорвать что-нибудь, я его лично ремнем выпорю. Надж отправилась домой в одиночестве — лишь бы ее ни с кем из нас не видели. А Игги на футболе.

— Я его вчера на поле видел, — говорит Дилан. — Он классно играет.

— Он всегда был отличным игроком, — объясняю я Дилану. Его слепота каким-то образом все остальные чувства обострила. У него такая координация, которая никому из нас и не снилась. И в пространстве он ориентируется лучше любого зрячего.

— Долго нам еще нормальными прикидываться? Может, все-таки полетим домой? — вопросительно смотрю я на Дилана.

— У меня кое-что получше для тебя заготовлено, сладкая моя, — подмигивает он и тянет меня за собой на парковку возле школы.

— Еще раз меня так назовешь, я с тебя заживо три шкуры спущу. Чтобы я этих пошлостей больше не слышала! — Я на него ругаюсь, пока он не притаскивает меня к огромному красному мотоциклу. — Это еще что?

— Я его одолжил. — Дилан заносит ногу в седло и похлопывает по заднему сиденью. — Давай, садись.

У меня нет никаких, ни врожденных, ни папой-мамой воспитанных предубеждений против «одолженных» предметов частной собственности. Поэтому долго уговаривать меня не приходится. Дилан заводит мотор, и мы срываемся с места.

Не знаю, ездили вы когда-нибудь на мотоцикле или нет (если родители об этом не знают, не стоит им сейчас всю правду выкладывать), но должна честно признаться, если бы у меня не было крыльев и если бы мотоцикл не был по сути крайне опасной ловушкой и смертельной угрозой, ничего лучше мотоцикла я бы и придумать не могла. Это все равно что летишь — только на земле: ветер треплет волосы, чувство свободы, мошкара забивается в рот. Восторг!

Как нетрудно догадаться, домой мы не отправились. Я обняла Дилана за пояс, прижалась к его спине и закрыла глаза. Он передо мной, такой большой и надежный. Я всегда все сама да сама под контролем держу. А тут в кои веки раз можно ничего не делать. Просто сидишь себе и кайф ловишь. Мне даже страшно немного стало.