Возрождение - Страница 45

Подождите-ка… Я вздохнула? Что ж это получается, я дышу?

Под водой?

Я жива?

— Макс! — доносится до меня голос сверху. Что за волшебный звук!

Мммм… Голос, ты что же, и здесь меня доставать будешь? Прошу не беспокоить. Я занята. Не видишь, парю в невесомости. Беседы о радуге и обо всем прочем — по предварительной записи.

Рука, и притом рука, отдельная от какого бы то ни было тела, хватает меня и тащит вверх.

Это ты, Бог? Я Макс. Будем знакомы.

— Макс! — Голос звучит яснее и настойчивее.

Вода все теснее сжимает меня. А двигаюсь ли я? Может, все это мне только чудится?

Скольжу взглядом по схватившей меня руке. Где-то я уже видела эти загорелые пальцы. Ой, у руки и плечо оказалось. По всему видать, сильное. И тоже очень знакомое.

Наконец, выбравшись на поверхность, фиксирую рядом с собой лицо.

Боже! Откуда?!

В шоке пытаюсь вырваться и по глупости дышу носом. Нет чтобы жабры использовать, даром они у меня развились, что ли. А от воздуха легкие у меня вот-вот лопнут, и я сгибаюсь пополам в приступе страшного кашля.

— Я же сказал тебе, что вернусь за тобой, — шепчет Дилан, растирая мне спину.

Клык, Дилан, Ангел и я сидим высоко над водой на широком уступе скалы. Все живы. Мокрые, конечно, и здорово потрепанные, но зато живые.

Выжившие.

Ястребы кружат над головами, ныряют в ущелья. У них такие же длинные коричневые перья, как у меня. Солнце ласкает мое лицо, и мне хочется летать вместе с ними.

Разглядываю странный пейзаж. Перед нами обугленная пустыня. Суша, бывшая прежде единым островом, раскололась на сотни крошечных островков, разделенных извилистыми фьордами, соединенных узкими перешейками. Одинокие деревья, голые, без коры, листвы и ветвей, стоят, как напуганные солдаты, чьи братья полегли у их ног на поле брани. Между ними то и дело проносятся серебряные сгустки пепла, а из щелей и трещин в земле вырывается пар — оттуда вот-вот хлынут горячие источники.

А непостижимый город, чудо техники и роскоши, закупорен в пещерах и погребен под голубыми водами океана.

Всего несколько часов назад Великий Разлом безвозвратно отделил старый мир от нового. Мы прибыли в новую жизнь — кто ползком, кто вплавь, кто на одном крыле — совершенно другими людьми.

Только это не мы изменились — изменился мир. И каким-то непостижимым образом все, что прежде не имело никакого смысла, вдруг обрело значение.

Клык, клочьями своей футболки прибинтовывающий к моему крылу обгорелую, но крепкую ветку. Крыло, все еще безжизненно свисающее вдоль моего тела, но заживающее прямо у нас на глазах. Все так и должно быть.

Потому что мы созданы, чтобы выжить.

Дилан внимательно наблюдает за сноровистыми движениями Клыка. Но во взгляде его больше нет угрозы. Что-то сдвинулось, изменилось.

В нем, в каждом из нас.

— Я читал про Тунгусский метеорит, — говорит он, точно отвечая на незаданный вопрос, который вертится у всех нас на языке: что же именно разорвало наш мир надвое? — В России в начале двадцатого века метеорит взорвался близко к поверхности земли и испепелил тайгу на многие мили.

Голос его звучит по-новому уверенно. И он больше не смотрит в пол и не стесняется своего интереса к науке, не стыдится любви к книгам. Он просто хочет поделиться с нами тем, что знает. Потому что без его знания нам не выжить. И все мы это понимаем, и все мы ему благодарны.

— Только в этот раз все, похоже, было гораздо круче, чем тогда в России. Интересно, а теперь что-то похожее где-нибудь еще случилось? Не может же быть, чтобы небо только здесь раскололось. Вы только гляньте на это небо.

Небо и вправду просто сюр. Блестит и переливается зеленоватыми неоновыми огнями. На постер техногруппы похоже. Только вот что странно. Кажется, я его уже видела. Точно мне всю жизнь такое небо во сне каждый день снилось, а я просыпалась и его забывала. А теперь от той старой жизни освободилась и вспомнила.

Интересно будет все это сверху, с воздуха исследовать…

Дилан поднимается на ноги:

— Пора. Надо бы прочесать скалы. Вдруг удастся найти запасные входы в пещеры. Тот, главный, куда я ребят отвел, теперь под водой.

— А я полечу проверю нашу деревню, — говорит Клык. — Вдруг что-то осталось, что еще восстановить можно. — Он легонько сжимает мне руку. Но от прежней отчаянной неотложности и напряженности между нами нет и следа. Только спокойная уверенность: Макс и Клык, Клык и Макс. Мы — единое целое.

Парни улетели, а мы с Ангелом остаемся на уступе. Сидим и смотрим, как они поднимаются в небо. Молчим. Нам не надо ни о чем разговаривать — все уже сказано. Все уже понято. Все недоговоренности между нами исчезли. И Голос больше не дает мне ни советов, ни указаний. Нет больше лидеров и командиров. Никому больше не нужно доказывать свой авторитет. Мы теперь все заодно.

Не секрет, что школа никогда меня особо не вдохновляла. Все, с чем любой нормальный подросток легко справляется как с неизбежным злом, всегда вызывало мое дикое сопротивление. Это потому, наверное, что я не нормальный подросток. И не только я — вся наша стая. Но теперь, после апокалипсиса, в наново рожденном мире, мне кажется, что на этом крошечном обломке острова мы все преуспеем в науках.

— Дилан прав, случилось нечто огромное, — нарушает молчание Ангел. — Я поймала мысли доктора Мартинез. У них в пещере спутниковая связь со всем миром налажена. То, что случилось здесь, вызвало волновой эффект. По всей земле идет вспышка тектонической активности: начались извержения вулканов, землетрясения и цунами. Целые страны засыпало пеплом, целые страны ушли под воду. Что стало с Землей, сказать пока невозможно.

Мы долго молчим. Невозможно осознать, что мир, каким мы его знали, больше не существует, как не существует теперь и большинства людей, которых мы когда-то знали или встречали.

— Я так рада, что мы выжили… — На глазах у Ангела блестят слезы. — Скажи, это потому что я эгоистка?

Я качаю в ответ головой:

— Ничего подобного. Никакая ты не эгоистка. МЫ выжили. МЫ живы. И я совершенно не собираюсь за это извиняться. Может, это, конечно, и звучит слишком сурово, но в разрушении и горе мне открылась надежда. Кто же выберет смерть, раз уж пришлось выбирать между жизнью и смертью? По-моему, жизнь всегда и для всех будет естественным, единственно возможным выбором.

Мы были созданы, чтобы выжить. И, по правде сказать, жизнь, какой мы ее знали, тоже не была нам по вкусу. Мы в нее никогда не вписывались. Что в ней было хорошего? Клетки? Отслеживатели, вживленные в тело? Сознание того, что мы вечные выродки?

Белохалатники могут жить в мире стандартных домов со стандартным уютом, с едой, приготовленной по стандарту из выращенных по стандарту продуктов. Нынешний мир — не для них.

Он для нас.

— Ты права. — Ангел читает мои мысли. Ее взгляд устремлен вдаль. Пепел с ее крыльев начисто смыло водой. За пару часов она точно на целый век повзрослела. Будто она наконец догнала свой «взрослый» Голос. — Нас, как нарочно, не для того, а для этого мира создали. Теперь наше время настало.

Мрачная, конечно, мысль. Но прогнать я ее от себя не в силах. Здесь, в этом новом мире, от каждого требуется нечто экстраординарное. Полмира залито водой — у нас есть жабры. А с крыльями нам нипочем крутые утесы и подпирающие небо деревья.

Этот мир, этот остров, дикий и девственный.

Он создан для нас. А мы — для него.

И если быть в этой новой жизни верной себе, если быть в ней самой собой, я знаю, что я должна сделать.

Я поднимаю глаза от раздуваемых ветром кудряшек Ангела и вижу: Клык вернулся и смотрит мне в лицо. Поднимаюсь на ноги, подхожу к нему и без колебаний, не дрогнувшим голосом говорю ему самую важную на свете правду. Единственную правду моей жизни:

— Я люблю тебя, Клык.

Он улыбается и берет меня за руку.

Мы стоим на краю обрыва, распахнув во всю ширь крылья. Наши длинные тени легли через маленький остров.