Возроди во мне жизнь - Страница 17

— А кому он это сказал?

— Тем сеньорам из Матамороса, которые к нему вчера приходили.

— Ты, наверное, плохо расслышал. И что же, папа прямо так и сказал?

— Да, мамочка, именно так и сказал. Он всегда так говорит. Отправить к праотцам. Так говорят, когда на самом деле велят убить.

— Ах, сынок, ты говоришь ужасные вещи! — воскликнула я. — Или ты думаешь, что убийство — это игра?

— Нет. Убийство — это работа, как говорит папа.

От этих слов мой желудок скрутило, и все его содержимое — рис, мясо, лепешки, сыр, блинчики с карамелью — изверглось наружу, а Чеко беспомощно смотрел на меня, время от времени робко спрашивая:

— Уже все?

Под самый конец из моего желудка изверглось нечто горькое, желтого цвета, после чего все закончилось.

— Побежали наперегонки? — предложила я и очертя голову бросилась вниз по склону, словно за мной кто-то гнался.

— Ты сошла с ума, мамочка. Папа прав. Ты просто чокнутая коза! — послышался детский крик у меня за спиной.

Домой мы вернулись совершенно опустошенными. В дверях нас встретила Верания, держа за руку Лусину. Верания стала красивой девочкой с огромными глазами и тонкими губами, бледной, как я, и наивной, как мои сестры.

— Почему вы так задержались? — спросила она.

— Потому что мама заболела, — ответил Чеко.

— Чем? — испугалась Лусина.

— Животом. Вытошнила из себя весь обед, — ответил мой пятилетний сын.

О, эти безумные пять лет!

Дети не могли вечно пребывать в неведении. Уж слишком близко они находились. Решив остаться, я приняла решение и за них, мне не удастся держать их под стеклом.

В нашем огромном доме дети занимали один этаж, а мы с мужем — другой. Мы могли бы прожить всю жизнь, так ни разу и не увидевшись. После той злополучной прогулки, когда меня стошнило, я решила ограничить свои контакты с детьми, целиком поручив их заботам Лусины. Она их купала, одевала, отвечала на вопросы, учила молиться и верить хоть во что-нибудь, хотя бы в Пресвятую Деву Гваделупскую. Мало-помалу я перестала спускаться в детскую по вечерам, перестала думать, чем их накормить и как развлечь.

Поначалу мне, конечно, было нелегко, ведь многие годы дети были моим утешением, моим счастьем. Прежде они заходили ко мне в комнату так же свободно, как в собственную детскую. Они будили меня ни свет ни заря, надевали мои платья и туфли, играли с моими украшениями и являлись неотделимой частью моей жизни. Однако после этой истории я стала запирать свою дверь на ключ. Когда наутро дети, как всегда, решили пробраться ко мне в спальню, сколько они ни стучались, никто им не ответил. В тот же день я сказала детям, что их отцу необходим покой, и попросила больше не приходить по утрам.

Мало-помалу все к этому привыкли, и я тоже.

Теперь я решила побольше узнать о делах Андреса в Атенсинго. Прежде всего, я выяснила, что человек по имени Селестино, о котором говорил Чеко, был мужем Лолы, и что его смерть стала первой в целой череде других убийств. Потом я свела близкое знакомство с дочерьми Хайса — в первую очередь, с Хелен. У нее было двое детей. В свое время она вышла замуж за гринго, который ужасно с ней обращался, пока она не нашла в себе смелость с ним развестись.

После развода Хелен вернулась в Пуэблу, рассчитывая на помощь отца. Тот согласился помочь, но, как можно догадаться, не просто так. Он устроил ее на работу в Атенсинго. Ее задачей было следить за инспектором Гомесом, а также выяснить пределы его неподкупности. Для этого он поселил ее в пустующем полузаброшенном доме, где был бассейн с ледяной водой, а по вечерам роились целые тучи комаров.

Я стала навещать ее каждый день. Брала с собой детей, которые плескались в ее жутком бассейне, пока мы с Хелен болтали.

— Здесь так мало мужчин, — жаловалась она.

Она рассказала мне о своем последнем романе с каким-то местным. Она отчаянно хотела выйти замуж, а я была уверена, что ни один мужчина не захочет с ней связываться. Американки годятся для временного развлечения, но никто не решил провести с ними всю жизнь. А она мечтала выйти замуж, мечтала иметь фарфоровую посуду и дом с двускатной крышей. До сих пор не могу понять, с чего она так прикипела к двускатным крышам. Всякий раз, расписывая мне свое будущее, она упоминала о таком доме как о непременном условии.

Как-то мы сидели, наблюдая, как дети плещутся в бассейне, и потягивая один из тех дайкири, что она любила готовить и беспрестанно потребляла, когда вдруг неподалеку послышались выстрелы. Я, как была, в купальнике, бросилась бежать. Ноги бились о придорожные камни, их жалили какие-то жгучие травы. Чеко выбежал следом за мной, неся в руках мои босоножки.

— Спасибо, — сказала я.

Я надела босоножки и бросилась к мельнице. Убитый был там. Застрелили по пьянке, как сказал инспектор Гомес.

Рядом с телом прямо на полу сидела женщина и тихо плакала; она даже не двинулась с места, как будто собиралась просидеть так всю жизнь.

Когда я спросила, кем был покойный, она отняла руки от лица и посмотрела на меня.

— Это мой муж, — сказала она. — Помогите мне, ради Бога! Если я останусь здесь, меня тоже убьют. Что тогда будет с нашими детьми?

Следом за мной вошел Хуан, мой шофер. Я попросила его забрать тело. Инспектор Гомес с посмотрел на него с начальственным видом, прежде чем решился возразить:

— Нет, это я должен его забрать.

— Как скажете, — ответил Хуан. — Сеньора останется здесь, я полагаю? — спросил он, видя, как я обнимаю женщину.

— Она поедет со мной, — ответила я.

Я отвезла ее в дом Хелен. Там она разговорилась, словно забыв, что я супруга самого губернатора. Я молча слушала ее, зажав голову ладонями. Она рассказала кошмарные вещи. Просто в голове не укладывалось, что люди могут быть способны на такое.

Когда она закончила, Хелен отставила бокал и произнесла со своим американским акцентом:

— Я и не сомневалась, Кэти. Бывают же такие негодяи! Что за несчастье — иметь таких родственников.

— Я хочу, чтобы Хайс вернул мне Енота, — заявила я Андресу, когда мы ложились спать.

— Уговор дороже денег, Катин. Ведь твой отец больше не участвует в делах Амеда.

— Вы убили тех крестьян из Атенсинго.

— Что?

— Мне рассказала об этом одна женщина — единственная, кому удалось выжить. Сегодня на мельнице убили ее мужа. Я своими глазами видела его тело. Его убили потому, что он собирался рассказать крестьянам, как два дня назад твои люди и люди Хайса убили всех, кто пытался защитить свою землю, которую этот гринго купил у де Веласко за три тысячи песо. Она сказала, что ты послал войска против безоружных людей. Убили пятьдесят человек, в том числе детей. Я знаю, мертвых не воскресить, но хотя бы верни мою лошадь. Если ты считаешь, что каждый в этом мире может делать все, что захочет, то знай, я хочу получить обратно своего коня, или расскажу всю правду дону Хуану из «Аванте».

— Закрой рот. Не хватало мне еще заклятого врага в собственной постели! Губернаторша решила поиграть в журналистку, борца за правду. Что ты о себе возомнила?

— Я хочу получить обратно коня, — отрезала я и отправилась спать в маленькую гостиную.

Я села в голубое кресло-качалку, в которой любила проводить вечера. Теперь эти мирные вечера казались мне такими далекими. Всякий раз, когда я наталкивалась на очередные зверства Андреса, прошлое начинало казаться необычайно далеким.

Целые дни я проводила, словно в кошмаре, охваченная стыдом и страхом, готовая бежать, куда глаза глядят; в такие дни мне казалось, что в моей жизни больше никогда не будет таких спокойных вечеров, что отвращение и страх никогда больше не покинут моего тела.

Эта ночь была ужасна, как никакая другая. Я лежала, дрожа от ужаса. Боялась закрыть глаза, зная, что вновь увижу перед собой лицо убитого, неподвижно лежащего на полу мельницы, и его жену, рыдающую в платок.