Возмездие королевы Виктории - Страница 33

– Здесь, - известила Эстер. - Вроде бы закрыто.

– Конечно, закрыто, - ответил Тони, остывший под дождем и донимаемый приступами усталости, - но он, по-видимому, живет над магазином. Колоти в дверь, пока он не откликнется. Я уверен, что он делает большую часть своего теневого бизнеса в сумерках.

Эстер скользнула прочь. Глубоко вздохнув, Тони шагнул вперед, приблизился к темному входу и тихонько постучал. Дверь тотчас же распахнулась, и кто-то шипел на него, пока он не вошел. Загорелся приглушенный свет.

– Вы не Стенли. Кто вы?

– Нас не подслушают? - с сильным кубинским акцентом прошептал Тони, подозрительно озираясь. Они находились в полутемном торговом зале, забитым хламом и невостребованными обломками бесчисленного множества семейств. Под ногами звенели подставки для дров и гнутые кочерги, кушетка вываливала свою набивку на крикливые репродукции скверных полотен в облупившихся рамах. Набор побитых клюшек для гольфа, половина наверняка отсутствовала, лежал на крышке расстроенного пианино рядом в парой покоробившихся гитар. Неисчеслимое множество внушающих уныние предметов исчезало во мраке наверху и со всех других сторон, милосердно укрытое мраком. Каким бы бизнесом тут ни занимались, но уж наверняка не торговлей этими невостребованными отбросами. Владелец ломбарда выглядел таким же невостребованным, как и его товары - седовласый, сморщенный старикашка неопределенного возраста; кожа крупными складками болталась на его костлявой фигуре, как будто снятая с чужого плеча и принесенная в ломбард в числе прочих товаров. Брюки с пузырями на коленях, жилет болтается на плечах, как на вешалке, прикрывая невероятно смятую рубашку, очки в стальной оправе держатся на самом кончике острого носа; при таком потрепанном и жалком облике он просто обязан был быть невероятно богатым.

– Послушайте, кто вы? Говорите или выметайтесь.

– Я ищу дядюшку Тома.

– Что ж, вы его нашли. Мы работаем с девяти до пяти, в более поздние часы по предварительному уговору, а теперь выкладывайте.

– Но я здесь по уговору насчет dinero[45], кое-чего зеленого и шуршащего, по приказу одного полковника, который останется безымянным, если вы не захотите узнать его имя.

Эта новость слегка ошарашила дядюшку Тома, он все еще хранил безмолвие и неподвижность, только глаза по-птичьи окидывали фигуру Тони взглядом с головы до ног, да двигался один указательный палец, почесывая бок - видимо, сгоняя с места какого-то нежелательного сожителя. Но прежде чем он успел придти к какому-либо заключению, раздался едва слышный стук в дверь.

– Вон в тот угол, и держи пасть на замке. - Дядюшка Том поспешил ко входу, а Тони устроился в неудобном кресле, набитом конским волосом, со сломанной пружиной, пробивавшейся вверх в надежде сделать кому-нибудь внутримышечный укол. Дверь открылась и быстро закрылась, и под кругом света из-под абажура появился небольшой человечек со свертком. Дядюшка Том подозрительно осмотрел его, после чего они переговорили, просторечно глотая слоги и употребляя необычные дифтонги.

– У тя?

– Арр. Первый класс, пятерка миниум.

– Гальваническое покрытие, побитые, даю три.

– Ад дерьмовый, я луче потоплю их. Чтыре.

– Три фунта пятьдесят, по доброте сердечной.

– В задницу, нет у тебя серца, дядек. По рукам.

Пакет сменил владельца, зашелестели банкноты. Дядюшка Том убрал пакет в темный угол, где уже хватало таких же, и шипением призвал Тони из его угла. Но не успел он и рта раскрыть, как вдали принялся трезвонить телефон. Ворча под нос, хозяин заведения, безошибочно пропетлял среди груд хлама и поднял трубку. Беседа, состоявшая с этой стороны в основном из односложных хмыканий и уханий, оказалась благословенно краткой. Тони уже начал нервничать из-за ожидания и помех. Разговор возобновился с того же места, где прервался.

– Ладно, как его зовут? - вопросил дядюшка Том.

– Кого?

– Кого? Полковника хренова, вот кого.

– Полковник Хуарес-Седоньо.

– Арумм. Но он сказал, что все дело капельку откладывается, надо обождать.

– Ожидание кончилось.

– Добыли капустку, а? Почему он не сказал?

– Я говорю от его лица, поскольку он в деловой поездке в Шотландии. Так вы хотите видеть их или нет?

– Не знаю, очень большая сделка, я с самого начала был не в восторге. - Старик быстро-быстро заморгал, уши у него зашевелились, когда Тони извлек стопку стодолларовых купюр и с шелестом пролистал их. - К свету.

Тони пролистал стопку снова, затем вытянул одну из банкнот и передал ее собеседнику. Дядюшка Том извлек из своего жилетного кармана ювелирную лупу, ввернул ее в глаз и тщательно изучил сквозь нее купюру с обеих сторон, а затем сверху, снизу и по бокам. Помял ее, понюхал, попробовал кончиком языка и вернул.

– Настоящие, будь спок, но маркированы восемью разными способами. - Вот тебе и теоретическая необнаружимость. - Такие нелегко сбыть.

Телефон зазвонил снова, и дядюшка Том зашаркал прочь. Тони убрал деньги и принялся вертеть пальцами в воздухе, пока продолжался очередной разговор, состоявший из урчания и бурчания, пока перекупщик не вернулся.

– Не нравиться мне это, - дядюшка Том уставил на Тони рыбий глаз, подозрительно моргая. - Это слишком крупное дело, чтобы я провернул его в одиночку. Их надо вывезти из страны, а этим занимается только один тип. Повидайся с ним, спроси чего скажет, и если скажет, что годится, то я скажу, что можно.

С трудом продравшись сквозь синтаксис, Тони извлек из его заявления узловые крохи информации.

– Кого я должен повидать?

– Человека по имени Массуд. Он заправляет рестораном на Портобелло-Роуд, называется "Тадж-Махал". Рядом с "Грязной уткой", не прозеваешь. Повидайся с ним и посмотри, чего он скажет.

Больше информации не поступило, потому что во время этой тирады дядюшка Том положил ладонь Тони на поясницу, подогнал к двери и выставил за порог. Тони запротестовал, но не придумал, что еще сказать, позволил выпихнуть себя и тотчас же услышал щелчок замка за спиной. Дожидавшаяся за углом Эстер кивнула, выслушав его информацию.

– По-моему, я знаю это заведение. "Грязная утка" - распространенное прозвище любого публичного заведения под названием "Черный лебедь". Надо идти, но сначала выработать план. Это в противоположном конце Лондона, и добираться туда минимум полчаса. Я поеду первым автомобилем, быстрым, а ты последуешь в арендованном драндулете. Я буду обедать там вместе с Исаем, и мы друг друга не узнаем. Если возникнут проблемы, мы будем наготове. Остальные могут вернуться в "Мармион".

– Но уже одиннадцатый час, ресторан закрыт, - с надеждой заметил Тони, но надежда была тут же развеяна во прах.

– Это самый подходящий час для индийского ресторана. Мы будем ждать твоего прибытия.

От козней рока не ускользнешь. Тони сел рядом с Иноном - должно быть, с ним, поскольку Исай с Эстер, - управлявшим автобусом на обратном пути, и был вознагражден увлекательными рассказами о полночных налетах на логова диверсантов, о спортивных восхождениях на высоты Масада в стоградусную жару, о дружеских ночах вокруг костра в киббуце, верховых поездках на рассвете среди голых холмов, а также прочих полезных для здоровья и утомительных израильских затеях. Все это внушало такой энтузиазм, что будь Тони евреем, он иммигрировал бы тотчас же; только кровь апача спасала его от счастливой жизни киббуцника. Лондон пролетал за окнами, и слишком уж скоро Тони предстояло снова стать двойным - или уже тройным? - агентом.

– Удачи, - крикнул Инон ему вслед, когда Тони зашагал по дороге к манящей вывеске ресторана. - И шалом.

"Вот уж действительно, шалом", - пробормотал Тони себе по нос; если и есть где-то на свете шалом, то не в его положении. Он прошел мимо алкогольных искусов "Черного лебедя" и остановился, чтобы изучить меню, вывешенное в окне "Тадж-Махала". Там была перечислена бесконечная вереница диковинных блюд с указанием цены каждого, а в конце обнаружилась короткая приписка: бифштекс, курица и яйца с жареной картошкой - уступка консервативному британскому едоку. Над входной дверью был установлен круглый вытяжной вентилятор, исторгавший в напоенный бензиновым перегаром ночной воздух роскошные волны ароматов пряной восточной кухни. Они были совершенно незнакомы Тони, но, несмотря на это, удивительно привлекательны, так что его слюнные железы, всегда пребывающие в состоянии полной боевой готовности к подобному случаю, быстро наполнили ему рот жидкостью, демонстрируя собственный интерес. Набрав в грудь побольше воздуху, он вошел.