Возмездие Эвелит (сборник) - Страница 62

Часовые, застыв в благоговении и страхе, стояли у входа. Макензи спешился и вошел. Вестибюль был высокий, фантастически раскрашенный, в арках, через которые сновали люди. Капрал проводил Макензи вниз, в зал. Это здание явно использовалось для жилья, офисов, складов и других, менее понятных, целей… Здесь была комната, дверь в которую выбил снаряд. Абстрактная живопись на стенах была повреждена и испачкана сажей. Четверо солдат в изодранной форме стояли, нацелив оружие на два создания, которых допрашивал Шпейер. Один из допрашиваемых внезапно повалился на некое подобие стола. Птичье лицо было закрыто четырехпалыми руками, и рудименты крыльев содрогались от рыданий. Значит, они способны плакать? — с изумлением подумал Макензи и внезапно почувствовал желание обнять это существо и по возможности утешить.

Другой инопланетянин стоял выпрямившись; его одежда была соткана из тонких металлических нитей; большие неопределенного цвета глаза смотрели на Шпейера с семифутовой высоты, а английская речь звучала музыкой.

— …Звезда джи-типа, в пятидесяти световых годах отсюда. Ее можно разглядеть невооруженным глазом, но не с этого полушария.

Майор, осунувшийся, со свирепым лицом, подался вперед, словно хотел укусить.

— Когда вы ожидаете подкрепление?

— Другого корабля не будет раньше чем почти через сто лет, и доставит он только смену персонала. Нас разделяют пространство и время, лишь очень немногие могут работать здесь, стремясь создать мост между мыслящими существами через столь огромную пропасть…

— Да, — равнодушно кивнул Шпейер. — Ограниченность скорости света. Если ты говоришь правду.

Инопланетянин вздрогнул.

— У нас нет другого выхода, кроме как говорить правду, и я умоляю вас о понимании и помощи. Месть, завоевание, любая форма массового насилия невозможны при таком разрыве во времени и пространстве. Наша работа совершается в мозгу и в сердце. Даже и сейчас не все еще потеряно. Самые критические события могут остаться в тайне… О, послушайте меня ради ваших еще не родившихся потомков!

Шпейер обернулся к Макензи.

— Все о'кей? — спросил он. — У нас здесь все завершено. Около двенадцати остались в живых, этот — главный. Похоже, они единственные на Земле.

— Мы с самого начала полагали, что их не может быть много, — сказал полковник. Его тон отражал его чувства. — Мы думали так, когда только еще обсуждали с тобой их поведение. Их должно быть немного, иначе они действовали бы более открыто.

— Послушайте, послушайте, — умолял инопланетянин. — Мы явились сюда с любовью. Нашей мечтой было повести вас — сделать так, чтобы вы сами пришли к миру, к совершенствованию… О да, мы бы тоже от этого выиграли, мы выиграли бы еще одну расу, с которой когда-нибудь смогли бы сотрудничать как братья. Но во Вселенной существует много рас. Наши действия имели целью главным образом ваше благополучие, ваше будущее.

— Это стремление к совершенствованию не оригинально, — проворчал Шпейер. — Мы уже сами дошли до него. И теперь, и раньше. Последний раз оно привело к ядерным бомбам. Нет, спасибо!

— Но мы знаем! Великая Наука предсказывает с абсолютной точностью…

— Предсказала она вот это? — Шпейер указал на разрушенную комнату.

— Это случайные издержки. Нас слишком мало, чтобы во всех деталях контролировать варварство. Но разве вы не хотите покончить с войной, с тем, от чего страдаете с давних времен? Я предлагаю вам это за вашу помощь сегодня.

— Вы успешно сами начали довольно гнусную войну, — сказал Шпейер.

Инопланетянин стал ломать пальцы.

— Это была ошибка. План остается прежний — единственный путь подвести ваш народ к миру. Я, кто столько путешествовал между солнцами, готов стать перед тобой на колени и умолять…

— Прекрати! — Шпейер откинулся назад. — Если бы вы пришли открыто как честный народ, вы нашли бы желающих выслушать вас. Может быть, даже многих. Но нет, вы действовали хитростью и коварством. Вы знали, что для нас правильно. Нас самих вы не спросили, не сочли даже нужным посвятить нас в это. Боже правый! Никогда не встречал я подобной наглости!

Инопланетянин поднял голову.

— Все ли вы говорите детям? Всю правду?

— Настолько, насколько они готовы понять.

— Ваша детская культура не готова понять эти истины.

— Кто, кроме вас, счел нас детьми?

— Как вы узнаете, что вы уже взрослые?

— Мы пытаемся выполнять взрослую работу и видали, способны ли справиться с ней. Конечно, мы совершаем порой жуткие промахи, мы люди. Но это наши собственные промахи. И мы учимся на них. Не вам учить нас, не вам с вашей чертовой психологической наукой, которой вы хвастаете и которая хочет определить рамки способностей каждого мозга! Вы хотите восстановить целостное государство, не так ли? А вы когда-нибудь задумывались, что, может быть, человека больше устраивает феодализм? Раздробленность, когда каждый знает свое собственное место, к которому принадлежит и частью которого является; община со своими традициями и своей честью; возможность каждого принимать решения, с которыми считаются; защита от высших сюзеренов, стремящихся захватить все больше власти; тысяча различных способов жизни? Мы всегда строили здесь, на Земле, сверхдержавы и всегда затем разрушали их снова. Я думаю, может быть, идея с самого начала была ошибочной. И может быть, на сей раз мы найдем что-нибудь лучшее. Почему не мир из маленьких государств, слишком крепких, чтобы распасться на части, и слишком маленьких, чтобы причинить кому-нибудь вред, — понемногу возвышающихся над мелкой завистью и злобой, но сохраняющих свои особенности, — тысяча различных подходов к решению наших задач? Может быть, тогда некоторые из них мы сумеем решить… сами!

— Никогда вы их не решите, — сказал инопланетянин. — Вы снова и снова будете распадаться на части.

— Это ты так думаешь. Я думаю иначе. Но кто бы из нас не был прав — а Вселенная чересчур огромна, чтобы предсказывать будущее, — мы должны сделать собственный свободный выбор на Земле. Я предпочел бы умереть, чем быть прирученным. Люди узнают о вас, как только судья Бродский будет восстановлен. Нет, раньше. Полк услышит обо всем сегодня, город — завтра, просто для того, чтобы исключить возможность снова всякими ложными идеями скрыть правду. К тому времени, когда прибудет ваш следующий космический корабль, наш выбор будет уже сделан — в нашей собственной манере, какова бы она ни была.

Инопланетянин спрятал голову в складках своей одежды. Шпейер повернулся к Макензи. Лицо его было влажным.

— Что-нибудь… ты хотел что-нибудь сказать… Джимбо?

— Нет, — пробормотал Макензи. — Ничего не приходит в голову. Давай организуем наш штаб здесь. Хотя я не ожидаю больше боев. Кажется, все уже кончилось.

— Безусловно. — Шпейер с трудом перевел дыхание. — Вражеские войска повсюду вынуждены будут капитулировать. Им не за что больше сражаться. Скоро мы сможем заняться залатыванием прорех.

Это был дом с внутренним двориком, стены которого были увиты розами. Улица еще не ожила, поэтому здесь царила предзакатная тишина. Горничная впустила Макензи через заднюю дверь и скрылась. Он направился к Лауре, сидевшей на скамье под ивой. Она взглянула на него, но не встала. Одной рукой она придерживала колыбель.

Он остановился, не зная, что сказать. Как она похудела! Внезапно она сообщила ему так тихо, что он едва смог расслышать:

— Том мертв.

— О нет! — У него потемнело в глазах.

— Я узнала это позавчера, когда несколько его людей прибрели домой. Он убит в Сан-Бруно.

Макензи не решался сесть с ней рядом, но ноги не держали его. Он присел на камни и стал разглядывать их причудливое расположение. Больше не на что было глядеть.

Ее голос донесся до него, ровный, без всякого выражения:

— Стоило это всего? Не только Том, но и столько других погибли ради политики?

— На карту было поставлено большее, — сказал он.

— Да, я слышала радио. И все же я не понимаю такой цены. Я очень старалась понять, но не могу.