Возмездие Эвелит (сборник) - Страница 50

— Ты должен быть благодарен, что твоя первая реакция на суровые неизбежности нашего плана была сравнительно мягкой. Главные трудности впереди.

— Да, мне говорили.

— Абстрактно. Но представь себе реальность. Правительство в своем стремлении восстановить старую нацию будет действовать агрессивно, вовлекаясь в затяжные войны с сильными соседями. Прямо и косвенно оперируя экономическими факторами, контролировать которые они неспособны, аристократы и землевладельцы будут разоряться в этих войнах. Новые власти введут свою систему, сначала коррумпировав капитализм, а затем применив прямую силу, направленную против центрального правительства. Но там не останется места для пролетариата, его вытеснят бывшие землевладельцы и иностранные корпорации. Любой демагогии они противопоставят плодородные земли. Империя подвергнется бесконечным конфликтам, гражданским распрям, деспотизму, упадку и внешнему вторжению. О, нам придется ответить за многое, прежде чем мы добьемся своего!

— Ты думаешь… когда мы увидим конечный результат… мы очистимся от крови?

— Нет, мы уплатим самую большую цену из всех.

Весна на вершинах Сьерры холодная, сырая; снежные сугробы при таянии наводняют реки, сбрасывая туда огромные камни, отчего звенят ущелья; ветер неистовствует, а дороги из-за талой воды становятся непроходимыми. Первая зелень, колышащаяся на осинах, выглядит несравненно нежнее хвойных деревьев, мрачно глядящих в яркое небо. Низко кружит ворон, высматривая добычу, — будь начеку! Но потом ты пересекаешь границу леса, и мир сразу становится иным в серо-голубой бесконечности, с солнцем, плавящим то, что осталось от снега, и ветром, гудящим в твоих ушах.

Капитан Томас Даньелиз (легкая кавалерия, лоялистская армия Тихоокеанских Штатов) повернул свою лошадь в сторону. Это был темноволосый молодой человек, стройный, со вздернутым носом. За ним с трудом, то и дело скользя и бранясь, забрызганный с ног до головы грязью, двигался отряд, старавшийся уберечь от повреждений орудийный лафет, спиртовой мотор которого был слишком слаб и способен лишь на то, чтобы крутить колеса. Пехота, грузно хлюпая, протащилась мимо. Люди шли тяжело, сутулясь, измученные высотой, сырыми привалами и пудом грязи на каждом сапоге. Линия растянулась, изогнувшись длинной змеей вокруг горы и до самого моста. Даньелиз чувствовал сильный запах пота.

Но они славные парни, — подумал он, — пусть и грязные, угрюмые, богохульствующие. Его собственная рота по крайней мере получит сегодня горячую пищу, даже если ему придется для этого сварить сержанта-квартирмейстера.

Копыта лошади ударили о блок старинного бетона, торчавший из грязи. Если бы это случилось в давние времена… но желания не воплотишь в реальность. За этой линией шла почти пустынная местность. На нее претендовали «праведники», которых никто больше не боялся, но коммерция с которыми шла туго. Так что высокогорные тропы никогда не рассматривались как стоящие восстановления, и железная дорога заканчивалась у Хэнгтауна. Поэтому экспедиционным войскам, направляющимся в Тахо, пришлось тащиться через безлюдные леса и обледенелые горные спуски. Господи, помоги беднягам.

Господи, помоги и тем, кто в Накамуре, — подумал Даньелиз. Он сжал губы, хлопнул в ладоши и без необходимости сильно пришпорил коня. Из-под копыт полетели искры, когда животное взбиралось по дороге к верхней точке моста. Сабля ударяла всадника по ногам.

Осадив коня, он достал полевой бинокль. Отсюда он мог наблюдать беспорядочную груду камней на вершине горы, где тени облаков скользят по скалам и валунам, уходя во мрак ущелья и снова выбираясь с другой его стороны. Несколько пучков прошлогодней коричневой, жухлой травы торчат из земли, и негромко посвистывает рано проснувшийся от зимнего сна сурок. Замка Даньелиз все еще не мог видеть. Да он и не ожидал этого. Он знал эти места… как хорошо он знал их!

Однако можно было все же ожидать, что удастся заметить хоть намек на вражескую активность. Жуткое это было ощущение: проделать такой путь, нигде не видя ни малейшего знака, оставленного врагом, вообще ничего; высылать дозоры на поиск мятежных соединений, которых нигде нет; ехать верхом в постоянном напряжении, ожидая снайперской стрелы, которая так ни разу и не пролетела. Старый Джимбо Макензи не из тех, кто будет пассивно ожидать врага, сидя за стенами, и «непоседы» не зря получили свое прозвище.

Если Джимбо жив — но жив ли он? Этот глупец вполне способен совершить что-нибудь отчаянное, — подумал Даньелиз. Он закусил губу и заставил себя сосредоточиться, глядя в бинокль. Не думать о Макензи, о том, как он умел переорать, перепить и высмеять тебя, но тебе это никогда не было обидно; о том, как он, сдвинув брови, склонялся над шахматной доской, где ты мог выиграть у него десять партий из десяти, и он никогда не обижался; о том, каким гордым и счастливым стоял он во время венчания… Не думать о Лауре, которая старается скрыть от тебя, как часто она плачет по ночам, о Лауре, которая носит уже под сердцем внука Макензи и просыпается одиноко в доме в Сан-Франциско от кошмаров, навеянных беременностью. Каждый из этих солдат, бредущих сейчас по направлению к замку, всегда мог разметать любую высланную против него армию, каждый из них оставил дома кого-нибудь, и только аду известно, скольких близких оставили дома мятежники. Лучше высматривать вражеские следы и не думать ни о чем другом.

Стоп! Даньелиз напрягся. Всадник… Он навел фокус. Один из наших собственных. Армия Фаллона прибавила голубую ленту к форме. Возвращающийся разведчик. По спине Даньелиза пробежала дрожь. Он решил сам непосредственно выслушать донесение. Но разведчик был еще на расстоянии мили и ехал медленно, вынужденный пробираться по пересеченной местности. Незачем было спешить перехватывать его. Даньелиз продолжил свои наблюдения.

Показался разведывательный самолет — неуклюжая стрекоза с пропеллером, отражавшим солнечный свет. Жужжание самолета слышалось между скал, где эхо отражало его туда и обратно. Несомненно, он был послан в помощь разведчикам, использующим двустороннюю радиосвязь. Позднее самолет будет служить наводчиком для артиллерии. Превращать его в бомбардировщик не имело смысла: форт Накамура был неприступен для нынешних военно-воздушных сил и, вполне вероятно, мог сбить такую штуку.

Даньелиз услышал за спиной скрип сапог и резко обернулся, в руке у него возник пистолет. Впрочем, тут же опустился.

— О! Извини меня, философ.

Человек в голубой мантии кивнул. Улыбка смягчила суровое лицо. Он был лет шестидесяти, седой, морщинистый, но ходил легко, вот пешком взобрался на такую высоту. На груди его золотом сверкали символы инь и ян[16].

— Ты напрасно нервничаешь, сын мой, — сказал он. Легкий техасский акцент слышался в его речи. Эсперы исполняли законы места, где жили, но ни одну страну не считали своей: они принадлежали просто к человечеству, в конечном счете вся жизнь их, пожалуй, протекала во времени — пространстве Вселенной. Однако Тихоокеанские Штаты весьма повысили свой престиж и влияние благодаря созданию Центра Ордена в Сан-Франциско в то время, когда город серьезно перестраивался. Не было никаких возражений; напротив, когда Великий Провидец выразил желание, чтобы философ Вудуорт сопровождал экспедицию в качестве наблюдателя, это восприняли благосклонно. Даже капелланы, даже церкви в конце концов признали, что учение эс-перов нейтрально и уважительно по отношению к религии.

Даньелиз вынужденно улыбнулся.

— Можешь ты осуждать меня?

— Не осуждать. Но посоветовать. Твое поведение не приносит пользы. Оно только изматывает тебя. Ты неделями ведешь битву, которая еще не началась.

Даньелиз вспомнил проповедника, посетившего его дом в Сан-Франциско — по приглашению, в надежде несколько успокоить Лауру. Тот выразился более по-домашнему: «Не надо спешить и браться за несколько дел сразу». Воспоминание причинило боль, и он грубо сказал: