Возмездие Эвелит (сборник) - Страница 14

Эти новые люди, которые теперь правят Землей, смогли бы извлечь выгоду, завоевав Холат. Конечно, расстояния огромные, но кто его знает…

Самым мудрым и безопасным было бы уничтожить всю человеческую цивилизацию, снова загнать их в пещеры. Проект был слишком честолюбивым, может быть, и не стоило пробовать. Конечно, он мог что-то предпринять, например, хотя бы столкнуть лбами враждующие стороны. Он уже отлично знал, почему им так не терпелось поймать или убить его.

Прежде чем выбрать линию поведения, придется подождать, осмотреться и подумать. А для этого необходимо найти место, где можно укрыться, и тут он подумал, что знает, куда направиться. По крайней мере стоило попробовать. Он сравнил развернутую карту с той, которую видел у Лангли, и запечатлел ее в своей хорошо тренированной эйдетической памяти[6]; переведя по аналогии условные обозначения, он сделал поправки на изменения, которые произошли за пять тысяч лет. Затем он повернул флаер на северо-восток, где и затаился в ожидании.

Технический прогресс был действительно налицо: на следующее утро освежающее устройство устранило у Лангли все следы похмелья, робот-слуга выдвинул из щели на стол завтрак и убрал посуду после того, как он покончил с едой. Ну, а теперь начинался пустой день, когда оставалось либо слоняться по комнатам, либо высиживать неизвестно что. Пытаясь стряхнуть депрессию, Лангли набрал номер заказа на книги — раб-управляющий показал ему, как обращаться с приспособлениями в доме. Машина что-то прощелкала сама себе, порыскала в городских библиотеках, отыскивая микрофайлы на заданную тему, и изготовила копии на дискетах, которые космонавт вставил в сканнер.

Блаустайн попытался прочитать роман, затем какие-то стихи, отдельные статьи и бросил это занятие. С его поверхностным знанием всей подоплеки они были почти лишены смысла. Он доложил, что литература сегодня, похоже, сильно стилизована, со сложными построениями и полна аллюзий с классической литературой двухтысячелетней давности, которые имеют большее значение, чем относительно тривиальное содержание.

— Поуп и Драйден[7], — недовольно проворчал он, — так им по крайней мере было что сказать. Боб, что ты там нашел?

Мацумото, который пытался сориентироваться в современной науке и технике, пожал плечами.

— Ничего. Все написано для специалистов, считается очевидным, что читатель имеет солидную подготовку. Чтобы что-то понять, мне нужно снова поступать в колледж… и что же это за чертовщина такая — матрица Загана? Популярной литературы вообще нет: похоже, только специалистов и волнует, как все эти штуки работают. Единственное, что я могу сказать, так это у меня сложилось впечатление, что за последние две тысячи лет ничего по-настоящему нового открыто не было.

— Застывшая цивилизация, — сказал Лангли. — Они достигли равновесия, каждый на своем месте, все идет достаточно гладко, не происходит ничего такого, что могло бы выбить из колеи. Может быть, для этого необходимо, чтобы победили центаврийцы, я не знаю.

Он снова занялся своими кассетами по истории, пытаясь охватить все, что произошло. Сделать это оказалось удивительно трудно. Почти все, что он нашел, представляло собой научные монографии, предполагающие колоссальную эрудицию в узкой области. Ничего для простого читателя, а тем более для тех, кто не знал, водятся ли еще на Земле звери или нет. И чем ближе он подходил к настоящему, тем реже ему встречались удобоваримые объяснения, особенно это касалось земной цивилизации, чье будущее, похоже, осталось все в прошлом.

Наиболее важным открытием со времен гипердвигателя, насколько он понял, была параматематическая теория Человека, как личности, так и общества, которая позволила проводить преобразования на стабильной, предсказуемой, логической основе. У основателей Техната не было нужды гадать: они не предполагали, что вот такой-то и такой-то порядок производства и потребления должен бы работать, они это просто знали. Наука не была совершенной, да она и не могла быть таковой, случайности вроде колониальных восстаний возникали непредсказуемо. Но цивилизация оставалась стабильной, обладая сильной отрицательной обратной связью, она плавно приспосабливалась к новым условиям.

Слишком плавно. Средства разумного общественного устройства использовались не для того, чтобы освободить человека, а наоборот, чтобы затянуть хомут потуже, ибо небольшие группы ученых по необходимости разрабатывали планы и следили за их выполнением, а в результате и они и их потомки (с хорошими, гуманными преобразованиями, в которые они, возможно, даже верили сами) просто-напросто оставались у власти. В конце концов вполне логично, что управлять должен сильный и умный, — обыкновенный человек просто не способен принимать повседневные решения, от которых зависит существование жизни на целых планетах. Было так же логично организовать управление; селективное размножение, управляемая наследственность, психотренинг могли создать класс рабов, квалифицированных и довольных своим положением, и это тоже было логично. Обыкновенный же человек не возражал против подобных порядков, наоборот, он их охотно принимал потому, что концентрация и централизация власти, которые все больше и больше возрастали со времен еще промышленной революции, проповедовали ему традиции слепого подчинения.

Лангли несколько мрачно задавался вопросом: а возможен ли был иной выход для достижения конечной цели?

Позвонил Чантавар и предложил прогуляться назавтра по городу.

— Я знаю, что до сих пор вам было ужасно скучно, — извинялся он, — но у меня была масса срочных дел. Однако завтра я с радостью покажу вам окрестности и отвечу на все вопросы, которые, возможно, у вас возникли. Для вас это будет лучшим средством для адаптации.

Когда Чантавар дал отбой, Мацумото сказал:

— Он, похоже, неплохой парень. Но если общество здесь, как я понимаю, аристократическое, то почему он утруждает себя лично?

— Мы для него что-то свеженькое, ему скучно, — сказал Блаустайн. — Что угодно, лишь бы что-то новое.

— Кроме того, — проворчал Лангли, — мы ему нужны. Я более чем уверен, он не может вытянуть из нас что-то толковое под гипнозом или как там это теперь называется, в противном случае мы бы давным-давно сидели в каталажке.

— Ты имеешь в виду это дело с Сарисом? — неуверенно спросил Блаустайн. — Слушай, Эд, у тебя есть хоть какие-то прикидки, куда мог деться этот кот-переросток и что он затеял?

— Нет… не совсем, — ответил Лангли. Они говорили по-английски, но он был уверен, что в комнате где-то установлен микрофон, а за переводом дело не станет. — Сам ломаю голову.

Внутренне он подивился собственной сдержанности. Он не был создан для этого мира коварных замыслов, шпионажа и скорых расправ. Никогда не был. Космонавт в силу необходимости был добрым, замкнутым человеком, не способным к злословию и интригам официальных политиков. В свое время он мог и нагрубить, если что-то было не так, а потом не спал ночами, размышляя о том, справедлив он или не справедлив и что на самом деле о нем думают люди. Теперь он никто.

Было бы так просто смириться, сотрудничать с Чантаваром и плыть по течению. Откуда ему знать, что, поступив именно так, он будет не прав? Похоже, что Технат олицетворяет собой порядок, цивилизованность, своего рода справедливость; не его это дело — противопоставлять себя двадцати миллиардам людей и пяти тысячелетиям истории. Была бы рядом Пегги, он бы сдался, он не стал бы рисковать ее шеей ради принципов, в которых сам не был уверен.

Но Пегги умерла, и, кроме принципов, оставалось так мало, ради чего стоило жить. Игра в Бога не доставляла удовольствия даже на таком жалком уровне, но он вышел из общества, которое на каждого человека возлагало ответственность решать все самому.

Чантавар позвонил на следующее утро.