Возмездие - Страница 68

    …Вечером сидели у камина в гостиной, пили кофе. В кресле, укрытый пледом, — старый фон Бютцов, жена подполковника Инга — молодая красивая женщина, их сын Иоганн — двенадцатилетний мальчишка, нарядившийся по случаю приезда отца в полную форму «Гитлерюгенда» с пряжкой на поясе и кинжалом.

    Подполковник подбросил пару брикетов в затухающий было камин. Выпил рюмочку ликера и откинулся в кресле. Было тихо и мирно, и ничто не напоминало о войне, кроме, пожалуй, карты Европы, на которой красным шнуром была отмечена линия фронта. Вошла Эльза и, встретившись с подполковником взглядом, спросила:

    — Простите, этот… русский… ночевать будет в доме?

    — Есть свободные комнаты? — спросил подполковник.

    — Есть, — сказал старый Бютцов. — Комната садовника и шофера, комната истопника в подвале. В доме теперь полно пустых комнат.

    — Пусть ночует в подвале, — сказала Инга.

    — Папа, ты много убил русских? — спросил Иоганн.

    Подполковник, едва не поперхнувшись, растерянно посмотрел на сына. Выручил старый Бютцов:

    — У тебя примитивные представления о войне, Иоганн.

    — Сегодня ночью, — торжественно сказал Иоганн, сжав рукоять кинжала, — я убью одного русского!

    — О господи, — вздохнула Инга.

    Старый Бютцов поднялся. Погасил аккуратно сигарету.

    — Пошли спать, вундеркинд. Я расскажу тебе кое-что о войне… Спокойной ночи, мой мальчик. Спокойной ночи, Инга. — И, поцеловав сына и невестку, старик уводит Иоганна из гостиной, продолжая с ним разговор: — Па войне у каждого свои обязанности, твоя обязанность— хорошо учиться…

    Иоганн обернулся в дверях и, щелкнув каблуками, вскинул руку.

    — Хайль Гитлер!

    — Спокойной ночи, — сказал подполковник.

    Наконец они остались одни.

    — Я ужасно соскучился, — сказал подполковник, накрыв своей крупной ладонью изящную руку жены.

    — Почему ты не писал так долго? Ты даже не предупредил, что приедешь.

    — Не мог. Меня внезапно вызвали в Берлин. Я думаю, за новым назначением…

    — Боже мой! Неужели на фронт?

    — Вряд ли.

    — Иногда мне бывает так страшно, что жить не хочется, — сказала Инга.

    Подполковник промолчал, прислушиваясь к тишине в доме, потянулся к шнуру торшера и выключил свет.

    Шумский не спал. Запрокинув руки за голову, он смотрел на зарешеченное оконце под потолком, за которым начинался рассвет…

    Серый «Хорьх» стоял на том же самом месте, где недавно Карасев-Деннерт оставлял свою машину, — рядом с кафе в дальнем пригороде Берлина.

    В окнах кафе дважды промелькнула Гелена.

    Вышел Бютцов. Шумский выскочил из машины, открыл ему дверцу. Бютцов сам сел за руль.

    — Все в порядке, — сказал он. — К десяти я должен быть в строительном управлении войск СС.

    Обычные фанерные шкафы, столики, аккуратно застеленные бумагой, занавесочки на окнах. Даже герань на подоконниках. А за занавесочками — решетки. Это кабинет начальника концлагеря.

    За одним столом сидел немецкий офицер, за другим, с пишущей машинкой, — писарь из заключенных, с лоснящейся физиономией.

    Подполковник Бютцов стоял в ожидании у дверей.

    Офицер сказал писарю по-русски:

    — Займись им, Николаев. — И по-немецки — Бютцову: — Что он натворил?

    — На шоссе вдоль Потсдамерзее машину обстреляли какие-то люди. Шофер повел себя подозрительно. По-моему, он нарочно снизил скорость…

    — Около озера? Правильно, где-то там скрываются бежавшие из лагеря поляки. Ну что же, вы поступили разумно, господин подполковник, что привезли его к нам.

    — Иди сюда, — подозвал Шумского писарь. — Стань здесь. Опусти руки. Смотри на меня. Отвечай. Картуз сними, сволочь! Фамилия?

    — Лунин.

    — Имя?

    — Иван.

    — Тебя что, за язык тянуть?

    — Федорович…

    — Я могу уехать? — спросил подполковник у офицера.

    — Конечно, — сказал тот. — Распишитесь вот здесь, пожалуйста.

    Фон Бютцов расписался и вышел из кабинета, лишь мельком взглянув на Шумского.

    — Нашел его карточку? — спросил офицер у писаря.

    — Нет, господин лейтенант!

    — Болван! Найти! А пока заведи новую. И — в шестой ревир.

    — Слушаюсь…

    Писарь вел Шумского через плац, освещенный мощными прожекторами с вышек. Узкие, как бойницы, окошки бараков были темны и безжизненны. Слышен был хруст шагов и лай собак.

    — Ну ты и фраер голубой, — усмехнулся писарь. — Быть на воле — и вернуться обратно… Знаешь, что такое шестой ревир? Оттуда одна дорога — в печку.

    — Вы этого не допустите, Каминский.

    — Что?! — Писарь остановился. — Откуда знаешь мою фамилию?

    — Идем-идем.

    — Откуда знаешь мою фамилию, сволочь?

    — Оттуда…

    — На пушку берешь?

    — О суде над предателями и изменниками родины в Харькове — родной ведь ваш город? — могу рассказать с подробностями…

    — Что тебе нужно?

    — Это вам нужно, чтобы я выбрался из шестого ревира и при случае мог рассказать где надо, что бывший баталер одесского полуэкипажа и мелкий жулик Роман Каминский сделал одно доброе дело.

    — Кто ты такой?

    — Подумайте.

    — Здравствуйте, подполковник. — Невысокий, рано полысевший господин с холеным лицом вышел из-за стола навстречу Бютцову, прибывшему в особый лагерь

    «Дора». — Семья?.. Надеюсь, все живы и старший фон Бютцов по-прежнему полон здравого скептицизма. Уважаю независимые умы стариков. Отличный был архитектор ваш отец…

    — Благодарю. Слава богу, в семье все по-прежнему.

    — Прекрасно. А теперь перейдем к делу. Согласно распоряжению фюрера увеличивается объем работ по строительству новых объектов в особом лагере «Дора», и потому мы очень нуждаемся в толковых инженерах.

    У меня о вас довольно лестные отзывы, есть надежные рекомендации. Но специфика нашей работы требует особого внимания к людям… Прошу. — Он указал подполковнику на стул и раскрыл папку с документами. — До декабря сорок третьего года вы служили в штабе гене-рал-инспектора инженерных войск… В конце декабря ненадолго исчезли…

    — Я был тяжело контужен при нападении партизан на поезд, доставлен в госпиталь без сознания…

    — Да-да, ваши документы и вещи нашлись потом… в чемодане. Как долго вы пролежали в госпитале?

    — До марта.

    — Это соответствует выписке из истории болезни.

    К сожалению, полевой армейский госпиталь № 118 в 4 июле в полном составе попал в окружение в Белоруссии, и мы не имеем возможности запросить архивные данные.

    — Если вы не доверяете мне… — Бютцов встал.

    — Ну-ну, обиделись, как ребенок. Горе с вами, интеллигентами. Отбросьте амбицию, подполковник. У вас будут слишком широкие полномочия в «Доре», чтобы мы не сделали хотя бы формальной проверки.

    Млынский стоит на горе. Идет мокрый снег. В долине под ним раскинулся маленький немецкий городок Корцен. Лицо полковника сурово и неподвижно, словно высеченное из камня.

    Чуть в стороне стоят Канин и Хват, командиры партизанских отрядов Гонуляк и Нечипоренко. Здесь же — Ерофеев, Бейсамбаев, Озеров…

    Мимо проходят, спускаясь к городку, отряды партизан, роты красноармейцев.

    Млынский раскрывает планшет.

    — Операция начнется ровно в шесть тридцать. К этому времени ваши люди в Корцене, Гонуляк, уже должны блокировать комендатуру и контору завода. Ваш отряд, Нечипоренко, перекрывает и контролирует дороги. Отходить будете последними по сигналу зеленой ракеты.

    — Ясно.

    — Капитан Бейсамбаев прикрывает минеров Озерова.

    — Есть!

    В город ворвались с двух сторон. Бойцы Бондаренко и партизаны Гонуляка забросали гранатами комендатуру. Группа Бейсамбаева, прикрывая минеров, проникла к стенам завода.

    Гранатами взорвали ворота… Ворвались в казармы охранного батальона. Дрались врукопашную, штыком и прикладом…