Возмездие - Страница 67

    Танцевали темпераментно и красиво…

    В домике, кроме Ирины Петровны и Млынского, никого уже не было. Только из-за двери отчетливо доносился хруст шагов часового да где-то далеко все еще звучала неугомонная балалайка Ерофеева.

    Млынский и Ирина Петровна молчали. Долго. Только изредка осторожно и нежно касались друг друга…

    В самолете Ирина Петровна обходила раненых.

    — Держись, казак. Первый раз в самолете?

    — Ага…

    — Я тоже.

    Ей помогали второй пилот и офицер, сопровождавший Семиренко. Сам он сидел у иллюминатора и, когда Ирина Петровна присела рядом на минутку, улыбнулся ей.

    — Ну что глаза такие грустные? Война идет к концу, скоро увидитесь…

    — Да-да, конечно…

    В салон вошел штурман.

    — Пролетаем линию фронта, товарищи. Будьте внимательны. — Он прошел в хвост самолета, похлопал по плечу стрелка, крикнул: — Вася, смотри в оба!

    Ирина Петровна, услышав стон, подошла к раненому. И тут самолет сильно тряхнуло. Она взглянула в иллюминатор: черной тенью проскочил немецкий истребитель. Потом мелькнул еще один, на крыльях которого бились желтые огоньки трассирующих пуль.

    Ирина Петровна увидела, как истребитель с черными крестами вспыхнул и, оставляя шлейф дыма, камнем пошел к земле. И тут же их транспортный самолет задрожал всем корпусом, в салон полетели куски обшивки, раздались крики и стоны раненых.

    Самолет резко пошел на снижение. Один из моторов задымил…

    Самолет удалось все же посадить на неубранное льняное поле.

    Летчики, Семиренко с молоденьким лейтенантом и Ирина Петровна, задыхаясь в дыму, подтаскивали раненых к дверям, а там их принимали подбежавшие солдаты. Семиренко кричал Ирине Петровне:

    — Уходи! Слышишь? Я приказываю!

    Она лишь головой качала в ответ.

    Немецкий истребитель прошел на бреющем полете над распростертым на земле транспортным самолетом и прошил его длинной очередью. Семиренко подхватил обмякшую Ирину Петровну, выволок ее из самолета, отнес к деревьям.

    Она уже не видела, как задымил и упал немецкий истребитель, как вспыхнул и взорвался транспортный самолет. Она уже не видела ничего…

    Семиренко держал ее голову на коленях, гладил ее волосы и плакал, размазывая слезы по черному от копоти лицу…

    Рассветало. Млынский подошел к палатке, укрытой маскировочной сетью. Часовой отдал честь.

    — Разрешите? — спросил Млынский по-немецки, откидывая полог.

    — Да-да, пожалуйста. — Подполковник Бютцов, в чистой белой рубашке, поверх которой были натянуты на плечи широкие подтяжки, в галифе и хромовых сапогах, стоял с кожаным несессером в руках у раскрытого чемодана. — Прошу прощения…

    Отложив несессер, Бютцов надевает китель. Теперь он в полной форме немецкого подполковника инженерных войск со всеми нашивками и орденами. Млынский даже головой покачал невольно, так он преобразился: подтянутый и слегка надменный прусский офицер.

    — Я готов, господин полковник.

    — Волнуетесь?

    — Да, разумеется… Я часто вспоминаю нашу первую встречу зимой. Я спросил вас тогда, сохраните ли вы мне жизнь, если я все расскажу. Но дело было не в этом. Я не сказал бы ни слова, если бы верил до конца в правоту того дела, которому служил.

    — Теперь вы работаете для будущего Германии.

    — Да, я верю в Германию, верю в мой народ, который сейчас опутан чудовищной ложью фашизма. Теперь я знаю, что долг каждого немца — не дать фашистам утянуть за собой Германию в пропасть. Так думают многие офицеры. Позавчера в Москве я встретился с фельдмаршалом Паулюсом… К сожалению, было очень мало времени… Послезавтра я должен прибыть в часть.

    — Желаю удачи, Бютцов. Пожалуйста, постарайтесь выжить. Такие люди, как вы, будут очень нужны послевоенной Германии.

    Когда Млынский вышел из палатки, солнце уже позолотило снежные вершины гор.

    Приблизился Шумский. Он был в плащ-накидке, из-под которой виднелась немецкая форма.

    — Я готов, товарищ полковник.

    — Добре. — Млынский посмотрел на часы. — До границы вас доведет Гонуляк, а там встретит Карасев. Его разведгруппа обеспечит ваше внедрение и связь со мной. Вам придется залезть прямо к черту в зубы… и выйти оттуда живым.

    — Я постараюсь, товарищ полковник.

    — Вы теперь командир второй разведгруппы. Обдумывайте каждый шаг: внедрение Бютцова обратно в вермахт стоило Центру большого труда…

    Гонуляк, Хват, Канин и несколько партизан, собранных в дальнюю дорогу, ждут на краю поляны. К ним направляются Млынский, Шумский и Бютцов, за которым сержант Косых несет добротный кожаный чемодан.

    — Эх, выпить бы на дорожку, — шутит Хват.

    — А вот, — протягивает подошедший Ерофеев баклажку. — Родничок под той скалой обнаружил. Водичка вкусная и холодная, аж зубы ломит…

    Хват, отпив глоток, передает баклажку Млынскому.

    Тот, попробовав, одобрительно кивает и возвращает баклажку Ерофееву. Поколебавшись секунду, Ерофеев протягивает ее Бютцову.

    — На, хлебни и ты на дорожку…

    — Данке шён…

    И пока подполковник неторопливо, маленькими глотками пьет холодную воду. Хват, шутливо нахмурив брови, наклоняется к Ерофееву.

    — Не отравлена?

    — Я полбаклажки выпил — и ничего, пока живой, — бурчит Ерофеев. — А к тебе все одно никакая зараза не пристанет.

    Группа вместе с Бютцовом уходит. У самого поворота Шумский, прощаясь, машет Млынскому рукой.

    А Ерофеев вдруг увидел, что к ним, спотыкаясь и чуть не падая, бежит Катя Ярцева. Он шагнул ей навстречу, и на сердце у него защемило.

    — Беда, Ерофеич… непоправимая… — задыхаясь от слез, проговорила Катя. — Ирина Петровна…

    Млынский повернулся к ней, словно кто-то его толкнул. В глазах его застыла страшная боль, и мольба, и надежда…

    Тихие улочки Веймара. Виллы за аккуратными заборчиками и газонами, запорошенными первым снежком.

    В сером «Хорьхе», на заднем сиденье, — подполковник Бютцов. Перед ним — фигура шофера. В зеркальце над лобовым стеклом отражается его лицо. Это — Шумский.

    Бютцов приспустил разделявшее их стекло и сказал:

    — Нах линкс… налефо…

    Глядя в окно, он улыбнулся: тихая улочка с особняками, отступившими от нее за зеленые палисадники, была на месте. И шуцман у поворота узнал подполковника и козырнул, улыбнувшись приветливо.

    — Стоп! — сказал подполковник.

    Машина остановилась у трехэтажного особняка за лужайкой, окаймленной стриженым кустарником.

    Подполковник подождал, пока шофер — правда, не очень аккуратно — выйдет и откроет ему дверцу. Глянув на темные окна дома, он легко взбежал по ступенькам на крыльцо и толкнул незапертую дверь.

    Шумский, достав из багажника чемодан, пошел следом.

    В просторной прихожей было тихо и пусто. Бютцов заглянул в кабинет и сразу увидел отца, вернее, его седую массивную голову, едва возвышавшуюся над спинкой глубокого кресла.

    — Папа!

    Старик вздрогнул. Книга упала на ковер. Обернувшись и увидев сына, старый фон Бютцов стал медленно подниматься.

    — Фридрих… мой мальчик… Хорошо, что ты нашел время навестить нас, сынок…

    Подполковник помог ему. Они обнялись. А в дверях уже стояла старая их служанка. Острый подбородок ее дрожал, в глазах сверкали слезы. Подполковник нагнулся и поцеловал ее дряблую желтую щеку.

    — Здравствуйте, фрау Эльза…

    — Я знала, что вы вернетесь, — сказала Эльза, вытирая глаза.

    За ее спиной Бютцов увидел Шумского, спокойно ждавшего в прихожей.

    — У меня к вам маленькая просьба, Эльза. Покажите шоферу, куда поставить машину, и накормите его. Только учтите: он русский.

    — Что-о? — Глаза старой служанки сразу стали сухими и круглыми.

    — Не бойтесь, он не кусается.

    Надменно вскинув подбородок, Эльза вышла, прикрыв за собой дверь.