Возлюбленная из Страны Снов
(Забытые истории о привидениях и духах ) - Страница 8

Эджворт взглянул на меня и покатился со смеху.

— У вас снежника в волосах — она растаяла, — объяснил он и сразу успокоился. Но меня это не успокоило. Я не мог удовольствоваться таким простым объяснением; меня била лихорадка. Совершенно обессиленный, я опустился в кресло. Окно вдруг с шумом распахнулось, и ворвавшийся ветер погасил свечи.

Я вскрикнул; Эджворт выругался. Он ощупью запер окно, подбросил дров в огонь и, одну за другой, зажег свечи. Руки его слегка дрожали, и лицо было несомненно бледно. Но, тем не менее…

— Ну полно, полно, Деннисон. Какого черта вы боитесь? Нечего сказать, выискался храбрец — дожидаться привидений!

— Не говорите так! — взмолился я.

— А почему? Что, собственно, случилось? Я забыл запереть окно на задвижку, ветер распахнул его и задул свечи.

Объяснение опять-таки было самое простое, и опять-таки я не удовлетворился им. Каждым нервом я чувствовал, что в этой комнате есть что-то, чего прежде не было — что-то злое и опасное. Ведь стук в окно уж нечем было объяснить.

Я напомнил об этом Эджворту; он рассердился.

— Наверное, и это можно объяснить. Мы только не знаем, как. Только и всего.

Он положил револьвер на камин и нагнулся раздуть огонь.

— А знаете, что я вам скажу, мой друг? Здесь дьявольски холодно, в этой комнате.

— Не перейти ли нам в соседнюю? — предложил я. — Дверь можно оставить открытой. Там… там уютнее..

Он смотрел на меня.

— Ступайте, если хотите. Я взялся провести ночь здесь и сдержу слово, хотя бы все умершие якобиты пришли сюда поздравить меня с праздником.

Его насмешки только увеличивали мои страхи: он точно бросал вызов тем злым силам, которые реяли над нами. Я не мог больше этого выдержать. Если б стук в окно снова повторился, это, может быть, успокоило бы меня. Но стук не повторялся, и я остался при убеждении, что то, что требовало, чтоб его впустили, добилось своего.

Я встал, чувствуя, что колени мои подгибаются, сказал: «Ну, так я пойду» — и направился к боковой двери. Как я ни старался, проходя, не смотреть на кровать, все же мельком я увидел балдахин, и мне чудилось, что складки его шевелятся. Я вздрогнул и опрометью бросился к двери; вдогонку мне несся насмешливый хохот Эджворта.

Изумительно приятно было очутиться в светлой, тихой комнате, не населенной призраками! Я опустился в кресло у огня и на минуту успокоился. Но вскоре мысли мои перенеслись в другую комнату. Мне чудилось, что кто-то или что-то следит за мной из-за двери.

— Эджворт! — крикнул я с дрожью в голосе. — Эджворт! Здесь гораздо уютнее. Идите сюда. И принесите с собой карты.

Вместо ответа он зевнул.

— Не хочется играть. Сон одолевает. Мне и здесь отлично. Но вы лучше закройте дверь. Здесь адский сквозняк.

Вы назовете меня трусом и скажете, что такому человеку не следует браться за подобные затеи. Может быть, вы и правы. Как бы то ни было, я с удовольствием затворил дверь и вернулся к своему креслу у огня.

Вскоре пульс мой стал биться ровнее, и я устыдился своего малодушия. В это время раздались шаги Эджворта. Дверь отворилась; он стоял на пороге с графином в руках.

— Выпейте-ка рюмочку — вам это будет очень и очень полезно, дружище. У вас взвинчены нервы и разыгралось воображение.

— А стуки в окно? Это тоже воображение?

— Стуки! Стуки! Черт бы их побрал! Пейте-ка лучше.

И он налил мне коньяку; но руки его дрожали, и часть пролилась на пол.

Я охотно выпил живительную влагу.

— Еще? — спросил он, снова поднимая графин. Я покачал толовой и попросил его остаться здесь. Но он отказался наотрез.

— Дело в том, Деннисон, что и мне тоже жутко. Я вам откровенно сознаюсь. Мне страшно — в первый раз в жизни. И потому именно, вы понимаете, мне невозможно не вернуться в ту комнату. Поймите, Деннисон, постыдно не бояться, а бежать от того, чего боишься. Джек Эджворт не из тех, кто бежит от опасности.

Он повернулся на каблуках, прошел в гобеленовую комнату и с шумом захлопнул за собой дверь.

Я слышал, как скрипело под ним кресло, когда он усаживался у камина. Он провел грань между нами с беспощадной отчетливостью: нам обоим было страшно, но трусом оказался один я. И его признание, что и он также боится, не придало мне мужества. Наоборот, теперь я уже знал наверное, что никакие силы не заставят меня вернуться в гобеленовую комнату до наступления утра.

Жар камина в выпитый коньяк возымели свое действие: я согрелся и задремал, прислонясь головой к высокой спинке кресла. Сколько я проспал, не знаю — может быть, несколько часов, так как огонь в камине догорел, и комната остыла. Проснулся я нежданно и вскочил, сам не зная, что меня спугнуло. Сердце мое колотилось, как безумное, я напрягал слух в трепетном ожидании — я сам не знал, чего.

И то, чего я ждал, случилось — сквозь стену гобеленовой комнаты я услыхал испуганный, задыхающийся голос Эджворта, зовущий меня:

— Деннисон! Деннисон!

Я кинулся на зов — и оцепенел на месте.

За дверью послышался стук падения тяжелого тела. Я слышал протяжный стон, хрип — потом — и это было самое ужасное — негромкий, злорадный смех.

Как околдованный, я стоял, не двигаясь, впившись безумным взглядом в запертую дверь, словно в чаянии, что вот сейчас передо мной появится то, ужасное… Но в соседней комнате все было тихо. Постепенно я сбросил с себя оцепенение, приподнял щеколду и толкнул дверь. Она не поддавалась. Что-то загораживало ее с той стороны.

Мне вспомнился рассказ сэра Джемса: «Горничная кинулась ей на помощь, но не в состоянии была отворить дверь… Может быть, ей мешало тело ее госпожи, лежавшее поперек двери».

Рука моя сама собой опустилась. Я отошел от двери, проклиная свое и Эджворта безумие. И надо же нам было выдумать такую нелепую затею!

Я взглянул и чуть не вскрикнул от испуга. Что-то выползало из-под двери — что-то черное, узкое, как лезвие столового ножа. Я смотрел, не понимая, приковавшись к нему взглядом. Темная струйка, извиваясь, поползла дальше, образовала лужицу в углублении пола… И вдруг я понял — это была жидкость, не черная, а красная, темно-красная. Это была кровь.

«Вот так, — мелькнуло у меня в уме, — вот точно так же, может быть, восемьдесят лет назад, кровь убитой женщины бежала струйкой из-под двери, которую не могла отворить горничная, как не могу теперь отворить я».

Призрак убийцы снова свершил свое страшное дело над призраком жертвы. Но была ли жертва на этот раз тоже призраком?

Мой страх за Эджворта победил, наконец, мою трусость. Взяв лампу, я вошел в коридор и с другой стороны вернулся в гобеленовую комнату. Перед дверью я остановился в нерешительности. И постучал:

— Эджворт! Эджворт!

Ответа не было — ни звука. Боясь, как бы мужество снова не покинуло меня, я схватился за ручку, и дверь распахнулась.

С порога, высоко держа в руке лампу, я видел ясно беспорядок в комнате. Стол у камина был опрокинут; свечи погасли. Карты и свечи валялись на полу, а перед дверью в стене, упираясь в нее ногами, лежал Эджворт. Руки его были раскинуты, голова скатилась набок.

Одного взгляда на его мертвенно-бледное лицо было достаточно для меня, чтобы убедиться, что он мертв. Он лежал в луже крови, но лужа эта была недвижна: очевидно, кровь перестала течь из раны.

Все это я заметил с одного взгляда. Но войти не решился и с криком кинулся бежать по коридору, к комнатам, где спали слуги.

Через пять минут я вернулся в сопровождения дворецкого и одного из лакеев, выбежавших на мой зов.

Оба моих спутника в первый момент отшатнулись от ужасной картины, представшей их взорам. Затем дворецкий нагнулся над трупом Эджворта, между тем как я светил ему. При свете лампы я видел, как дрогнули его могучие плечи; он обернулся ко мне, — и оскалил зубы: сперва я думал, что это он от страха, но затем убедился, что он смеется.

Сперва с недоумением, затем начиная понимать, я смотрел на то, что он показывал мне — это была разбитая бутылка из-под бургундского. Кровь, которую я видел на полу, была — соком винограда.