Вожди и разведка. От Ленина до Путина - Страница 66

Как уже отмечалось, немалую роль в период кризиса сыграл сотрудник ГРУ Георгий Большаков, который был важным звеном в поддержании советско-американского диалога, в том, что отношения двух держав вообще сохранялись в эти роковые дни. Он служил связным, поддерживая конфиденциальные каналы связи между Хрущевым и Кеннеди. Несколько раз он встречался с самим президентом, иногда послания или какие-то материалы он передавал через пресс-секретаря Пьера Сэллинджера и других людей из окружения Кеннеди. По с Робертом Кеннеди он встречался 41 раз (!) и через него вел важные переговоры, (а иногда и передавал дезинформацию) в течение более чем полутора лет. «Честность» Большакова произвела большое впечатление на Роберта, который вспоминал: «Он был представителем Хрущева… В любое время, когда у него или у Хрущева появлялось сообщение для президента или у президента появлялось сообщение для Хрущева, мы действовали через Георгия Большакова… Я встречался с ним по самым различным поводам».

Надо заметить, что Большаков был человеком не робкого десятка, Первоначальный контакт с Робертом он установил по собственной инициативе и зачастую действовал вопреки своему руководству, используя близкое знакомство с Аджубеем, зятем Хрущева, женатом на его дочери Раде. Но ведь мы знаем, что милость сильных мира сего может быстро смениться на гнев. Георгий же не боялся этого. Он сумел убедить Роберта, что способен обойти закоснелый протокол официальной дипломатии, имеет возможность получить прямой доступ к планам Хрущева «говорить честно и открыто, не прибегая к арсеналу пропагандистских трюков политиканов». Роберт полагал, что обе стороны извлекли максимум из обеспеченного им запасного канала связи, и диалог Хрущев — Кеннеди с каждым днем становился все более прямым и откровенным.

По мере приближения к критической точке кризиса, Большаков должен был способствовать сокрытию присутствия на Кубе советских ракет средней дальности, покуда их размещение не станет свершившимся фактом. 6 октября 1962 года он посетил Роберта Кеннеди с целью передать очередное сообщение от Хрущева. Обычно Роберт встречал Георгия, так сказать, без галстука. Но на этот раз он был в строгом темном костюме, а его шевелюра, обычно взлохмаченная, была аккуратно расчесана. Лицо хранило бесстрастное выражение, он держался сухо и формально. Чувствовалось, что он хочет придать встрече официальный характер.

Большаков передал устное сообщение: «Премьер Хрущев озабочен ситуацией, создаваемой Соединенными Штатами вокруг Кубы, и мы повторяем, что Советский Союз поставляет на Кубу исключительно оборонительное оружие, предназначенное для защиты интересов кубинской революции…». По просьбе Роберта Кеннеди Большаков медленно повторил сообщение. Роберт записал его и отдал секретарю для распечатки. «Хорошо, — сказал он. — Я передам президенту послание премьера Хрущева, и он сообщит свой ответ через меня в случае необходимости».

На следующий день журналист Чарльз Бартлетт, личный друг президента, пригласил Большакова в ресторан, где сказал ему, что Джон Кеннеди хочет получить послание Хрущева «в подробном письменном виде, а не со слов брата». Большаков дословно повторил то, что сказал Роберту Кеннеди. Бартлетт записал сообщение и передал его Джону Кеннеди. Тот какое-то время находился под впечатлением этого сообщения. Более того, как мы уже знаем, 18 октября президент на встрече с Громыко ни словом не обмолвился насчет ракет, хотя уже знал о снимках, сделанных с самолета У-2. Получается, что Большакову он верил больше, нежели собственной разведке. Впоследствии советник президента Теодор Соренсен вспоминал: «Президент Кеннеди привык полагаться на канал Большакова для получения прямых приватных сообщений от Хрущева и чувствовал себя обманутым лично. Так оно и было».

Еще одна встреча Бартлетта с Большаковым состоялась в Национальном пресс-клубе в Вашингтоне 24 октября. На ней журналист показал Большакову двадцать фотографий ракетных установок. В правом верхнем углу каждого снимка была надпись: «Только для показа президенту». «Н, что вы на это скажете? — спросил Бартлетт. — Держу пари, вам точно известно о присутствии ваших ракет на Кубе». Большаков невозмутимо просмотрел фотографии и так же невозмутимо прокомментировал виденное: «Я никогда не видел этих фотографий и понятия не имею, что на них изображено. Возможно, поля для бейсбола?».

25 октября фотографии были опубликованы. В этот день Бартлетт позвонил Большакову и поинтересовался: «Ну как, Георгий, есть ваши ракеты на Кубе или нет?». — «Нет». — «Хорошо, Бобби просил меня передать вам, что они там есть. Сегодня Хрущев подтвердил это. Президент только что получил телеграмму из Москвы». Впоследствии Большаков признавался, что это прозвучало как гром среди ясного неба.

Дальнейшая судьба Георгия Большакова оказалась невеселой. После того как американская пресса стала писать о том, что он является секретным агентом, советское руководство вынуждено было отозвать его. Правда, американские спецслужбы да и сам президент знали правду о нем и раньше, но они были заинтересованы в поддержании канала неофициальной связи. Вернувшись в Москву, незаурядный разведчик никак не был отмечен. Его направили на работу «под крышу» в АПН. Он надеялся получить какое-то новое, интересное назначение. Но после падения Хрущева в октябре 1962 года все его надежды рухнули. Он опустился, стал пить и был уволен из разведки. Академик Фурсенко вспоминает, что встретился с Большаковым на конференции участников Карибского кризиса в 1989 году в Москве. Он производил приятное впечатление и был интересной личностью, собирался продиктовать свои мемуары. Но, как и многих талантливых русских людей, водка сгубила его. Недавно о нем вспомнили и посмертно наградили орденом «Знак Почета».

После дезавуирования Большакова как участника переговоров таковым оставался резидент внешней разведки Феклисов. Выше говорилось о встречах Феклисова со Скали. Некоторые историки полагают, что именно заявление Феклисова в ресторане «Оксидентал» создало основу для разрешения кризиса. Другие же опровергают это мнение по причине изложенной выше. Кроме того, напоминают, что у него не было агентуры в правительственных кругах и свои телеграммы он составлял на основе сообщений прессы или того же Скали.

Но обстановка еще не становилась нормальной. Все 42 советские ракеты, боеголовки к ним и стратегические бомбардировщики Ил-28 были готовы ринуться в любую минуту в последний бой. 27 октября советские зенитки сбили над Кубой американский разведывательный самолет У-2.

Так или иначе, 28 октября Хрущев объявил, что все ракетные базы на Кубе будут ликвидированы. В ответ США заверили, что не станут вторгаться на Кубу и что ракеты «Юпитер» в Турции, чей срок действия подходит к концу, будут вывезены. Вывоз «Юпитеров» стал важной бескровной победой Хрущева, хотя наши СМИ не делали из нее сенсации. Дело в том, что переговоры по этому вопросу велись по тайному каналу связи, в частности, через Большакова, а советское предложение, изложенное в открытом послании об обмене ракетами, оказалось для США неприемлемым, так как выглядело бы уступкой, которая могла загубить предвыборные планы президента, в чем Хрущев не был заинтересован. Фактически же США дали устное согласие на то, что такой обмен состоится, и обещали, что ракеты из Турции вскоре будут убраны. Это было секретное соглашение, и оно было выполнено. А слово «устаревшие» было внесено в него для успокоения американских «ястребов».

Итак, кризис был урегулирован. Но для предотвращения подобных ситуаций с той пора была установлена прямая телефонная связь между президентами СССР (России) и США.

Правда, осталось одно «но». Вопрос о выводе ракет не был согласован с Фиделем Кастро. Он решительно возражал против их удаления и даже распорядился окружить район установки ракет своими солдатами. Он избегал встречи с советским послом, а прибывшего в Гавану Микояна встретил довольно натянуто. Но в дело вмешался «господин случай», трагический для Микояна, но решительно изменивший ход событий. Непосредственно перед первой рабочей встречей с Микояном, 3 ноября, Кастро получил от Хрущева телеграмму о смерти жены Микояна, Ашхен, матери пяти прекрасных сыновей, с которой он прожил в любви и согласии 40 лет. Мужество Микояна, его стойкость, отказ лететь в Москву произвели на Фиделя такое впечатление, что он растрогался, и дальнейшие переговоры с Микояном стали, хотя и трудными, но доверительными и привели к возврату прежних дружеских советско-кубинских отношений.