Вожделеющее семя - Страница 31

– Еще пару секунд – и все! – ответил Тристрам. Для экономии времени он не стал сбривать усы.

– Извольте подобрать с пола всю эту мерзость! – приказал купальщик. – Почему я должен ходить чистыми ногами по чьим-то волосищам! Кстати, что происходит? Кто вы такой? У вас есть борода, по крайней мере она у вас была, а этого не может быть! Надзиратели не носят бород, во всяком случае в этой тюрьме!

Купальщик попытался выбраться из ванной. Он оказался человечком с кроличьим телом, от головы и ниже покрытым черной кожей. Тристрам толкнул его обратно в ванну, брызнула пена, Тристрам бросился к двери и с радостью заметил, что в ней торчит ключ. Он выхватил его и вставил в замок с наружной стороны. Купальщик, теперь весь в мыльной пене, снова пытался выбраться из ванны. Чисто выбритый Тристрам, по-рыбьи округлив рот, сказал: «До свидания!» – вышел из ванной и запер дверь. За дверью послышались крики: «Сюда! Сюда!» и плеск воды. Выйдя в коридор, Тристрам спокойно сказал одетому в белое молодому человеку: – Я здесь новичок и, похоже, заблудился. Как мне отсюда выйти?

Улыбаясь, молодой человек вывел его из лазарета и объяснил дорогу: – Пойдете туда, дорогой мой, потом повернете сразу налево, потом прямо, ну а дальше уже не заблудитесь, дружище.

– Спасибо вам огромное! – поблагодарил Тристрам, улыбнувшись черной дырой беззубого рта. Право же, все были так любезны с ним.

В огромном вестибюле с высоким потолком несколько надзирателей, по-видимому закончивших дежурство, сдавали ключи щеголеватому старшему офицеру в новой синей униформе. Офицер был очень худощав, рост его приближался к семи футам.

– Порядок! – говорил он почти безразлично, сверяя номера ключей со списком и ставя галочку. – Порядок! – повторял офицер, передавая ключи помощнику, который вешал их на доску с гвоздями.

– Порядок! – сказал офицер Тристраму.

Слева, в огромных металлических воротах тюрьмы, была открыта небольшая дверь. Через эту дверь надзиратели выходили на улицу, вот и все…

Тристрам секунду постоял на ступеньках, вдохнул воздух свободы и посмотрел вверх. Бездонность неба поразила его. «Осторожно, осторожно, услышат ведь!» – успокаивал он колотившееся сердце. Медленно, пытаясь насвистывать, Тристрам пошел прочь от тюрьмы. Оказалось, во рту слишком сухо, чтобы получался свист.

Шел сев, куры в клетках потихоньку неслись, свиноматка Бесси резвилась почти как молодая, близнецы быстро подрастали.

Беатриса-Джоанна и Мейвис сидели в гостиной и вязали из эрзац-шерсти теплые детские распашонки. В двуспальной колыбели, сколоченной Шонни, мирно спали Тристрам и Дерек Фоксы. Говорила Мейвис: – Я далека от того, чтобы предложить тебе уйти глубокой ночью с двумя твоими сувенирами на руках. Я просто прикидываю, как тебе лучше поступить. Ясно, что ты сама не захочешь оставаться здесь вечно. Кроме того, у нас действительно негде жить. И потом, это же опасно для всех нас. Я хочу сказать, что ты должна подумать о том, что ты будешь делать дальше, разве нет?

– О да, – удрученно согласилась Беатриса-Джоанна. – Я понимаю. Вы были очень добры ко мне. Я все понимаю.

– Ну так что ты сама об этом думаешь? – спросила Мейвис.

– А что я могу думать? Я написала три письма Тристраму через Министерство внутренних дел, и все они вернулись назад. Может быть, он умер. Может быть, они его застрелили.

– Беатриса-Джоанна пару раз шмыгнула носом. – Квартиру нашу, должно быть, захватил Жилищный отдел. Мне некуда и не к кому идти. Положение не из приятных, не правда ли? – Беатриса– Джоанна высморкалась. – У меня нет денег. Все, что у меня есть, это мои близнецы. Ты можешь вышвырнуть меня, если хочешь, но мне буквально некуда идти.

– Никто не собирается тебя вышвыривать, – раздраженно ответила Мейвис. – Ты моя сестра, а твои сыновья мои племянники, и если тебе придется остаться у нас, то я полагаю, что и рассуждать тут не о чем, так тому и быть.

– Может быть, мне удастся найти работу в Престоне или еще где-нибудь, – сказала Беатриса-Джоанна, сама не очень веря в то, что говорит. – Может быть, это будет хоть какой– то помощью вам.

– Нет здесь никакой работы, – отрезала Мейвис. – И деньги никого не интересуют. Я думаю о том, как все это опасно. Я думаю о Ллуэлине и Димфне, о том, что с ними будет, если нас арестуют. А нас арестуют, сама знаешь, если пронюхают. За укрывательство… не знаю, как это называется.

– Это называется «повторнородящая». Я – повторнородящая. Выходит, как сестру ты меня уже не воспринимаешь. Ты просто рассматриваешь меня как нечто опасное для вас, как какую-то… «повторнородящую»! – Мейвис, зло поджав губы, склонилась над вязаньем. – А вот Шонни так не думает, – продолжала Беатриса-Джоанна. – Это только ты считаешь меня навязчивой и опасной.

Мейвис подняла голову.

– Это очень жестоко и не по-сестрински так говорить. Совершенно бессердечно и эгоистично. Ты должна понять, что пришло время вести себя разумно. Мы рисковали еще до того, как твои мальчишки родились, сильно рисковали. А теперь ты упрекаешь меня в том, что мои дети мне дороже твоих. А что касается Шонни, то он слишком добросердечен, словно не от мира сего. А уж наивен до глупости, когда твердит, что Бог нас хранит. Если хочешь знать правду, так меня иногда тошнит, когда я слышу имя Божье. Скоро Шонни навлечет на нас беду, недолго нам ждать, вляпаемся мы из-за него в историю..

– Шонни достаточно разумен и вполне нормален.

– Может быть, он нормален. Но нормальность – это обуза и помеха, если живешь в сумасшедшем мире. И, уж конечно, он не разумен. Выброси из головы мысль о том, что Шонни может быть благоразумным. Ему просто везет, вот и все. Он говорит слишком много и то, чего не нужно говорить. Недалек тот день, когда – попомни мои слова! – когда его везение кончится, и тогда… Да поможет нам Бог!

– Итак, – произнесла Беатриса-Джоанна после непродолжительного молчания, – чего же ты от меня хочешь?

– Ты должна поступить так, как, по твоему мнению, будет лучше для тебя. Если тебе нужно – оставайся у нас, (оставайся столько, сколько считаешь необходимым, но постарайся вспоминать иногда…

Вспоминать что?

– Хотя бы то, что некоторые люди сделали для тебя все возможное и даже подвергались опасности. Я говорю об этом в первый и единственный раз и больше ничего не скажу впредь. На этом и покончим. Но я хочу, чтобы ты иногда вспоминала об этом, вот и все.

– Я помню, – произнесла Беатриса-Джоанна, задыхаясь, – и очень благодарна! И я говорю об этом не менее трех раз в день, с тех пор как я сюда приехала. Конечно, за исключением того дня, когда я – уж ничего не поделаешь! – детей рожала. Я бы и в тот день вас поблагодарила, да мне нужно было и о другом подумать. Если хочешь, я могу сказать это сейчас, чтобы погасить задолженность. «Я вам очень благодарна, я вам очень благодарна, я вам очень благодарна!» – Ну зачем же так, – проговорила Мейвис. – Давай оставим эту тему, хорошо?

– Хорошо, – согласилась Беатриса-Джоанна вставая – Давай оставим эту тему. Не забудем только, что этот разговор начала ты.

– Нет нужды говорить в таком тоне, – холодно заметила Мейвис.

– А, к черту! – воскликнула Беатриса-Джоанна. – Время кормить детей.

Она подхватила близнецов на руки. Происходящее было выше ее сил, она больше не могла этого выносить, она не могла дождаться, когда Шонни расстанется со своими сеялками и вернется домой. В доме и одной женщины было достаточно, Беатриса-Джоанна понимала это, но что она могла поделать?

– Я думаю, мне лучше посидеть до вечера у себя в комнате. Если ты, конечно, можешь называть это комнатой, – выпалила Беатриса-Джоанна и сейчас же пожалела о сказанном.

– Извини, я совсем не то хотела сказать!

– Делай что хочешь, – обиженно проговорила Мейвис. – Иди туда, куда ты хочешь. Насколько я помню, ты всегда делала то, что тебе хотелось.

– Ах, к черту все! – вскрикнула снова Беатриса-Джоанна и, прижав к себе своих розовых младенцев, выскочила из гостиной.