Вожатый - Страница 3

Близко милого лица,

Умиленное волненье,

Холодок прикосновенья

Так знакомого кольца?

Все минуты, все мгновенья

Лишь один блаженный час.

Ни тревоги, ни сомненья...

Вечное благодаренье

Небу милому за вас!

1913

4

Вдали поет валторна

Заигранный мотив,

Так странно и тлетворно

Мечтанья пробудив.

И как-то лень разрушить

Бесхитростную сеть:

Гулять бы, пить да слушать,

В глаза твои глядеть.

И знаешь ведь отлично,

Что это все - пустяк,

Да вальсик неприличный

Не отогнать никак.

И тошен, и отраден

Назойливый рожок...

Что пригоршнею градин,

Он сердце мне обжег.

Невзрачное похмелье...

Да разве он про то?

Какое-то веселье

Поет он "тро-то-то".

Поет, поет, вздыхает,

Фальшивит, чуть дыша.

Про что поет, не знает...

Не знай и ты, душа!

1915

5

Душа, я горем не терзаем,

Но плачу, ветреная странница.

Все продаем мы, всем должаем,

Скоро у нас ничего не останется.

Конечно, есть и Бог, и небо,

И воображение, которое не ленится,

Но когда сидишь почти без хлеба,

Становишься как смешная пленница.

Муза вскочит, про любовь расскажет

(Она ведь глупенькая, дурочка),

Но взглянешь, как веревкой вяжет

Последний тюк наш милый Юрочка,

И остановишься. Отрада

Минутная, страданье мелкое,

Но, Боже мой, кому это надо,

Чтобы вертелся, как белка, я?

Июнь 1917

6

Все дни у Бога хороши,

Все дни - одно благословенье,

Но в бедной памяти души

Немногие, как воскресенье.

И знаете: они не те,

Когда я ждал, и волновался,

И торопливо в темноте

Губами ваших губ касался.

Они не те, когда так зло,

Упрямо веря, я не верил.

Все это былью поросло,

И, может быть, я лицемерил.

Мне помнятся другие дни

(Они так сладостны и жалки)...

В гостинице глаза одни,

Как вылинявшие фиалки...

И вдруг узнали, удивясь,

Что вот теперь уж в самом деле,

Что выросла такая связь,

Какой, быть может, не хотели.

Потом клонило вас ко сну,

В тревоге детской вы дремали

И вдруг: "Отправят на войну

Меня!" - так горестно сказали.

Кому там нужны на войне

Такие розовые губы?

Не для того ли, чтоб вдвойне

Бои нам показались грубы?

А тот, для вас счастливый, день,

Такой недавний день, в который

Чужой любви смешалась тень

С тяжелым мраком желтой шторы...

Опять, опять, как в первый раз,

Признанья ваши и томленье,

И вот смущенный ваш рассказ

Отвел последние сомненья.

Затворник я, вы - легкий конь,

Что ржет и прядает в весельи,

Но краток ветреный огонь,

И станет конь у той же кельи.

А ваша школьничья тетрадь?

Заплакать можно, так все ново,

И понял я, что вот - страдать

И значит полюбить другого.

1915

IV

341-345. РУССКИЙ РАЙ

1

Все тот же сон, живой и давний,

Стоит и не отходит прочь:

Окно закрыто плотной ставней,

За ставней - стынущая ночь.

Трещат углы, тепла лежанка,

Вдали пролает сонный пес...

Я встал сегодня спозаранку

И мирно мирный день пронес.

Беззлобный день так свято долог!

Все - кроткий блеск, и снег, и ширь!

Читать тут можно только Пр_о_лог

Или Давыдову Псалтирь.

И зной печной в каморке белой,

И звон ночной издалека,

И при лампадке нагорелой

Такая белая рука!

Размаривает и покоит,

Любовь цветет, проста, пышна,

А вьюга в поле люто воет,

Вьюны сажая у окна.

Занесена пургой пушистой,

Живи, любовь, не умирай:

Настал для нас огнисто-льдистый,

Морозно-жаркий, русский рай!

Ах, только б снег, да взор любимый,

Да краски нежные икон!

Желанный, неискоренимый,

Души моей давнишний сон!

Август 1915

2

А. С. Рославлеву

Я знаю вас не понаслышке,

О верхней Волги города!

Кремлей чешуйчатые вышки,

Мне не забыть вас никогда!

И знаю я, как ночи долги,

Как яр и краток зимний день,

Я сам родился ведь на Волге,

Где с удалью сдружилась лень,

Где исстари благочестивы

И сметливы, где говор крут,

Где весело сбегают нивы

К реке, где молятся и врут,

Где Ярославль горит, что в митре

У патриарха ал рубин,

Где рос царевич наш Димитрий,

Зарозовевший кровью крин,

Где все привольно, все степенно,

Где все сияет, все цветет,

Где Волга медленно и пенно

К морям далеким путь ведет.

Я знаю бег саней ковровых

И розы щек на холоду,

Морозов царственно-суровых

В другом краю я не найду.

Я знаю звон великопостный,

В бору далеком малый скит,

И в жизни сладостной и косной

Какой-то тайный есть магнит.

Я помню запах гряд малинных

И горниц праздничных уют,

Напевы служб умильно-длинных

До сей поры в душе поют.

Не знаю, прав ли я, не прав ли,

Не по указке я люблю.

За то, что вырос в Ярославле,

Свою судьбу благословлю!

Январь 1916

3

ЦАРЕВИЧ ДИМИТРИЙ

Давно уж жаворонки прилетели,

Вернулись в гнезда громкие грачи,

Поскрипывают весело качели.

Еще не знойны майские лучи.

О май-волшебник, как глаза ты застишь

Слезою радостной, как летом тень!

Как хорошо: светло, все окна настежь,

Под ними темная еще сирень!

Ах, пробежаться бы за квасом в ледник,

Черемуху у кухни оборвать!

Но ты - царевич, царский ты наследник:

Тебе негоже козликом скакать.

Ты медленно по садику гуляешь

И, кажется, самой травы не мнешь.

Глядишь на облако, не замечаешь,

Что на тебя направлен чей-то нож.

Далекий звон сомненья сладко лечит:

Здесь не Москва, здесь тихо и легко...

Орешки сжал, гадаешь: чет иль нечет,

А жаворонки вьются высоко.

Твое лицо болезненно опухло,

Темно горит еще бесстрастный взгляд,

Как будто в нем не навсегда потухло

Мерцанье заалтарное лампад.

Что милому царевичу враждебно?

На беззащитного кто строит ков?

Зачем же руки складывать молебно,

Как будто ты удар принять готов?

Закинул горло детское невинно

И, ожерельем хвастаясь, не ждет,

Что скоро шею грозно и рубинно

Другое ожерелье обовьет.

Завыли мамки, вопль и плач царицы...

Звучит немолчно в зареве набат,

А на траве - в кровавой багрянице

Царя Феодора убитый брат.

В заре горит грядущих гроз багрянец,

Мятеж и мрак, невнятные слова,

И чудится далекий самозванец

И пленная, растленная Москва!

Но ты, наш мученик, ты свят навеки,

Всю злобу и все козни одолев.

Тебя слепцы прославят и калеки,

Сложив тебе бесхитростный напев.

Так тих твой лик, тиха святая рака,

И тише стал Архангельский Собор,

А из кровавой старины и мрака

Нам светится твой детский, светлый взор.

Пусть говорит заносчивый историк,

Что не царевич в Угличе убит,

Все так же жребий твой, высок и горек,

Димитрий-отрок, в небесах горит.

О вешний цвет, на всех путях ты нужен,

И в мирный, и в тревожный, смутный миг!

Ведь каждая из маленьких жемчужин

Твоих дороже толстых, мертвых книг.

О убиенный, Ангел легкокрылый!

Ты справишься с разрухой и бедой

И в нашей жизни, тусклой и унылой,

Засветишь тихой утренней звездой.

февраль 1916

4

ПСКОВСКОЙ АВГУСТ

Ю. П. Анненкову

Веселушки и плакушки